Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

своего конца не воспоминают;

и того ради незапныя же смерти приемлют,

аще и многия себе грады и села обемлют.

Мы же, не судя сия, глаголем:

недобро убо ходити всем по своим волям[30].

Добро убо есть всякому дела господна творити,

да будет со Христом богом своим во веки жити.

Еще ж зли и люти тати разбойницы бывают,

а от злаго своего обычая не отставают;

и по заказании и по муках то ж творят

и сами себе смертию губят,

и паки потом живот свой нелепо скончавают

и вечных благих себе отнюд не обретают.

Подобие же тому и всякия грехотворцы творят, —

по покаянии многих своих грехов в то ж зрят,

возлюбихом бо до конца временный сей век.

О, воистинну зла и люта человеческая жестость!

От нея ж погибает божественная ревность,

к тому ж гордость.

И немилосердие когождо губит,

всяк бо грехотворец о души своей не болит,

а грехи своими аки рожцы наслаждается,

тем видимо душа его во ад низпосылается.

Аще же кто учнет о души грешней своей радети,

таковый будет всегда лице божие зрети.

Ничтож убо господь бог без покаяния оставил,

но от сложения мира святых своих преуставил.

И паки безумнаго и злаго ничто ж накажет,

токмо во аде зле и люте спостражет.

Ты же, любимче, буди делы своими благ,

и да не запнет ти общий наш враг.

И последняго своего часа до конца не забывай,

и всегда на господа бога своего с верою взирай.

И тако спасеши свою благородную душу,

и да изсядеши яко и Израиль на блаженную сушу[31].

Прочее ж — буди покровен десницею вышняго бога,

и да сподобишися от него небеснаго чертога.

Слово 2-е.

О прелестнем сем и видимом нами свете,

и о живущих нас всех человеков в Новем Завете,

и о всем нашем временнем и суетнем житии,

и о невнимании нашем, еже о вечном бытии;

и о многоработней нашей и тленней плоти,

бываем ея ради яко безсловеснии скоти;

и о окаянной нашей несытой утробе,

иже бо смеятися нам творит, видящи мертвеца в самом гробе;

а еще ж о лености нашей и презорстве к богу,

пребывали кто в нем не доспеет к небесному чертогу.

Аще и двоестрочием или речи сугубством строк слагается

и от многих вин вкратце объявляется,

и хотящим е неленостно прочитати

и всякому самому себе яко в зерцале смотрити[32],

како сей свет не дасть нам о душах своих пещися

и от прелестнаго обдержания отрещися.

Аще и кроме нас, грешных, святыми отцы изнаписано

и все наше временное сие житие изписано,

но неизлиха будет и нам, грешным, написати

и от того же божественнаго писания вкратце сказати,

и невнимание наше и презорство объявити,

и в ваша честная ушеса вложити.

Аще паки и двоестрочием счинися,

но обаче божественному писанию не возбранися.

И паки любящим е внетелне прочитати,

а нелюбящим в том нам, грешным, не зазирати,

понеже ничто же писано, кроме святых отец писания

и нашего к добрым делом невнимания.

Обаче рещи, — общая то наша чаша.

Аще изволит послушати духовная любовь ваша,

начнем же о свете сем прелестней

и о всем нашем житии телеснем.

Воистинну сей свет аки лукавая блудница,[33]

нань же зря, веселится и беземертная наша царица.[34]

Паки неложно есть лукавая блудница,

яко и мудрых сердца до гроба льстит

и паки яко некоторою уздою всех человек содержит:

не токмо младых и юных и во благоденствии живущих,

но и самыя смерти и конца себе ждущих.

Егда во образе смерти пребываем,

тогда света сего и сотворенная в нем забываем.

Егда же от сна своего возбуждаемся,

тогда световным тем осиянием возвеселяемся:

зрим, како солнце осиявает всю вселенную

и веселу, и радостиву творит плоть нашу тленную,

и паки красно и радостно нам видети своими очесы.

Зрим землю, украшаему различными цветы,

и не поминаем, яко вся та нам писана суть уметы.

Зрим, како садове цветут и различны винограды,

а не помышляем, како бы нам достигнута в небесныя ограды.

Зрим грады и домы, согражденны превелики,

а не воспоминаем, како пребывают праведных лики.

Зрим полаты и домы сограждены

превелики, светлостию и хитростию утворены,

того ради забываем самыя нашея всетворителныя вины.

Зрим некогда различное ризное украшение,

от него же бывает во уме нашем возношение.

Зрим много злата и сребра, и бисера многоценнаго,

того ради забываем камыка безценнаго[35].

Зрим многия яди и пития различныя,

и образы и зраки наличныя,

и тем сердцы своими и очесы уязвляемся,

и к вечному пребыванию не возпомянемся;

и конец естества нашего забываем

и тем от Христа своего и бога далече бываем.

Некогда и сами себя в ров погибелный пореваем,

а вечных и нестерпимых мук не помышляем и не воспоминаем.

Зрим паки доброту и красоту коегождо убо лица,

и тем уязвляются некрепкая наша сердца.

Некогда же бывает безсмертная наша вещь,

иже посылаются за таковыя грехи во огнь и пламенную пещь.

Зрим и слышим входящую в гортань нашу сладость,

и от того нам бывает чювственная радость.

Некогда же случается и блуду вход,

и тем забывается нам душевный наш исход.

Сладок убо, воистинну сладок, мудрым мудрых совет,

тако ж и прилепляющимся к настоящему сему житию зримый сей свет.

Аще кто будет и в велицей своей старости,

и тот не отлагает от себе земныя сея радости,

и мнится, яко безсмертен быти,

и мыслит во уме своем, чтоб ему во благоденьстве жити

и временныя тоя славы не отпасть,

а невесть, како приидет божия власть,

сиречь смертный и страшный и последний час,

пожнет бо много и несозрелый клас.