Дума о Севастополе (сборник) - Эдуард Асадов

Звала его Астрономом,

Но лишь про себя, тайком.

И снились ей звезды ночные

Близко, хоть тронь рукой,

И все они, как живые,

Шептали: «Он твой, он твой…»

Все расцветало утром,

И все улыбалось днем

До той, до горькой минуты,

Ударившей, точно гром!

Однажды, когда, темнея,

Город зажег огни,

Явился он, а точнее —

Уже не «он», а «они»…

Он – будто сейчас готовый

Разом обнять весь свет,

Какой-то весь яркий, новый

От шляпы и до штиблет.

А с ним окрыленно-смелая,

Глаза – огоньки углей,

Девушка загорелая

С крылатым взлетом бровей.

От горя столбы качались,

Проваливались во тьму.

А эти двое смеялись,

Смеялись… невесть чему.

Друг друга, шутя, дразнили

И, очень довольны собой,

Дать ананас попросили,

И самый притом большой.

Великий закон Ньютона!

Где же он был сейчас?

Наверно, не меньше тонны

Весил тот ананас!

Навстречу целому миру

Открыты сейчас их лица.

Им нынче приснится квартира,

И парк за окном приснится.

Приснятся им океаны,

Перроны и поезда,

Приснятся дальние страны

И пестрые города.

Калькутта, Багдад, Тулуза…

И только одно не приснится —

Как плачет, припав к арбузу,

Маленькая зеленщица.

1965

Подруги

Дверь общежитья… Сумрак… Поздний час.

Она спешит, летит по коридору,

Способная сейчас и пол и штору

Поджечь огнем своих счастливых глаз.

В груди ее уже не сердце бьется,

А тысяча хрустальных бубенцов.

Бежит девчонка. Гулко раздается

Веселый стук задорных каблучков.

Хитро нахмурясь, в комнату вошла.

– Кто здесь не спит? – начальственно спросила.

И вдруг, расхохотавшись, подскочила

К подруге, что читала у стола.

Затормошила… Чертики в глазах:

– Ты все зубришь, ты все сидишь одна!

А за окошком, посмотри, весна!

И, может, счастье где-то в двух шагах.

Смешная, скажешь? Ладно, принимаю!

На все согласна. И не в этом суть.

Влюбленных все забавными считают

И даже глуповатыми чуть-чуть…

Но я сейчас на это не в обиде.

Не зря есть фраза: «Горе от ума».

Так дайте же побыть мне в глупом виде!

Вот встретишь счастье и поймешь сама.

Шучу, конечно. Впрочем, нет, послушай,

Ты знаешь, что сказал он мне сейчас?

«Ты, говорит, мне смотришь прямо в душу.

И в ней светло-светло от этих глаз».

Смеется над любой моей тревогой,

Во всем такой уверенный, чудак.

Меня зовет кувшинкой-недотрогой

И волосы мои пушит вот так…

Слегка смутилась. Щеки пламенели.

И в радости заметить не смогла,

Что у подруги пальцы побелели,

До боли стиснув краешек стола.

Глаза подруги – ледяное пламя.

Спросила непослушными губами,

Чужим и дальним голос прозвучал:

– А он тебя в тайгу не приглашал?

Не говорил: «Наловим карасей,

Костер зажжем под старою сосною,

И будем в мире только мы с тобою

Да сказочный незримый Берендей!»

А он просил: подругам ни гугу?

А посмелее быть не убеждал?

И если так, я, кажется, могу

Помочь тебе и предсказать финал.

Умолкла. Села. Глянула в тревоге.

Смешинок нет, восторг перегорел,

А пламя щек кувшинки-недотроги

Все гуще белый заливает мел…

Кругом весна… До самых звезд весна!

В зеленых волнах кружится планета.

И ей сейчас неведомо, что где-то

Две девушки, не зажигая света,

Подавленно застыли у окна.

Неведомо? Но синекрылый ветер

Трубит сквозь ночь проверенную весть

О том, что счастье есть на белом свете,

Пускай не в двух шагах, а все же есть!

Поют ручьи, блестят зарницы домен,

Гудя, бегут по рельсам поезда.

Они кричат о том, что мир огромен

И унывать не надо никогда,

Что есть на свете преданные люди,

Что радость, может, где-нибудь в пути,

Что счастье будет, непременно будет!

Вы слышите, девчата, счастье будет!

И дай вам Бог скорей его найти!

1970

Джумбо

Джумбо – слон. Но только не простой.

Он в морской фарфоровой тельняшке,

С красною попоной, при фуражке

И с ужасно мудрою душой.

Джумбо – настоящий амулет:

Если Джумбо посмотреть на свет,

То проступит надпись на боку:

«Я морское счастье берегу!»

В долгом рейсе Джумбо развлечет,

Хвост покрутишь, – и, сощуря, взгляд,

Джумбо важно в танце поплывет

Пять шагов вперед и пять назад.

А душа подернется тоской —

Руку на попону положи,

Слон смешно закрутит головой:

Дескать, брось, хозяин, не тужи!

А хозяин у него отныне

Ленинградец – русский капитан,

Тот, что спас из воющей пучины

Тринидадский сейнер «Алькоран».

И хозяин, сгорбленный, как вяз,

Утром в бухте, огненной от зноя,

Долго руку капитану тряс

И кивал седою головою:

– Я сдаю… Отплавался… Ну что ж!

Не обидь. Прими от старика.

Ты ведь русский, денег не возьмешь.

Вот мой друг… Ты с ним не пропадешь.

Джумбо – верный спутник моряка!

Вправду, что ли, дед наворожил?

Но когда попали у Курил

Прямо на пути тайфуна «Бетси»,

Некуда, казалось, было деться,

Но корабль вдруг чудом проскочил!

И с тех пор ненастье иль туман —

Капитан, слоненка взяв в ладони,

Важно спросит: – Ну, беду прогоним? —

Тот кивнет: – Прогоним, капитан!

Но сегодня к черту ураганы!

Нынче не в буране, не во мгле,

Джумбо с капитаном на земле

В ленинградском доме капитана.

И когда под мелодичный звон

Джумбо танцы выполнил сполна,

Восхищенно ахнула жена:

– Это ж – просто сказка, а не слон!

Знаешь, пусть он дома остается.

В море качка – смотришь, разобьется.

Если он и вправду амулет,

Для него ведь расстояний нет.

Моряки почти не видят жен.

Тверд моряк, а ведь не камень тоже…

Кто его осудит, если он

Милой отказать ни в чем не может?!

И теперь на полке у окна

Слон все так же счастье бережет.

А хозяйка больше не одна,

Джумбо тоже терпеливо ждет…

Годы, годы… Встречи и разлуки…

Но однажды грянула беда.

Люди – странны. Люди иногда

Делают нелепые поступки.

То ли муха злая укусила,

То ль от скуки, то ли от тоски,

Только раз хозяйка пригласила

Гостя на коньяк и пироги.

В звоне рюмок по квартире плыл

Запах незнакомых сигарет.

Гость с хозяйкой весело шутил,

А глаза играли в «да» и «нет»…

Вот, отставив загремевший стул,

Гость к ней мягко двинулся навстречу.

Вот ей руки положил на плечи,

Вот к себе безмолвно потянул…

Где-то в море, не смыкая глаз,

Пишет письма капитан в тоске,

Пишет и не знает, что сейчас

Все, чем жил он всякий день и час,

Может быть, висит на волоске.

И уже не в капитанской власти

Нынче абсолютно ничего.

Видно, вся надежда на него,

На слона, что сберегает счастье!

Никогда перед бедой грозящей

Верный друг нигде не отступал.

Слон не дрогнет! Даже если мал,

Даже если он не настоящий…

Гость уже с хозяйкой не смеются.

Он тепло к плечу ее приник.

Губы… Вот сейчас они сольются!

Вот сейчас, сейчас… И в этот миг

Ветер, что ли, в форточку подул,

В механизме ль прятался секрет?

Только Джумбо словно бы вздохнул,

Только Джумбо медленно шагнул

И, как бомба, грохнул о паркет!

Женщина, отпрянув от мужчины,

Ахнула и молча, не дыша,

Вслушивалась, как гудят пружины,

Точно Джумбо гневная душа.

Медленно осколок подняла

С надписью свинцовой на боку:

«Я морское счастье берегу!»

Лбом к окну. И точно замерла.

Где-то плыли, плыли, как во сне,

Пальмы, рифы, мачты, будто нити…

Руки – холод, голова – в огне…

Но спокойно гостю, в тишине,

Медленно и глухо: – Уходите!

В Желтом море, не смыкая глаз,

В ночь плывет хозяин амулета…

Только, видно, кончился рассказ,

Если больше амулета нету.

Нет. Как нет ни шагу без разлук.

Есть лишь горсть фарфора и свинца.

Правда ль, сказка… Но замкнулся круг.

Хорошо, когда бывает друг,

Верный до осколка, до конца!

1968

Итог

Да, вы со мною были нечестны.

Вы предали меня. И, может статься,

Не стоило бы долго разбираться,

Нужны вы мне теперь иль не нужны.

Нет, я не жажду никакой расплаты!

И, как ни жгут минувшего следы,

Будь предо мной вы только виноваты,

То это было б полбеды.

Но вы, с душой недоброю своей,

Всего скорее, даже не увидели,

Что вслед за мною ни за что обидели

Совсем для вас неведомых людей.

Всех тех, кому я после встречи с вами,

Как, может быть, они ни хороши,

Отвечу не сердечными словами,

А горьким недоверием души.

1973

Ах, как же мы славно на свете жили!..

Ах, как же мы славно на свете жили!..

До слез хохотали от чепухи,

Мечтали, читали взахлеб стихи,

А если проще сказать – любили!

Но не бывает на свете так,

Что жизнь всегда тебе улыбается,

Какой-нибудь штрих, ну совсем пустяк —

И радость словно бы уменьшается.

Ваш старенький, самый обычный дом