Свадьбы - Владислав Бахревский

Яхья-эфенди был стар. Его почитала вся Турция. Падишахи падали один за другим, а великий муфти всякий раз умел усидеть на своем престоле. В конце концов он получил неписаное право давать падишаху не блистательно-уклончивые, а полезные советы.

— Великий падишах, — сказал он, помолчав, — я оставил бы это заносчивое письмо без ответа.

— Почему? — быстро спросил султан.

— Пять великих татарских родов никогда не позволят Гиреям возвыситься настолько, чтобы их слово в Крыму имело хоть какую-нибудь силу. Сила Гиреев — это твоя победоносная сила, государь. Наше молчание растопит войско Гирея, как огонь растапливает воск.

Мурад IV покусывал маленькие алые губы.

— Что ж, пусть Инайет Гирей ожидает нашего письма.

— Великий падишах, — с низким поклоном заговорил великий визирь Байрам-паша, — я позволю папомнить тебе. Вот уже целую неделю Будский паша ожидает решения своей судьбы.

— Он решил ее в Венгрии, когда бежал от гяуров Ракоци. Ему больше нечего ждать, потому что ему незачем жить…

Нижняя, прикушенная, губа побелела — пора кончать с государственными делами.

— Какие еще новости?

Байрам-паша знал, о чем спрашивает Мурад IV.

— Персы присмирели. Они сидят в городах.

— …которые взяли у нас…

— Но мы собираем новые силы…

— …а старые войска разбегаются.

— О великий падишах! Я посылаю проклятья на головы тех, кто снабжает армию продовольствием. Воины голодают. Плохая пища вызывает болезни. У нас больше гибнет людей от мора, чем от сабель ничтожного шаха Сефи I.

— Друг мой, Байрам-паша, ты предлагаешь мне впрячься в арбу вместо верблюда?

— Великий падишах, смилуйся! Но твое присутствие в войсках становится необходимым.

— Меня ждут, значит, я буду!

Глава четвертая

Мурад IV укрылся в голубой комнате. Она скорее походила на колодец, чем на комнату. Очень высокая, крошечная и вся голубая. Голубой, обитый атласом потолок, голубые ниспадающие шторы-стены. На полу пышный, как садовая клумба, голубой ковер.

Так и не поменяв одежды, Мурад раскинул руки и упал навзничь, не боясь ушибиться. Ковер спружинил, побаюкал и затих.

Мурад лежал с открытыми глазами, следил за игрой бархатных волн. Ему стало спокойно. Вспомнил старика, предсказавшего падение Багдада — победу над персами.

Голова была ясной, хотелось думать о важном. Позвал слугу. Приказал принести из хранилища книг и рукописей трактат Кучибея Гёмюрджинского.

Трактат был написан для глаз одного султана. Мурад хорошо знал эту рукопись и поэтому читал только самые сильные и болезненные места.

«У государственных сановников и в войске ни серебряной сбруи, ни убранства, ни украшений не было. Всякий из них зарился только на хорошего коня да на острую саблю, на панцирь да на кольчугу, на копье да на лук».

— Времена меняются и меняют людей, — возразил Мурад Кучибею, — Подменяют. Тот ли ныне турок, что был при Баязиде или при Селиме I, когда совершались великие походы и захваты?

Снова распластался на ковре. Устал вдруг от всего. У него все делалось вдруг. Нежданно спросил себя:

— А сколько мне лет?

Закрутилось перед глазами: огромное, мягкое лицо султана Мустафы — дяди. Этот все норовил в море деньги бросать. Убивался, что рыбам никто не платит. Потом слабоумного дядю — в яму, а на его месте очутился брат Осман. Османа янычары изрубили ятаганами. Пе так правил, как хотелось янычарам. Из ямы достали Мустафу. Думал, на казнь, оказалось, на царство. Года не правил, и снова в яму. А на свято место, на престол империи, — Мурада IV, его собственное величество. И было ему тогда четырнадцать лет…

— А сколько же теперь?

Закрыл глаза и расслабил плечи — и разжал кулаки, отпуская силу на волю, чтобы ощутить в себе червя болезни, чтоб вызнать, сколько он пожрал в нем и сколько еще осталось ему пожирать. Сколько еще осталось пожить.

Все болело.

— Одна оболочка, — сказал себе Мурад и яростно сжал руки, чтоб не выпустить последнее.

И вот весь он был — ярость. Он жил одною яростью, двадцативосьмилетний повелитель стран и народов.

Поднялся. Взял в руки труд Кучибея и стал искать главу о персидском шахе Аббасе Первом, сокрушителе турецких твердынь.

Мурад читал с упоением — в нем клокотало бешенство, он ненавидел и, значит, жил.

Он читал о том, как, воцарившись, шах Аббас прежде всего созвал мудрецов и спросил их о турках. Почему турки достигли такого могущества? После раздумий мудрецы пришли с ответом: турки достигли могущества по двум причинам. Во-первых, турецкие султаны полностью доверяли своим ханам и военачальникам. Дав человеку власть, они не ограничивали его в действиях и не смещали за первую же неудачу. Во-вторых, турки не знали роскоши.

Услыхав эти слова, Аббас тотчас снял богатые одежды, надел черное платье и опоясался простой саблей. С той поры персидский шах не знал поражений. Удача повернулась лицом к нему, отвернувшись от турок.

Рассудительный и правдивый Кучибей писал: «Падишах — это душа государства. Если душа здорова, то и тело здорово. Существование шахов — большой талисман».

Мурад усмехнулся.

— Ну а коли у падишаха, здорового душой, немочно тело?

Подагра скручивала. Ее приступы становились слишком частыми.

— Падишах — под стать государству. Как там у Кучибея?

Не спеша нашел нужную страничку. Вот оно: «Беи не правят, блюстители божественного закона не судят, сборщики податей не собирают денег. Государство впало в неизлечимую болезнь».

— В неизлечимую?

Мурад прыгнул на ноги. Наступил на книгу каблуком. Придавил и размял, как ядовитого паука.

— Я излечу все болезни, Кучибей! Все! А если нет, то и вам не жить! Незачем! Жить — властвовать. О турки! Я перебью вас всех, если вы не вспомните, что вы — турки!

И стал смешон себе. Застыдился. Сел. Разгладил скорченные страницы книги.

— Давай-ка, Кучибей, не спеша распутаем клубок… Я хочу блага государству, и смерть должна подождать.

Прочитал.

«Есть люди, у которых по сорока-пятидесяти имений. И все доходы они пожирают. Только бы на смотру быть! Дадут по две тысячи белячков на харчи, оденут вместо кирас и лат армяк да шапку и пошлют в поход несколько носильщиков да верблюдников на ломовых лошадях, а сами в роскоши — хоть целый мир разрушься».

— И разрушится, коли их не обуздать.

«Все тимары спорны. Визирь только и занят тяжбами. В руках каждого по двадцати подтвердительных грамот…»

— Пора положить и этому конец.

«Ни великого, ни малого, ни хорошего, ни дурного — не распознать стало. Ученый не отличается от неуча. Авторитет улемов пал…

В судебной карьере главное есть наука, а не возраст. Не лета, не положение, не личное уважение, не благородство происхождения. Старость, судя по-божески, не есть еще краеугольный камень правосудия. Коврик божественного закона должен принадлежать правдивым и ученым».

— Верно. Теперь каждый мозговитый субаши[24] покупает себе звание данишмеида. Верно, Кучибей: «Сосуд знания наполнился невежеством». Ну а где же тот корень, который нужно вырвать?

«Среди ученых не было чужих».

— И вся разгадка?.. Чужие? Стало быть, не турки. Чужие среди ученых, в армии, в Серале…

Всплыло лицо Кёзем-султан — матери родной. Кёзем-султан была гречанкой.

Принялся читать главу о чужих.

«Евреи втерлись в доверие. Проникли в гарем. Стали шутами. Подняли пошлины, нанося ущерб торговле. Стали маклерами гарема, доставая взятки».

— Стало быть, султан Мурад, перебей евреев, и Турция воспрянет. Удивительно!

Даже Кучибей подвержен ничтожной страстишке гонительства. Или, может, она всегда висит в воздухе, как пыль?

…Где он, корень зла? В роскоши? Но роскошь неистребима. В проникновении чужих? Но разве не замечательна была мысль великого визиря Якула? Придумав янычар, он обрек детей христиан на покорение христианских государств. Да, когда-то в янычары брали только из арнаутов, босняков, греков, болгар и армян. Из других наций набор воспрещался. Но ведь это было когда-то. Турция разрослась. Турция вышла на северный берег Черного моря. Перед нею огромные просторы русских. Полупустые и сказочно богатые. Для покорения северных народов нужно такое войско, какого еще не было ни у одного самого великого султана. О аллах! Вместо того, чтобы всей силой ударить на московского и польского царей, приходится тратить силы на мелкие стычки со своими же вассалами. Врешь, Кучибей, обвиняя во всех смертных грехах евреев. Может ли государство называться великим, коли какая-то жалкая нация в состоянии развалить то, что создавалось веками, то, что называется Великой Оттоманской империей! Сам же ты, Кучибей, дерзновенно сообщаешь мне, что «такого стеснения и угнетения, в каком находятся бедные поселяне, никогда ни в одной стране света, ни в одном государстве не было». Вот он, корень зла. И я, султан Мурад, клянусь перед ликами своих величайших предков, что вырву этот корень. Я наведу порядок в империи и обрушу все силы на русских. Тогда у нас будет столько земель, что каждый турок станет бейлербеем. А пока я готов выслушивать нотации своих мудрецов.