Последний поход - Олег Блоцкий

Что искал в Афгане Файзи?

Егоров не знает, что он там искал. Но точно может теперь сказать, что нашел.

Вскоре после того ночного разговора переводчик улетел в Союз, сопровождая очередной цинковый гроб.

Лейтенант вернулся с реализации разведданных в полк, когда пиршество было в разгаре. Файзи, прилетев обратно, привез водку, копченую колбасу, чеснок, жигулевское пиво и даже сало, чем немало порадовал ребят.

В разгар пьянки, уже основательно залившись "Столичной", таджик внезапно качнулся к Виктору:

- Два дня ждал, биляд! - выдохнул Файзи. - Понимаешь, не было его в городе, биляд. Все время был, а потом куда-то уехал. Вот шакал, биляд, понимаешь?

- Понимаю, - ответил лейтенант. - Судьба! Ты ни в чем не виноват. Это судьба!

- Что делать? - чуть не заплакал таджик. - Что делать, биляд?

- Не суетись, - скрипнул зубами Виктор, представляя, насколько тяжело сейчас его другу, - Он мой. Слово даю. Скоро за молодыми лететь. Тогда и кончу его. Веришь, биляд?

- Верю, - просветлел таджик и крепко обхватил Егорова за плечи.

"Судьба", - подумал сейчас Виктор, замечая, что тьма окончательно растворила побережье, а сеть огоньков все сильнее накидывает на него свою светлую дрожащую паутинку.

Мощный луч пограничного прожектор настойчиво хлестал по морю, судам, берегу. Белое пятно скакало по деревьям, камням, волнорезам, делая их холодными, синими, мертвыми.

Сильнее бились волны о пирс. Голоса становились громче и отрывистее, напоминая почему-то собачий лай. Кастаньетами звенели стаканы. Над столиками повисли, покачиваясь, зонтики сигаретного дыма.

"Судьба", - вновь подумал Виктор, затягиваясь сигаретой после хорошего глотка водки.

Он верил в судьбу. Вернее, жизнь там заставила его поверить в нее. Да и как было Егорову не поверить?

Множество больших и малых событий на войне убедили его в том, что КТО-ТО направляет жизнь людей, напрочь исключая всякие случайности.

И если кому-то казалось, что он сам, лишь благодаря собственному умению и сноровке, выживает на боевых, то Виктор совсем не был уверен в этом. По его убеждению при всем этом непременно необходимо везение, удача, а попросту говоря - судьба. И отчаянная вера в нее!

А как иначе объяснить, что буквально через неделю после прилета Файзи Егоров попал в госпиталь? Еще через четыре дня таджик погиб. Его взяли-таки в одном из кишлачков духи, сожгли бэтээр, перестреляли уцелевших солдат, а самому таджику, по счастью уже мертвому, отрезали голову и разрубили на куски тело.

Виктор очень переживал смерть друга, но нисколько не винил в ней себя. Это была судьба.

Только в Союзе, когда напряжение войны постепенно оставляло его, начал окончательно понимать Виктор, какая все-таки это непредсказуемая, загадочная и очень капризная вещь - судьба.

И в мгновение, подобно зигзагу молнии на небе, жизнь твоя тоже может перевернуться так, как ты не представляешь даже в самых кошмарных, бредовых снах.

Всего три дня назад Егоров был с девушкой в ресторане. Они сидели за отдельным столиком, пили "Массандру" и смотрели в глаза друг другу. Они улыбались и молчали. К чему в такие моменты слова? Они лишь помеха!

"Я знаю, для чего выжил, - думал Виктор, глядя на тонкие красивые пальцы, которые держал в руке. - Знаю - чтобы встретить ее".

Счастье, охватившее его в те минуты, несло, как ласковая утренняя морская волна, наполняя свободой, радостью и восторгом.

Вспоминалось военное прошлое: рваные заскорузлые бинты; капельницы; резкий невыносимый свет, бьющий в глаза; звон блестящих никелированных инструментов; горячие капли пота, текущие с висков хирурга на его обнаженную грудь; жгуты пуль, змейками секущие дорогу вдоль и поперек; ужасный, вымораживающий всего тебя до донышка холод в горах во время ночевок, когда костер разводить нельзя; раскаленная броня, которая, казалось, прожигала пальцы, а спрятаться от солнца негде, ибо в чреве бронетранспортера во много крат хуже, да еще неизвестно, чем была напичкана эта грунтовая дорога минами или фугасами.

Все это виделось Виктору, и он постоянно говорил себе: "Выжил! Выжил! Выжил!", - радуясь тому, что судьба оказалась к нему милостивой.

Они танцевали, и Егорова дурманил запах ее волос. Он держал ее за талию, и у него кружилась голова.

- Не верю, - сказал Виктор тогда, - не верю, что так будет всю жизнь.

- Почему? - удивилась девушка, - Конечно, будет. Прошлое не вернется. Как оно может прийти обратно?

- Оно во мне.

- Забудешь! - уверенно предположила девушка.

- Забуду! - подтвердил Егоров, нежно прижимая ее к себе.

В тот вечер выкинуть прошлое из головы не удалось.

В зале Виктор заметил парнишку в белой рубашке с коротким рукавом. Рядом, у стены, стояли прислоненные костыли.

"Афган", - почему-то сразу безошибочно определил офицер, предполагая, что у парня нет ноги.

Инвалид пил водку, чокаясь с двумя ребятами, и что-то им говорил. Те, в свою очередь, машинально и равнодушно кивали, быстро цепляясь взглядами за девушек, входящих в ресторан.

Вскоре они переметнулись к другому столику, оставив собеседника в одиночестве. Тот немедленно налил полную рюмку водки, опрокинул ее, задрав подбородок вверх и двинув кадыком, а затем принялся задумчиво жевать горбушку черного хлеба, предварительно посыпав ее солью.

- Давай поменяемся местами, - предложил Виктор, когда они вернулись к столику.

Девушка удивленно взглянула, но тут же молча подчинилась.

Егоров вновь держал ее пальцы, однако прежнего ощущения счастья не было. Ему не хотелось оборачиваться. И чем сильнее он не желал этого, тем непреодолимей тянуло повернуть голову. В какой-то момент он сделал это.

Инвалид стоял за столом, сгорбившись и опираясь на костыль. В правой руке он держал рюмку. По всему было видно, что мыслями парень был далеко-далеко. И Виктор понимал его мысли. Как часто в абсолютном одиночестве он сам так стоял.

- Извини, - сказал Егоров девушке, наполняя до краев вином свой бокал, - Извини. Не обижайся! - и тоже встал.

Инвалид оглянулся, вздрогнул, и, немного погодя, губы его тронула улыбка. Офицер чуть приподнял бокал. Парень повторил движение.

Выпили они одновременно, а затем вновь посмотрели друг на друга. Егоров улыбнулся, кивнул и сел.

- Третий тост, - пояснил он. - Его пьют за погибших там. Раньше при тебе я не делал этого. Не хотел лишних воспоминаний.

Девушка закусила губу и качнула головой.

Егоров вновь помимо воли оглянулся. Инвалид с трудом выполз из-за стола, встал на костыли и направился к ним, выбрасывая тело вперед и ступая на правую ногу.

Увидев жалкий остаток левой, который не могла скрыть даже вольно приспущенная штанина, Виктор сгорбился, у него чаще застучало сердце. Стало нестерпимо стыдно и больно. Настолько, что захотелось немедленно, даже не знакомясь, уйти.

- Давайте ко мне, ребята! - широко и радостно улыбался инвалид, протягивая руку в приветствии. Егоров вскочил, пожал ее и, стараясь не смотреть в глаза парню, ответил:

- К сожалению, мы уже уходим. Извини, брат. Но я обязательно к тебе сейчас подойду.

Лицо калеки исказилось, словно провел по нему кто-то наждаком. Девушка удивленно вскинула брови, но молчала даже тогда, когда парень отправился обратно.

Виктор сидел, сжимая в руке вилку. Если бы можно было, то сейчас он с удовольствием вонзил ее кому-нибудь в горло. Только вот кому?

Кровь била в виски. Щеки становились горячими, а ладони мокрыми.

- Сейчас мы уйдем, - наконец сказал Егоров. - Подожди на выходе, у зеркала.

Сникшая девушка покорно встала и взялась за сумочку.

Виктор расплатился и подсел к инвалиду. Тот спросил, где служил Егоров, и рассказал, что провел все полтора года на заставе под Кабулом, на джелалабадской дороге.

- Сто восьмидесятый полк, третий батальон, - продолжил Виктор.

Парень радостно вспыхнул, прибавив: восьмая рота.

Егоров понимающе прикрыл глаза, и они чокнулись.

- Пойдем ко мне в гости, - предложил парень, - Я хорошо устроился. Недалеко. У меня есть водка и "дурь". Ты хочешь "дури"?

"У меня другая "дурь"", - подумал Виктор, а вслух сказал:

- Нет, - и для большей убедительности покачал головой.

- У тебя красивая девушка, - понимающе вздохнул инвалид.

- Знаю, - ответил Егоров, но слышать подобное от человека оттуда ему было особенно приятно.

Стыд и какая-то необъяснимая вина перед калекой, у которого война откусила, проглотив, ногу, душили Виктора и гнали прочь.

- Мне пора, брат, - сказал офицер и пожал собеседнику руку.

- Так тебе дать "дури", хорошей? Она здесь, в кармане, - спросил парень напоследок, не выпуская руки собеседника из своей, словно надеясь увести его с собой.

- Нет, не надо.

Инвалид разжал ладонь и опустил голову

- Давай еще по одной, на посошок. Не бойся, я тебя не задержу.

Егоров вновь опустился на стул.

- Знаешь, что скажу? - вдруг глухо, с придыханием, заговорил парень. Знаешь? Так вот, знаешь, чего хочу? Обратно! Пусть у меня вторую заберут, но вернут обратно на заставу. Не могу здесь! Не могу! Кому я такой нужен?