Последний поход - Олег Блоцкий

Сделав несколько шагов и чувствуя, как возрастает сопротивление моря, Егоров останавливался и начинал следить за золотой колеблющейся паутиной тенью от волн, которая причудливо пыталась опутать сероватый песок, струящийся на мелководье тоненькими причудливыми змейками. Затем, раскинув руки, парень падал в воду. Побарахтавшись немного, совсем как пенсионер, он выползал на берег и шел к расстеленному полотенцу.

Неподалеку девушка, склонившись над тетрадочкой, уложенной поверх книги, примощенной на коленях, что-то писала. Виктор наблюдал за ней сквозь полуприкрытые глаза. Свет, проходя через ресницы, рождал красно-зеленые блики. В них девушка выглядела еще привлекательнее и загадочнее. Иногда она, задумавшись, смотрела куда-то вдаль поверх водных велосипедов и десятков голов, плавно качающихся, как мячи, на небольших мягких волнах. Егоров следовал за ее взглядом, ничего особенного не замечал и вновь ронял голову на скрещенные руки.

- Девушка, девушка! - наконец отважился он. - Что вы пишите? Стихи?

Незнакомка внимательно, серьезно посмотрела на Виктора, завела спадающую челку за ухо и совершенно просто, без глупого хихиканья и кривляний, присущих подавляющему большинству девиц на юге, ответила: "Нет, не стихи. Я пишу письмо маме".

Письмо, да еще маме, в то время когда рядом море и всеобщее расслабление? Егоров чуть не заплакал от восторга. Ведь он тоже сильно любит свою маму, хотя пишет ей все реже. А та расстраивается и думает, что Виктор ее совсем позабыл. Но это неверно. Просто рассказывать маме, что сейчас он живет совсем не так, как она об этом всегда мечтала, - значит прибавить ей морщинок. Расстраивать ее Егоров не хотел, но и обманывать не собирался.

- Девушка, девушка, хотите я вас в карты играть научу? - и закашлялся, думая о том, какое у него будет выражение лица в случае отказа.

Однако его не последовало.

- Хочу, - улыбнулась девушка, - но сначала письмо закончу.

Егоров почти вприпрыжку побежал к воде.

- Что будешь делать вечером? - перед тем как уходить с пляжа, спросил Виктор, со страхом ожидая услышать какую-нибудь дежурную отговорку.

- Ничего, - по-прежнему без всякого дешевого опереточного кривляния ответила Ирина.

В мягких темно-голубых сумерках они гуляли по городу. Само собой так получалось, что шли они по тихим спокойным улочкам, которые почти всегда игнорирует прочий праздный люд, предпочитающий в это время суток бары, рестораны и кафе.

Уже тогда, в самый первый день, казалось Егорову, что знает он свою спутницу давным-давно, что знакомы они много-много лет, но потом по какой-то случайности, совершенно не зависящей от обоих, расстались, а теперь, вот, повстречались вновь.

Они понимали друг друга с полуслова. Им не надо было вымучивать слова или долго молчать, судорожно соображая, что сказать еще, так как пауза становилась слишком долгой.

- Тебе не кажется? - спросил Виктор.

- Кажется, - ответила девушка, улыбнувшись.

Егоров легонько пожал тоненькие нежные пальцы.

Порой, совершенно не сговариваясь, они начинали говорить об одном и том же. Удивленные, они замолкали, переглядывались, а потом смеялись.

Слушая девушку, Егоров изумлялся все больше: о многом Ирина думала так же, как и он. Это было невероятно!

"Многие думают, будто только совершенно разные люди интересны друг другу, - размышлял Виктор. - Наверное, это правильно, но не для всех. Если для меня - так точно нет. Ведь чем старше мы становимся, тем настойчивее ищем в жизни именно единомышленников, чтобы еще раз подтвердить правильность своих жизненных установок. И с кем проходить свой путь, если не с теми, кто разделяет твои взгляды и отношение к жизни?"

Егоров был счастлив: они смотрели на мир одинаково. Особенно хорошо было Виктору оттого, что впервые за долгое время ему не приходилось играть какую-то роль, выдавать себя за кого-то совершенно другого.

Все время - в училище, на службе, в жизни - он старался подстраиваться под окружающих, стремился ничем не отличаться от них, а если и думал как-то по-другому, то мысли такие надежно упрятывал в себе, боясь, что его не поймут, засмеют или, что всего хуже, вытолкнут из своего круга, объявив чужим.

В последнее время ему казалось, что он уже окончательно забыл, какой он на самом деле. И все из-за подобной игры, которую краснобаи кокетливо называют "приспосабливаться к жизни".

Как часто в жизни люди играют то ли самостоятельно выбранные, то ли кем-то навязанные роли, с годами увязая в них окончательно. Да так, что потом и сами бессильны различить, где они настоящие, а где бутафорские, придуманные.

- Не представляйся! - говорила Егорову бабушка в детстве, когда тот начинал чрезмерно кривляться и шалить. - Ты же не такой непослушный мальчик!

- Дедушка Ленин был очень добрым. Однажды враги попытались убить его. Злая женщина стреляла из пистолета в него и ранила. Но дедушка Ленин сказал, чтобы ее отпустили, - наставляла их, первоклашек, учительница. - И если вы хотите что-то сделать - обязательно подумайте, как поступил бы на вашем месте дедушка Ленин, проверяйте себя по нему!

Красным по золотому, на самом видном месте на их этаже в училище кодекс строителя коммунизма. Проходя мимо, Виктор каждый раз непроизвольно цеплялся глазами за ряды ровных букв. В мозгу переплавлялись слова и точили сердце: не попадал он в разряд строителей коммунизма. А так хотелось!

- Ты же не такой! - плакала мама еще неделю назад, после того как накануне с отцом укладывала его пьяного с бессмысленно-остекленевшими глазами на диван.

Да, он не такой. Он знает, что не такой. Но ведь именно он, Виктор, а не кто-то другой чуть больше года назад в который уже раз воспитывал солдата, избивая того под палящим выцветшим афганским небом.

Этот узбек бы наркоманом и ящик гранат обменял у духов на чарс.

Сначала усердствовал его замполит. Побелевший от ярости старлей схватил узкоплечего солдата за шею и с силой бил головой в броню боевой машины пехоты. Узбек, зажмурив глаза, покорно таранил башкой обшарпанный бээмпэ.

Когда политработник обессилил от подобной политико-воспитательной работы, на смену пришел Егоров.

- Ничего, - сказал Виктор старлею, когда солдат ничком остался лежать в пыли возле гусениц боевой машины. - Оклемается, отдай его в роту нашим дембелям на пару дней! - Замполит согласно кивнул, потирая разбитый кулак, а затем вздохнул: "Правильно говорят: в нашем политическом деле главное все-таки ручка. Правая ручка". И он, матерясь, попробовал пошевелить кровоточащими пальцами. Виктор засмеялся.

Ведь это он, Егоров, со злобой опускал железный приклад автомата на стриженую голову механика-водителя, когда тот начал бить ногой по тормозам в самом опасном участке трассы, заметив разворачивающийся на дороге афганский грузовик - простейшую духовскую ловушку.

- Вперед, Ванька! Вперед! - орал офицер. - Скорость! На полную! Убью, если тормознешь! - рычал он, не успевая даже материться, понимая, что всех могут отправить на тот свет значительно раньше, нежели он, Егоров, пристрелит водителя за трусость, которая всех их - восьмерых на броне и в ней - сведет в могилу. А быть может, и к худшему - плену.

Ванька, сгорбившись, как вопросительный знак, над баранкой, необъяснимым чудом пролетел между машиной и огромной канавой, за которой начинались густые духовские сады.

Лейтенант, каким-то двадцатым чувством ухватив взглядом хищный конус гранатомета, высунувшийся из-под мостика над канавой, саданул туда длинную очередь, чтобы потом начать срезать чуть покачивающиеся веточки за ней.

Приклад отдавал в плечо, Егоров мгновенно перезаряжал магазины, опалив руку об раскаленный ствол, и орал:

- Взять захотели? А! А-А-А-А! Не возьмешь!!! Советские не сдаются!!

Потом, в полку, он поставил маленького тщедушного Ваньку перед собой и вкрадчиво, почти ласково спросил:

- Сколько раз можно тебе, ублюдку и недоноску, одно и то же повторять? Сколько раз тебе про подобные штуки рассказывал? Сколько предупреждал? Что, забыл, какие в том кишлачке духи обнаглевшие? Ты же всех нас под смерть подводил! Или в плен захотел? Что, тебя давно не имели крепкие афганские парни? Хочется попробовать? Так давай я тебя к нашим местным педрилам, которые на свинарнике впахивают, отдам!? Их опустили, потому что они в горах обхезались и теперь они там свиней пользуют. И тебя, недоносок, опустят. Знаешь, с каким удовольствием они это сделают? Ведь этим скотам приятно будет понимать, что ты еще ниже их станешь, потому что именно они тебя опускать будут!

И после каждой фразы лейтенант бил солдата с размаха в грудь кулаком. Ванька летел на пол, а офицер тихо, с яростью приказывал: "Встать! Смирно!"

Дрожащий механик-водитель вновь замирал перед командиром.

Ведь это он, Егоров, а не кто другой, улыбаясь, наблюдал за Эдиком, который, связав испуганного старика по рукам, конец веревки закрепил на корме бронетранспортера, после чего они двинулись по ухабистой дороге дальше, все набирая и набирая ход.