Лю - Морган Спортез

Иногда это было похоже одновременно на китайскую каллиграфию и падение капель: на размашистый, неудержимый, но тщательно просчитанный жест Джексона Поллока. Поставив подпись, я брала счет, как священную облатку, обеими руками и, вся дрожа от волнения, бежала в соседний кабинет, чтобы показать его мэру. Он, как большой ценитель искусства, восхищался моим творением: отстранял немного голову, прищуривал веки, ворчал, шевелил губами, приближал к лицу, удалял от него, чтобы рассмотреть мою подпись в деталях или лучше увидеть в целом, затем, по-свински обхватив меня за талию, заявлял:

— Ты настоящий художник, Лю, я это знал! Поверь мне, ты далеко пойдешь!

Итак, «Коммюник и Ко» было процветающим предприятием. Чеки, оплаченные до копеечки многочисленными компаниями, которым мы выписывали счета, плавали на нашем счете в банке «Богота Лимитед». Впрочем, этот счет сразу же опустошался, так как нам тоже выставляли счета, зачастую, на мой взгляд, чрезмерные, различные поставщики и исследовательские общества. Я обнаружила некоторые аномалии, которые, несмотря на свою скрупулезность, не заметила мадам Делли. Например, у нас было лишь два компьютера, а какая-то электронная панамская фирма («Кока и Ко») выставила нам счет за сорок пять компьютеров на 200 000 франков! Настоящий грабеж! И никаких «маленьких прибылей»: за новый кафель в наших туалетных комнатах компания «Франкмасоны без границ» выставила счет в 652 000 франков! Над кем они издеваются?! Да это дороже, чем «инсталляция» Жан-Пьера Рейно!

— Из нас пьют кровь! — однажды завопила я перед мэром.

Вне себя от ярости, с челкой, готовой к бою, я влетела в его кабинет и сунула ему под нос эти мошеннические счета.

— Мадам Делли убила себя вчера, а я убиваю себя сегодня, чтобы наполнить наши счета, а всякие жулики их мгновенно опустошают.

— Это и есть рыночный социализм! — объяснил мэр, раскачиваясь в кресле. — Не надо гнаться за прибылью! Деньги приходят и уходят… Они путешествуют! Ты принимаешь все слишком близко к сердцу! А тот, кто принимает все близко к сердцу, кончает, как бомж!

Сколько забот, сколько тревог!

И однако мне, как ПГД, платят совсем немного:

5 000 франков в месяц — минимальная зарплата рабочего. И не следует ли по всей экономической логике вычесть из этой суммы неучтенную плату за всевозможные сексуальные услуги, которые я оказываю мэру, а затем уравновесить этот подсчет привилегиями, которые дает мне социалистическая система: шикарная бесплатная пятикомнатная квартира, поскольку она расположена в стенах мэрии; трое слуг (две бонны-филиппинки и мажордом-камерунец), тоже бесплатных; две служебные машины («роллс» и «мерседес» с шофером), тоже бесплатные, поскольку они закреплены за мэрией; обеды (марокканская икра без ограничений), тоже бесплатные, так как они поставляются шикарной столовой мэрии, филиалом «Люка-Картона». А еще электричество, газ, вода, за которыми я, естественно, зорко слежу! Если все хорошо подсчитать, сделать все вычитания и сложения, то можно смело сказать, что я выиграла!

Итог — положительный.

В общем, у меня еще не было причин жаловаться или разочароваться в этой авангардистской форме социализма, которую, мэр, перефразируя Сталина, называл «социализмом в одной мэрии». Понятное дело, будучи теоретиком и практиком, я предпочла бы, чтобы плодами социализма пользовались не только служащие мэрии (кстати, гам не все ими пользовались), ведь… чем больше привилегированных, тем меньше остается других людей, а значит, меньше бедных людей, то есть их число пропорционально уменьшается. Такова безжалостная математика (сущность марксистской теории, так и не понятой до наших дней), которая неизбежно приведет к падению капитализма и наступлению Эры изобилия, когда все свободные люди будут равны между собой.

Итак, я наслаждалась от души и без всяких комплексов промежуточной фазой социализма, не испытывая при этом никаких угрызений совести. И только когда от пассивной фазы (подписывание чеков, счетов, переводов) я перешла к активной фазе в своей работе (осуществление больших культурных проектов, призванных оживить жизнь города), трудности начали накапливаться, а вместе с ними мои разочарования.

Сколько прекрасных идей, восхитивших мэра (и вызвавших гримасы отвращения у Баб* и Бижу*), родилось под моей расчлененной рыжей челкой в четырех стенах крошечного кабинета, где я просиживала дни и ночи, словно Али Баба в своей пещере отшельника! Проекты изменения изменения предназначения, о которых я уже говорила в Париже (издание газет, составленных из газетных купюр, использованных в коллажах Пикассо, «200 банок супа Кемпбелл» и другие), были детским лепетом по сравнению со всем остальным! Не выпуская из одной руки «Мон-Блан», чтобы записывать свои искрометные мысли, и телефонную трубку — из другой, чтобы связываться с различными людьми (артистами и финансистами), которые помогли бы в осуществлении моих проектов, я работала без устали. Так, Стокакис, маэстро Стокакис, согласился организовать для мэрии за счет одного из ее поставщиков «Даю Бетон» (конкурент «Франкмасонов без границ») в день торжественного открытия Центра этики и эстетики «наземно-воздушный» концерт для виол да гамба и вертолетов. Вертолеты, поднявшись высоко в небо, исполнят балет над открытым амфитеатром Центра, где в одной из студий в это время будут играть музыканты. Шум от первых и звук от вторых будет сразу же передаваться через микрофоны в лабораторию, где Стокакис, священнодействуя за консолью, смикширует их и снова запустит через мегафоны к зрителям, сидящим в амфитеатре. Это будет удовольствие для ушей и радость для глаз, так как концерт планируется провести ночью, чтобы зрители смогли одновременно восхититься небесным балетом музыкантов-вертолетов, носящихся взад-вперед, как пьяные шмели, под обстрелом тридцати прожекторов, управляемых десятым артиллерийским батальоном морского флота. Таким образом гул вертолетов изменит звук виол, а звук виол изменит гул вертолетов.

Если сей проект удастся, это станет моим Высшим Изменением!

Об этом проекте (и о многих других, о которых упомяну позже) я с энтузиазмом рассказала на ассамблее муниципальных советников, срочно созванной мэром. Они явились в своей праздничной униформе: баскский берет, вельветовый костюм от Кардена, неизменный загар. Среди них я узнала казначея, WC и Жан-Поля.

Сидя рядом с мэром в зале для совещаний под нерасчлененным бюстом Марианны[29], я разглядывала советников, остающихся пока еще слишком загадочными для меня. Они расположились передо мной по обе стороны длинного стола, покрытого зеленой скатертью, и слушали с огорошенным видом то, что я говорю. Самый огорошенный вид был у WC, подарившего мне в «Крийоне» сине-бело-красный букет. Когда я закончила свою речь (на будущее я украдкой записала ее на магнитофон, спрятанный под столом в моей сумке на ремне), советники разразились аплодисментами и криками восхищения, о лицемерности которых я и не подозревала: «Восхитительно!», «Умопомрачительно!». После чего мэр заключил: «Не правда ли, наша Лю просто гений!»

Однако была одна «загвоздка», в которую меня не захотели посвятить, поскольку сразу же попросили удалиться. Об этой «загвоздке» я скоро узнала, так как, охваченная волнением, забыла Дика под столом. Я смогла забрать его позднее — никто не заметил присутствия моего шпиона. И что я услышала? Вот резюме.

Этим пентюхам в баскских беретах, среди которых были архитекторы и дизайнеры, какой-то владелец гаража (ФН), какой-то ОС и какой-то учитель (эколог) единогласно устроили обструкцию.

— Мы теряем загар!

Таков был их крик отчаяния.

— Мы хотим нового сеанса загара!

Таково было их требование.

— Если наши пожелания не будут удовлетворены, мы не только никогда не подпишем, даже с закрытыми глазами, никакого контракта ни с одной фирмой, но и чего бы то ни было другого!

Такова была их угроза!

Это был настоящий «государственный переворот», «восстание», заговор.

С их последнего сеанса загара, объяснили они, прошло уже больше месяца (он проходил на Багамах и длился всего десять дней). А предпоследний был за две недели до последнего (в «Средиземноморском клубе» в Каире, продолжительность — одна неделя!). И что ж, они будут терять загар и никак на это не реагировать? Да так они потеряют лицо перед избирателями-аборигенами Незнаюкакогогорода! Нет, это невозможно! Это вопрос чести!

Это был настоящий шантаж.

— Мы больше ничего не будем подписывать! Устроим забастовку «Мон-Блан»! — хором повторяли они.

На этих словах Дик записал ужасный шум, похожий на шум лопат, бросаемых на землю бастующими шахтерами. Без сомнения, это был шум от ручек «Мон-Блан», подаренных фирмой «Кирпичи без границ» и брошенных в ярости на стол в знак протеста.