Лю - Морган Спортез

И тут же все хором закричали:

— Да здравствует свободный Квебек, да здравствует Франция, да здравствует товарищ ПГД!

Нужно сказать, что почти половина приглашенных, ближайших друзей мэра, были сторонниками Кастро, Че Гевара и прокитайцами во времена своей сталинской юности. Среди самых больших энтузиастов в этом «хоре рабов» находилось с десяток месье, робко жавшихся друг к другу в одном из углов, напяливших на себя вельветовые костюмы от Кардена и баскские береты, надвинутые по самые брови. Это были члены муниципального совета мэрии не-знаю-какого-города, приехавшие специально в Париж в своей красивой униформе муниципальных советников, чтобы поаплодировать мне. Может, они принадлежали к партии униформистов? Все они были такими загорелыми, словно только что прибыли из Куала-Лумпура. Один из них, наверное, шеф, старик лет сорока пяти, подошел ко мне в сопровождении своих робких сподвижников и протянул маленький скромный букетик из сине-бело-красных цветов, скандируя:

— Да здравствует товарищ ПГД! Да здравствует Франция!

Этого господина звали WC. Он был на побегушках у мэра не-знаю-какого-города.

А тем временем чужестранец-араб под виолы и гобой аборигенов продолжал издевательскую песню, берущую свои корни в народе, оторванном от корней:

Я должен принести в жертву легавогоНе будет мне мира, если легавый не упокоится с миромСлышишь?Нужно принести в жертву легавого!

Мэр решил, что завтра на рассвете мы все отправимся в его город. Я по секрету спросила, нужна ли для этого виза и вакцинация. Он ответил, что нет. Я заскочила домой, набила чемодан кое-какими тряпками, позвонила Бабетт и попросила ее кормить Глуглу, пока я буду отсутствовать. («Я оставлю тебе ключ под ковриком… Мне нужно ехать в провинцию, чтобы приступить к своим обязанностям ПГД!») «ПГД чего?» — перебила меня эта недоверчивая девица. Чего, чего? Того, во что я ввязалась! Мне кажется, что она завидует.

Я провела ночь, как всегда, с Баб*, Бижу* и мэром в синих апартаментах «Крийона»; жена-любовница, ее пекинес и хирург-косметолог провели ночь рядом в желтых апартаментах.

На заре наши вертолеты (двадцать ласточек муниципальной воздушной группы связи) взмыли в воздух из аэропорта Шарля де Голля — и мы понеслись (все или почти все, так как члены муниципального совета поехали поездом вторым классом) в сумасшедшем валкириевом полете, сравнимом с «Апокалипсисом сегодня» преподобного Жана Копполы, к городу, принц которого был избранным мэром.

~~~

Глупость, которую уважают повсюду…

Г. Э. Дебор «Общество спектакля»

Среда, 10 декабря

В лучах кроваво-огненной зари мы, словно несомые вертолетными винтами и пикирующие с неба хищные птицы, обнаружили под собой первые очертания крепостных стен Незнаюкакогогорода, гордого городка, построенного в XV–XVI веках из необработанного гранита на вершине крутого холма вокруг возведенного в XII веке собора Св. Иосифа — настоящей достопримечательности, издали кажущейся кружевной, — и крепости с увенчанными зубцами башенками, главное строение которой, где сейчас располагается мэрия, относится к XV–XVI векам, а ряд неоготических украшений, нишей и карнизов датируются XIX веком (работа ученика Виолле-ле-Дюка[24]). Таким образом, увиденный сверху Незнаюкакойгород, полыхающий в огненных лучах зари, был похож на метеорит, упавший из космоса, на иератический бетонный блок работы такого демиурга, как Ален Кирили («Ариана, Посланница Бога III», цемент, Центр современного искусства, Вассивьер). Этими неожиданными размышлениями о новой скульптуре я решила поделиться со своими попутчиками и в адском шуме лопастей, рассекающих ледяной воздух в небе, окрашенном огненными красками зари, стала орать так, чтобы мэр, пекинес Мао, Жан-Поль, жена-любовница Арлетт, городской архитектор, Баб* и Бижу*, зажатые в тесной кабине, в кожаных шлемах и летных очках с желтыми стеклами, смогли меня услышать. Я орала изо всей мочи, поскольку мэр, чтобы сделать так же, как в кино, установил с каждый стороны вертолета гигантские акустические экраны, демонстрирующие «Кавалькаду Валькирии» Ричарда Кополлы, причем звук был включен на всю катушку. Кстати сказать, двадцать вертолетов нашей эскадрильи были снабжены такими же экранами. Можно представить, что это была за дантовско-вагнеровская прогулочка! Мы словно были на Елисейский Полях, пялясь на панорамный экран «Гомон-Мариньян».

Тем временем мэр, сидевший рядом с пилотом, вопил еще громче меня, продолжая «представление» своего города и расхваливая его цветистыми фразами, как в лучших туристических справочниках. Закончив историческую главу, и прежде чем приступить к демографическим и экономическим аспектам, он сделал пространное социологическое отступление. Средневековое сердце Незнаюкакогогорода — это бриллиант в золотой оправе. Окруженное современным городом и его просторными пригородами, находящееся на вершине холма, населенном в большинстве своем именитыми жителями, оно вставлено вместе с лежащими ниже районами в драгоценную оправу из зеленых полей, лугов и лесов, которые опоясывают его шарфом свежей листвы. Весь город с пригородами насчитывает 800 000 жителей, не считая бомжей.

Наш вертолет, изменив немного свой курс, стал пролетать вместе с эскадрильей над полем, усаженным свеклой… «Здесь, — и мэр направил свой палец, как янки свой автомат на соломенные вьетнамские хижины, — живут крестьяне, которые каждый день, отпущенный им Богом, склоняются над нивой, чтобы собрать фрукты и овощи, которыми кормится наш город. Эти суровые, но работящие труженики состоят исключительно из чистокровных аборигенов!»

Наш вертолет, совершив бреющий полет над просевшей черепичной крышей курятника, вызвал, без сомнения, переполох среди кур, отчего они стали кудахтать от ужаса, преждевременно класть яйца, а у некоторых случились даже выкидыши. Затем мы стрелой взмыли к облакам и направились в сторону башен какого-то микрорайона. Всеохватывающая картина дешевых многоэтажек, художественно расположенных параллельными линиями утонченными урбанистами, казалось, изображала (как на моей правой ягодице) огромный штрих-код, выгравированный на земле: в данном случае боди-арт уступил место лэнд-арту. «Этот квартал, — объяснял мэр, — населенный нечистокровными аборигенами, североафриканцами, большей частью, а также другими иностранцами, считается у полиции „горячим“ кварталом, поэтому мы облицевали здания „холодной“ плиткой — как на вид, так и на ощупь, — доверив эту работу ученику Жан-Пьера Рейно[25]…»

Так как наш вертолет снова совершал бреющий полет в тесном коридоре, образованном двумя полосками многоэтажек, мэр показал нам фасады, действительно облицованные плиткой: приторно-розовой справа и бледно-сиреневой слева. «Несмотря на усилия наших художников, — объяснил он, показывая на разноцветную проржавевшую карусель перед школой, — нечистокровные аборигены неохотно посещают этот праздничный уголок, предназначенный для того, чтобы побудить их к мирному общению».

И тут, словно чтобы проиллюстрировать его слова, из одного дома какой-то анонимный снайпер два раза выстрелил в нас из охотничьего ружья. «Но, может, все эти непрекращающиеся беспорядки, — продолжал мэр, — объясняются политическими интригами фашиствующей партии „Новые силы“, НС, набравшей много голосов на последних выборах, и ее сторонниками: троцкистскими неофашиствующими группами, пока плохо укомплектованными нашими полицейскими и бдительными коммунистическими избранниками. Эти кварталы, согласен, немного запущенные, заселены в основном маргиналами: безработными, большей частью, бездельниками — короче, арабами, деклассированными элементами, которых не следует путать со спесивыми счастливчиками, живущими в кварталах „новых пролетариев“, к коим отныне относятся как белые, так и синие воротнички: почтовые служащие, трамвайщики, железнодорожники, медсестры, преподаватели и так далее, сверх-оплачиваемые и сверх-защищаемые. Посмотрите, где живут эти богачи и богачки! — воскликнул мэр, показывая, когда мы пролетали над кварталом муниципальных домов, на огромное пространство земли, разделенной на крошечные четырехугольники (образованные из огородика, засаженного капустой или морковкой, и возвышающегося посередине изящного блочного домика, украшенного спутниковой антенной). — Эти привилегированные аборигены, — сказал в заключение мэр, — большей частью состоят из коренных жителей!»

Вертолет оторвал нас от созерцания этих наглых номенклатурных изменников и взмыл вверх, чтобы облететь огромную банку йогурта из стекла и белой керамики, которую мы приняли вначале за высоченную печную трубу. Это был будущий Центр этики и эстетики. Среди множества исполинских архитектурных сооружений, начатых возводиться под руководством мэра, это вызывало его особую гордость. В ближайшем будущем центр распахнет свои двери и станет настоящим университетом. Все виды знаний и искусств будут существовать там в демократической гармонии: литература, нетрадиционная медицина, гомеопатия, рок, рэп, граффити, скульптура, высокая мода, вязание… «Культура, культура! — воскликнул он. — Это весы… на чашах которых уравновешивается социальное неравенство! Но я расскажу об этом попозже».