Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии - Джеффри Кейн

и помощник Абдувели Аюп, который тоже лично знаком с Тохти. – Он не позволял своим страстям одерживать над собой верх, зная, что должен оставаться уравновешенным. Он вдохновлял других быть оптимистами».

Каждую субботу Майсем и ее друзья посещали лекции профессора Тохти по мировой экономике и политике. В них он рассматривал самые разные вопросы – от последствий изменения тарифов на сталь до сравнения китайского партийного режима с избирательной системой США.

«Проблема в том, – говорил он студентам в мае 2009 года, – что наше правительство рассматривает пессимистичные сценарии. Они строят в отношении меньшинств политику, основанную на страхе и подозрениях. Но что насчет оптимистичных сценариев? Как насчет стран, где меньшинства были интегрированы в общество и стали его частью?»

В доказательство своей точки зрения он рассказывал истории Нельсона Манделы и Авраама Линкольна.

«Он относился к своим студентам по-отечески, – вспоминала Джухер. – Они всегда бывали у нас дома. Обедали с нами. Готовили с нами. На Ураза-байрам мой отец даже давал им немного денег из своей зарплаты». (Ураза-байрам – исламский праздник, знаменующий окончание Рамадана, когда родители и старшие дарят небольшие суммы денег молодым членам семьи.)

«Он любил петь и смеяться, – говорила она. – Любил глупо пошутить: думал, что он забавный, хотя у него это не очень получалось…»

«Таким был Ильхам Тохти, – вспоминал Эсет Сулайман. – Он был сторонником модернизации. Было три лагеря: исламисты, модернизаторы и традиционалисты. Он полагал, что для того, чтобы добиться успеха в своем деле, нужно взаимодействовать с реальным миром».

«Мы думали, что этот человек станет нашим лидером», – говорила мне подруга Майсем.

Но Тохти настаивал на том, что не хочет быть политическим деятелем. Он хотел, чтобы его воспринимали исключительно как ученого.

«Я уверена, что мой отец не хотел быть лидером, – подтверждала Джухер. – Он всегда стремился быть обычным человеком. Но в те времена люди мечтали, чтобы кто-то повел их за собой».

Глава 7

Великое омоложение

Великое омоложение китайской нации – это не прогулка в парке и не просто битье в барабан и удары в гонг.

Си Цзиньпин

Ильхам Тохти был прав, когда говорил, что Китай явит миру новое, менее толерантное и более авторитарное лицо. Происходила смена караула – переосмысление Китаем роли своих лидеров и их методов борьбы с врагами.

В 2012 году, в то самое время, когда Тохти читал лекции о примирении, я прилетел в Чунцин, промышленный портовый город на юго-западе Китая. Меня заинтересовало возрождение традиционного маоизма, источником интереса к которому был знаменитый партийный руководитель по имени Бо Силай, занимавший пост мэра города.

В тот момент Бо проходил обвиняемым по масштабному уголовному делу, о котором писали во всем мире. Однако всего двумя годами ранее, в 2010 году, выстроенная им модель управления принесла ему звание одного из ста самых влиятельных людей в мире по версии журнала Time. Бо противился тенденции резкого экономического роста и выступал за борьбу с коррупцией, уничтожение мафии и возрождение духа председателя Мао. Последнее подразумевало собой возврат к жесткому вмешательству государства в экономику и бизнес, а также к обходу закона при задержании подозреваемых и конфискации их активов.

Падению Бо способствовала его жена, успешный адвокат по имени Гу Кайлай. Она была обвинена в убийстве бывшего друга их семьи, видного британского бизнесмена Нила Хейвуда. Гу познакомила Хейвуда с влиятельными партнерами, заинтересованными в нем как в посреднике в проекте по строительству недвижимости в Чунцине, в чьи обязанности входило бы привлечение британских инвесторов. После того как проект провалился, Хейвуд потребовал у Гу часть обещанного вознаграждения и сумел добиться выплат через ее обеспеченного сына, проживающего в Лондоне. Это разожгло вражду между Хейвудом и Гу.

В суде Гу заявила, что Хейвуд пытался шантажировать ее семью и угрожал сыну. Разгневавшись, она задумала убить британца. Гу пригласила Хейвуда в гостиницу, где после совместного распития виски в номере он опьянел и начал блевать в туалете. Затем Гу уложила его на кровать и капнула в рот смертоносный токсин – цианистый калий, смешанный с зеленым чаем, – из сосуда с соевым соусом. В августе 2012 года Гу была осуждена и приговорена к смертной казни за убийство Хейвуда, хотя в конечном счете приговор был заменен на пожизненное заключение.

В сентябре 2013 года к пожизненному заключению за взяточничество, растрату и превышение полномочий был приговорен и сам Бо. Суд постановил, что он получил взяток на сумму более 3,3 млн долларов, в том числе виллу в Каннах на юге Франции, а также злоупотребил властью, когда уволил начальника полиции, чтобы помешать расследованию убийства Хейвуда.

Таким образом Китай ликвидировал одно из своих самых влиятельных и уважаемых политических семейств, превратив его в символ коррупции и преступного излишества, затопивших Новый Китай. Проблему должно было решить омоложение нации.

На серых и грязных улицах Чунцина становилось понятно, какое наследство Бо Силай оставил городу.

«Китай развивался, люди богатели, – говорил мне ворчливый мужчина средних лет, уплетая лапшу в уличной забегаловке, – но мне как строителю работать всегда было тяжело, и моей семье непросто было прокормиться».

«Новый Китай не должен быть нацелен только на зарабатывание денег. Именно это порождает коррупцию. Новый Китай должен быть сильным и единым… Хотя Бо и говорил, что борется с коррупционерами, он стал символом всего, что было не так в Новом Китае. Преступность, коррупция, идея о том, что мы должны забыть, кто мы такие. Люди хотели снимать сливки, – сказал мне один друг из Китая, как и другие не пожелавший называть своего имени, боясь гнева властей. – Можно сказать, что он был своего рода козлом отпущения».

Стремительный экономический подъем предыдущих двух десятилетий позволял сотням миллионов людей выкарабкаться из мучительной нищеты. Но он сопровождался ростом неравенства, коррупции и преступности. Все больше видных деятелей страны в унисон заявляли, что Китай сбился с пути.

[ ]

По слухам, до своего впадения в немилость Бо Силай был главным претендентом на пост председателя Китайской Народной Республики – должность, эквивалентная президенту в других странах, – и должен был одержать победу на съезде коммунистической партии в ноябре 2012 года.

Как только Бо был отстранен от власти, его место занял бюрократ по имени Си Цзиньпин. Его отец в прошлом был ведущим политиком страны и занимал пост вице-премьера. В пятнадцать лет Си отправили работать в сельскохозяйственную коммуну, что было обычной практикой того времени. Его привлекли идеи коммунизма. Мировоззрение Си, как и многих других партийных работников, сформировалось под влиянием времен «культурной революции», научивших его переносить жизненные невзгоды и закаливших застенчивого паренька, любившего классическую поэзию.

«Я всегда был упрям и не терпел издевок над собой, – говорил он в 2000 году в интервью. – Я вызывал раздражение у радикалов, и они обвиняли меня во всех грехах».

В мае 1966 года, через четыре года после того, как его отца исключили из коммунистической партии и отправили работать на завод за поддержку романа, запрета которого добивался председатель Мао, в средней школе, где учился Си Цзиньпин, отменили уроки.

Председатель Мао провозгласил «культурную революцию», взбудоражившую народные массы и устранившую его соперников, что обеспечило ему полный контроль над страной и сформировало культ личности. Китай охватил хаос, толпы школьников и студентов искали врагов среди своих учителей и родственников. Хунвейбины патрулировали улицы, избивая людей, одетых в «буржуазную» одежду. Предприятия, школы и другие символы капиталистического достатка были разграблены и брошены. Китай погрузился в десятилетие голода, нищеты и насилия.

Революционеры разорили и дом семьи Си. Его отца, бывшего партийного работника, с позором прогнали по улицам. От него отреклась его собственная жена.

Однако Си не винил коммунистическую партию в своих бедах. Скорее, как и другие руководители первой волны, возглавившие Китай при Мао, он считал себя законным наследником коммунистической династии своих родителей. Он научился с подозрением относиться к популистам и возмутителям спокойствия, молодым «культурным революционерам», опрокидывающим иерархию и разрушающим устоявшиеся порядки,