Марсиане (сборник) - Ким Робинсон

Он мог отсиживаться в чьей-нибудь комнате, многие из которых были закрыты, как в любой гостинице. Или мог быть в месте, куда она не заглядывала. А мог узнать, что она его ищет, и намеренно ее избегать.

И она начала заново.

Время истекало. Марс был уже размером с апельсин. Побитый и крапчатый апельсин. Вскоре им предстояло к нему приблизиться и начать аэродинамическое торможение, чтобы выйти на орбиту.

За ней будто бы кто-то наблюдал. Такое ощущение было у нее всегда – словно она проживала свою жизнь на невидимой сцене, играя для невидимой публики, которая с интересом следила за развитием сюжета и оценивала ее игру. И эти бесконечные мысли не могли ведь возникать сами по себе, верно?

Но сейчас это чувство казалось еще более ощутимым. Последние дни полета выдавались у Майи насыщенными – она готовилась к прибытию, ускользая ото всех, чтобы заниматься любовью с Джоном, уклоняясь от Фрэнка, чтобы не заниматься тем же и с ним. И все это время за ней кто-то наблюдал. Где бы она ни находилась, она словно была внутри резервуара, наполненного различными предметами, и приучила себя видеть то, что внутри, на фоне самого резервуара, выявляя несоответствия вроде ложных стен и перекрытий, – и кое-что в самом деле замечала. Изредка натыкалась. Но никогда не видела того, кто за ней следил.

Однажды ночью, выйдя из комнаты Джона, она почувствовала, что осталась одна. Тут же отправилась в теплицы, поднялась от их потолка к осевым резервуарам. Между потолком и низкой кривой, образованной внутренней стенкой резервуара, располагалась камера хранения, задняя стена которой находилась подозрительно близко. Майя заметила это однажды утром за завтраком, не придав поначалу особого значения. Но сейчас, отодвинув ящики от этой ложной стены, поняла, что вся стена на самом деле служила дверью и имела даже ручку.

Но оказалась заперта.

Она отошла, задумавшись, а потом трижды легонько постучала.

– Роко? – донесся изнутри хриплый голос.

Майя ничего не ответила. Ее сердце бешено колотилось. Ручка повернулась, и она, рванув ее на себя, схватила тонкое темное запястье. Потом отпустила дверь и крепко ухватилась второй рукой за предплечье, а в следующее мгновение ее саму потащили в маленькую каморку.

– Стой! – крикнула она и, когда мужчина попытался сбежать, проскользнув под ее рукой, бросилась на него всем телом, крепко приложившись к ящикам, но запястья не выпустила. Ей удалось сесть на незнакомца, как если бы она пыталась приструнить разбушевавшегося ребенка.

– Стой! Я знаю, что ты здесь живешь!

Он перестал вырываться.

Они оба чуть подвинулись, приняв более удобное положение, и она ослабила хватку на предплечье противника, но не отпустила совсем, чтобы тот вдруг не сбежал. Это был низенький и жилистый темнокожий мужчина с узким, то ли перекошенным, то ли просто асимметричным лицом и большими карими глазами, испуганными, как у оленя. И если запястья у него были тонкими, то мышцы предплечья на ощупь выявились твердыми, как камни. Она чувствовала, как он дрожал в ее хватке. Когда она вспоминала их первую встречу спустя годы, то оказалось, что именно эта дрожь, будто дрожал испуганный олененок, сильнее всего врезалась ей в память.

– Что, думаешь, я собираюсь сделать? – горячо спросила она. – Думаешь, расскажу о тебе всем? Или отправлю домой? Ты думаешь, я из таких людей?

Он отрицательно покачал головой и попытался отвернуться, но затем взглянул на нее, будто заподозрив что-то.

– Нет, – ответил он почти шепотом. – Я знаю, ты не из таких. Но я очень боюсь.

– Меня бояться не обязательно, – сказала она.

Она резко вытянула свободную руку и коснулась его щеки. Он вздрогнул, будто конь. У него было тело борца в легчайшем весе. Он напоминал животное, непроизвольно дергающееся при прикосновении другого животного. Наверное, отвык от прикосновений. Она подалась назад, отпустила его руку и села, прислонившись спиной к обшивке стены и не спуская с него глаз. Лицо его выглядело необычным – узким и треугольным, еще и с этой асимметрией. Как с фотографии ямайского растамана из журнала. Из-под перекрытия веяло запахом теплицы. От мужчины же запаха не было; по крайней мере, она его не чувствовала – либо он тоже пах теплицей.

– Так кто тебе помогает? – спросила она. – Хироко?

Он поднял брови. Но после секундного колебания ответил:

– Да. Конечно. Хироко Аи, черт ее побери. Моя начальница.

– Твоя госпожа.

– Моя владелица.

– Твоя любовница.

Смутившись, он посмотрел на свои руки – они казались непропорционально большими, учитывая размер тела.

– Я и еще половина тепличной команды, – проговорил он с горькой улыбкой, – мы все в ее власти. А я вдобавок живу в этом подполье, черт возьми.

– И все чтобы попасть на Марс.

– Чтобы попасть на Марс, – с горечью повторил он. – Чтобы быть с ней, если точнее. Я с ума сошел, чертов дурак, идиот!

– Сам-то ты откуда?

– Тобаго. Тринидад и Тобаго, знаешь?

– Карибы? Я однажды была на Барбадосе.

– Да, у нас примерно то же самое.

– А теперь, значит, Марс.

– Ну, когда-нибудь да.

– Мы уже почти долетели, – сказала она. – Я боялась, что мы долетим, а я не успею тебя найти.

– Хм, – проговорил он, бросив на нее быстрый взгляд, а потом отведя глаза и будто обдумывая ее слова. – Что ж, теперь-то мне не нужно так торопиться туда попасть. – И снова поднял на нее взгляд и застенчиво улыбнулся.

Она рассмеялась.

Майя порасспрашивала его еще немного, а он отвечал и тоже задавал вопросы. Он был забавным – как Джон, только более чудны́м. Хоть в нем и чувствовалась горечь, он был интересным – она это чувствовала, – как кто-то новый, кого она еще не очень хорошо знала. В какой-то момент он даже заявил, что ей следовало бы остерегаться Хироко.

– Хироко, Филлис, Аркадий – от них жди беды. И еще от Фрэнка, конечно.

– Ну это уж мне и так известно.

– У вас та еще компания, – заметил он с хитрецой и будто бы наблюдая за ее реакцией.

– Да. – Она закатила глаза, подчеркивая, что это еще слабо сказано. А ведь точную оценку дал посторонний человек.

Он ухмыльнулся.

– Ты им обо мне не скажешь?

– Нет.

– Спасибо. – Теперь уже он взял ее за запястье. – Я помогу тебе, клянусь. Буду твоим другом. – И впервые посмотрел ей прямо в глаза.

– А я твоим, – ответила она, словно бы растроганно, а затем вдруг ощутила прилив радости. – И я тоже тебе помогу.

– Мы поможем друг другу. Что бы ни случилось, мы будем друг другу помогать.

Она довольно кивнула.

– Друзья.

Она отпустила его руку и, на мгновение сжав его плечо, поднялась, чтобы уйти. Он снова вздрогнул, уже слегка, от ее прикосновения.

– Погоди… Тебя как зовут-то?

– Десмонд.

2. ПОМОЧЬ ЕМУ

Живя в Андерхилле, Майя знала, что безбилетник Десмонд находился в теплицах, где условия для него были так же подобны тюремным, как и те, в которых он пребывал на «Аресе». Порой она не вспоминала о нем по нескольку дней или месяцев, пока рушила свои отношения с Джоном и Фрэнком, раздражая тем самым Надю и Мишеля, которые сами раздражали ее не меньше, – и она, не понимая почему, чувствовала себя неумелой и подавленной, она не понимала, по какой причине ей настолько трудно приспосабливаться к жизни на Марсе. Такая жизнь была во многих отношениях несчастной – тесниться с одними и теми же людьми сначала в трейлерах, затем в четырех стенах жилища. Сказать по правде, даже на «Аресе» было не так тяжело.

Но время от времени Майя улавливала движения уголком глаза и вспоминала о Десмонде. Его положение было гораздо хуже, но он никогда не жаловался, верно? По крайней мере, она такого от него не слышала. И не хотела его донимать, пытаясь это выяснить. Если он приходил к ней – то и хорошо. Если нет – должно быть, наблюдал за ней из укрытия и видел то, что видел. Он знал, с какими она сталкивалась трудностями, и если бы хотел с ней поговорить, то пришел бы.

И он пришел. Бывало, она уходила в свою комнату в сводчатых отсеках, а потом и в аркаду, что построила Надя, и, когда там раздавался их условный сигнал (скрежет – стук – скрежет), она открывала дверь и он заходил к ней – маленький, темненький и пышущий энергией. Затем они общались, как всегда вполголоса, делились новостями. Он рассказывал, какие странные дела творятся в теплице – что полиандрия Хироко оказалась заразительной, что Елена и Риа тоже вступили во множественные отношения и у них образовалось нечто вроде общины. Сам Десмонд явно оставался немного в стороне – даже при том, что эти люди были единственными, с кем он общался. Он любил заходить и рассказывать все о них Майе, и, когда она ощущала течение жизни, такой обыденной и безобидной, на ее лице возникала улыбка. Это помогало ей понять, что она была не единственной, кто испытывал проблемы с отношениями и что странными сейчас становились все. Все, кроме Десмонда и нее, – так казалось, когда они сидели на полу ее комнаты и обсуждали всех своих товарищей. И каждый раз, когда их разговор сходил на нет, она находила причину потянуться к нему и обнять за плечи, а он мертвой хваткой сжимал ее, дрожа от энергии, будто его внутренний моторчик крутился так быстро, что ему едва хватало сил удержать его на месте. А потом он уходил. И следующие несколько дней проходили легче. Эти беседы служили для нее терапией – тем, чем должны бы стать сеансы у Мишеля, но не стали. Просто Мишеля она знала слишком хорошо, а он был слишком странным и забывался в своих проблемах.