Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

— Сегодня в обувном магазине я покупала туфли, а рядом сидели две негритянки… Смрад от них шел такой, что меня чуть не стошнило. Мне их стало жалко, такие молоденькие.

— А вы бы видели, как они живут… В каких свинских условиях. Американцы их загоняют в самые худшие дома-развалюхи. Работают они как волы, а помыться негде, — сочувственно сказал Ломакин.

Слушая этот разговор, я решила рассказать им, в какой переплет мы тоже попали:

— Мы сели в автобус — решили проехаться и посмотреть еще раз город. Кирилл нашел место, откуда ему казалось все виднее, но к нему быстро подошел водитель и попросил его пересесть. Не поняв в чем дело, Кирилл запротестовал. Тогда водитель заявил, что он просто высадит его из автобуса. Инцидент был исчерпан, когда какая-то дама вмешалась и очень спокойно объяснила, что эти места в конце автобуса отведены только для негров. Честно скажу, мы прямо обалдели, но нам ничего не оставалось, как просто пересесть.

Я должна сказать, это был первый шок для нас, приехавших из Союза. Если бы это не случилось с нами, а кто-нибудь просто рассказал нам такое, думаю, я бы ему даже не поверила.

Негритянский квартал

Перед отъездом в Лос-Анджелес мы решили взять еще один тур по городу. Нам попался гид, который, узнав, что мы только что из Советского Союза, все время повторял нам одно и то же — что он сию минуту готов поехать туда. Это «туда», в его представлении, была страна героизма, страна настоящей демократии и настоящих свобод.

Мы едем по бедному негритянскому району, магазины, бары, рестораны, музыка. Народ гуляет, ест фрукты, здесь же бросая шкурки на мостовую. Кругом полно мусора. В полуоблезших домиках на балкончиках сидят в качалках пожилые негры и негритянки. Ребятишки играют здесь же, среди улицы, и много, даже удивительно много собак.

— Так живут негры в США, — продолжал наш гид. — Вы знаете, хотя негры и освобождены от рабства в 1860 году, но жить они продолжают по-прежнему, как их предки. И несмотря на всю нашу цивилизацию, морально и физически они так же угнетены.

— Разве ваша конституция предусматривает различие для негров?

— Нет, но в психологии людей есть много условностей.

— А вы не думаете, что со временем эти условности могут исчезнуть?

— Что вы, это может быть только при социализме, — заявил он, — при такой же системе, как в СССР, где все населяющие страну национальности живут вместе, учатся, работают и воюют вместе. Десегрегация в американской армии началась только во время Второй мировой войны, да и то не полностью, ведь уже стыдно было перед всем миром. И все равно их не пустят в гостиницу, в которой мы с вами можем жить, в ресторан, где мы с вами будем обедать: убирать — да, подавать — да, мыть посуду — да, но за стол с нами — ни-ни. Вот почему почти все негры коммунисты.

Лос-Анджелес

На следующее утро поезд мчал нас уже из Сан-Франциско в Лос-Анджелес.

Из нашей советской печати я знала об этом городе, что там Голливуд и самая страшная нищета и проституция. Что там люди живут в шалашах, сделанных из ящиков. Крыша не защищает от дождя, вместо окон куски стекол, а вместо дверей старые рогожи. Это еще хорошие жилища, писали у нас.

Имея такую характеристику о Лос-Анджелесе, можно легко себе представить мой интерес к нему.

— Так это точно, здесь так и было во время Великой американской депрессии[12], — подтвердили нам наши знакомые американцы. — Кризис у нас стал подходить к концу только тогда, когда началась подготовка ко Второй мировой войне.

«Значит, вот кому на пользу пошла война», — с горечью подумала я, вспомнив наши разрушенные дотла города и села.

Когда мы сели в поезд, наши билеты оказались в разных местах, а между нами сидел какой-то молодой человек, и сколько мы ни просили его поменяться местами, он не тронулся с места, сидел всю дорогу как пришитый. И я подумала: русский человек сам бы предложил поменяться местами.

Когда поезд, прорезавшись сквозь густо-зеленую стену апельсиновых садов, увешанных ярко-оранжевыми тяжелыми плодами, подошел к станции в Лос-Анджелесе, я рассказала этот эпизод встречавшему нас первому секретарю и добавила:

— Товарищ Пилипенко, странный народ американцы, всю дорогу ехал между нами парень, и сколько мы ни просили его поменяться местами, он с места не тронулся, делал вид, что так ему удобно, а на вас ему наплевать.

— О, это его просто к вам подсадили. Это только так кажется, что за нами никакой слежки нет, а на самом деле здесь дьявольская слежка.

Он продолжал рассказывать нам, что когда он выходит из дому, он ставит вещи и запоминает, как они лежат, а возвращаясь, сразу обнаруживает, что у него были гости, которые рылись в его бумагах. И за его машиной тоже следят, а во время нашего разговора, уже в его квартире, он громко включал радио и накрывал телефонный аппарат подушкой. Эти фокусы мне были знакомы даже у нас.

В день нашего приезда он предложил показать нам вечерние диковинки Лос-Анджелеса.

Кино меня уже не занимало, как в первые дни приезда в Америку. Последнюю картину мы видели в Сан-Франциско о Гитлере и его зверствах.

— Как хорошо было бы, если бы Голливуд накрутил картину про сталинские «художества», — высказала я мужу свое мнение.

Мы остановились у какого-то ночного клуба — это был театр-бурлеск.

— Послушаете, сюда я не пойду в таком виде, прямо с дороги.

— Что вы, — ответил секретарь, — сюда мы можем спокойно зайти как туристы, это обычный найт-клуб. В большинстве здесь молодежь.

Стриптиз

Вошли… Молодые лица, звонкие голоса, неплохой оркестр.

Стало больно и обидно за нашу сидящую в окопах молодежь. И вдруг на сцене начали появляться молоденькие девочки лет по 16–17, танцуя и кривляясь, начали потихоньку снимать с себя одежду и остались почти в чем мама родила. Зачем, зачем они это делают? Никак, никак я не могла этого понять. Молодые красивые девчонки — и так унижать себя перед этой гогочущей толпой, ищущей просто острых ощущений.

Я понимала хорошие спортивные выступления, пение, красивые танцы, какие угодно акробатические номера, где чувствуется искусство, но чтобы девочки так просто обнажали себя перед толпой зевак? И у меня до слез, до боли в сердце появилась гордость за нашу красивую молодежь, за наших красавиц и красавцев, спасающих мир от всякой пошлости.

— Ты что загрустила? — ласково спросил Кирилл.

— Пойдемте отсюда, — попросила я. Мне действительно было противно до тошноты то, что я видела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});