Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

том числе свою судостроительную империю.

Еще один всплеск, еще одна надежда: после многомесячных переговоров с министерством Торговых морских путей в декабре 1925 года в Риме родилось «Итальянское навигационное общество Флорио», которому отдали несколько маршрутов в Тирренском море. Иньяцио не желает покидать море, зная, что именно с ним связано имя Флорио. Однако всем занимается Линч, он побеждает недоверие министерства и управляет сделкой. Иньяцио же ввязывается в другое предприятие и уезжает на Канарские острова с намерением построить там тоннару, чтобы перехватывать тунца, прежде чем он выйдет в Средиземное море.

Из всех безумных идей, которые у тебя были, эта самая безумная, думает Франка с усмешкой, читая письмо, которое только что получила от мужа. Она сидит в спальне своей небольшой, элегантной римской виллы на виа Сичилия, немного напоминающей «Виллу Иджеа». Сюда же переехала сохранившаяся мебель Дюкро и множество ценных предметов из Оливуццы: бокалы из Богемии, например, и столовые сервизы из Саксонии. Пышные приемы стали далеким воспоминанием, но ужин в доме Франки Флорио по-прежнему остается образцовым светским мероприятием.

В письме Иньяцио не так много радостных новостей: промысел тунца сокращается, но он рассчитывает на сардинские банки, где собирается занять немного денег на оборудование и рабочих. К нему приехали Винченцо и Люси. Они арендовали небольшой домик и живут без роскоши, довольствуясь малым, совсем как местные жители. Фотоснимки, вложенные в письмо, не такие мрачные, как раньше: на одной Иньяцио и Винченцо запечатлены вместе на кровати, на другой Иньяцио сидит в кресле, на третьей Люси готовит на кухне. На остальных – рыбаки за ловлей рыбы, внутренние помещения тоннары, хибары рыбаков, пляж на закате…

Франка отбрасывает в сторону снимки, с досадой фыркает. Ни разу за все время Иньяцио не предложил ей приехать к нему, даже на несколько недель. Тем, кто спрашивал, почему она до сих пор у него не побывала, она отвечала, что эти острова слишком отсталые и примитивные, не для Джуджу… «К тому же, – заканчивала она, улыбнувшись, – для кого бы я организовывала званые обеды в таком диком месте?»

Ложь.

Ее нет ни на одной фотографии, но Франка уверена, что Вера с ним. Она угадывает ее присутствие, чувствует ее даже на расстоянии. Иньяцио может уехать за тысячи километров, но она все равно видит, читает правду между строк. Этому ее научила боль.

– Пришло письмо от папы? Можно прочитать?

Светловолосая и быстроногая, Джулия ворвалась в комнату, как порыв весеннего ветра. Франка с улыбкой подает ей листок. Какая красивая ее Джулия. Прелестная шестнадцатилетняя девушка. Иджеа обладает изящной классической красотой, а Джулия восхищает своим жизнелюбием и очарованием, как ее отец, к которому она очень привязана.

Джулия читает вслух письмо и радостно вскрикивает, узнав, что отец скоро приедет в Рим по делам. В этот момент заглядывает в дверь горничная:

– Синьор Линч, синьора.

Удивившись, Франка встает из-за туалетного столика.

– Линч? С чего это вдруг…

Джулия пожимает плечами.

– Может, принес документы для папы, раз он должен скоро приехать, – неуверенно произносит она и идет с матерью в гостиную, куда мажордом проводил гостя.

Однако Франка останавливает ее у порога. Линч часто приносит плохие новости, и ей не хочется тревожить дочь.

– Джулия, дорогая, пойди проверь, готовит ли повар парфе из фуагра к ужину, – говорит она.

Слегка расстроенная, Джулия уходит на кухню.

Карло Линч стоит, не сняв пальто, давая понять, что он ненадолго, спешит.

– Добрый день, синьора Франка. Простите, что пришел без предупреждения, но мне необходимо с вами переговорить.

Она знаком приглашает его присесть и садится сама.

– Со мной? – спрашивает. – Конечно, слушаю вас, – говорит она после того, как мажордом закрывает за собой дверь.

– Я к вам на пять минут и… боюсь, с неприятными известиями, – начинает Линч, сморщив лоб. – Должен напомнить вам, что ваши выходы в свет слишком часты, и…

– Как же я устала, вечно одно и то же! – перебивает его Франка с явным раздражением. Она смотрит на ковер, который когда-то украшал зал виллы в Оливуцце. – Мы урезали уже все что можно и даже попросили отсрочку платежа за ремонт этого дома в ожидании денег от долевого участия в навигационном обществе.

– Но здесь у вас работает девять человек, а вы могли бы обойтись и пятью. Я не говорю о ваших игорных долгах и постоянных путешествиях. В отсутствие вашего мужа, к сожалению, приходится мне просить вас быть более… сдержанной.

Щеки Франки вспыхивают от возмущения.

– Что вы себе позволяете? Мой муж никогда не указывал, что мне делать, а вы только что…

– Я не закончил, синьора.

Франка поправляет складки юбки и поднимает взгляд на Линча.

– Призываю вас к здравому смыслу. Недостаточно просто ограничить расходы в Риме, вы должны вернуться жить в Палермо.

– Что? – Голос Франки как ниточка, которая вот-вот оборвется.

– Возвращайтесь домой. Там вы присмотрите за тем, что еще находится в вашей собственности, сможете помочь вашей семье…

Франка молча в течение нескольких минут смотрит на него. Затем, неожиданно откинув голову назад, взрывается истерическим смехом. Смеется долго и так сильно, что на глазах выступают слезы, и она уже плачет, а не смеется. Затем она резко встает с кресла.

– Домой? – спрашивает мрачным, ровным голосом. – Скажите вы мне, синьор Линч, вы же все знаете: куда я должна вернуться? Вилла в Оливуцце с садом нам больше не принадлежит. Мы потеряли дом, в котором принимали весь свет: глав государств, музыкантов, поэтов, актеров! На «Вилле Иджеа» я давно стала гостьей. – Франка выдерживает паузу, зло смотрит на Линча. – А может, вы хотите сказать, что мой дом – Палермо?

Франка проглатывает слюну, слезы и обиду. Ни одна плотина не устояла бы под напором ее гнева, слишком уж долго она удерживала его в себе. Это шторм, взметающий песок и разбивающий скалы, сокрушительная морская волна. Она ходит по комнате, подол юбки обвивается вокруг щиколоток.

– Палермо, которому Флорио давали хлеб и работу более века, который превратился в большой европейский город благодаря финансированию моим мужем Театра Массимо. К нам все шли с протянутой рукой просить помощи или субсидий, зная, что Флорио всегда пожертвуют на благое дело. Этот город просил и обещал, а потом обманул нас. В Палермо признание живет не дольше трех дней, он очень ветреный. – Она останавливается, проводит рукой по лбу, прядь волос падает ей на лицо. – И теперь вы предлагаете мне вернуться? Скажите, к кому? Никто меня там больше не ждет. К кому? К тем, кто называл себя нашим другом, кто приходил просить у меня в долг, кто принимал