Поднимается ветер… - Татьяна Апраксина

— Вот этот полк, — объяснял тем же вечером Олуэн, — должен был стоять здесь. Перед деревней. Они нарушили приказ, прошли через деревню. Вступили в бой с левым флангом армии Собраны. Это не оказало влияния на исход сражения. Однако необученные пехотинцы погибли. Это бывшие крестьяне.

— Да, они не хотят исполнять ваши приказы. Другое дело, если бы командовал я. Я остановил бы эту бессмысленную атаку!

— Я передам твое мнение его высокопревосходительству, — пообещал флигель-адъютант. Алви не хотел выдавать собеседнику то, что он думает о князе Долаве и его планах. Олуэн де Немир был отличным человеком, храбрым командиром и настоящим другом, но он был тамерцем. Тамерским офицером, служившим кесарю. Выскажи Алви все, что у него на сердце, Олуэн одобрил бы стратегию генерал-фельдмаршала или вынужден был солгать другу. Разумеется, выбирая между тамерцами и северянами, он выбрал бы тамерцев. Граф Къела не хотел ни лжи, ни правды. Он вообще хотел, чтобы все это кончилось как можно быстрее. Еще одно сражение, битва за переправы через Эллау — и можно будет забыть о войне. Начнется время мира. Тяжелое, голодное — север был разорен подчистую — но свободное время. Левый берег реки Эллау — сплошь скалы и высокие обрывы. От самых гор Неверна до Литского пролива, в который впадала река. Переправить через него армию удалось лишь королю Аллиону, но в Собране давно не было столь же удачливых полководцев. Да, еще долгие годы придется охранять от вторжения пролив и побережье Северного моря, но по сравнению с тем, что было сделано всего-то за весеннюю девятину, это — сущие пустяки!

Граф Къела стоял на башне замка Фост, глядя на восток. Небо было чистым. Алое кольцо вечерних сумерек уже сжимало свое кольцо над башней. Последнее светлое пятно сияло как раз над головой Алви, остальное небо залилось багрянцем, пурпуром и червонным золотом — словно Воин пролил кубок вина, славя победителей. Славя победителей и скорбя по павшим с честью, минутой позже подумал граф.

Вниз смотреть не хотелось. Там еще не закончили перетаскивать трупы, относить легко раненных и добивать безнадежных. Тамерские солдаты казались червями, копошащимися в ране. «В свежей ране не бывает червей…», — сказал кто-то рядом, и тут же добавил: — «Прости, мне не следовало…».

— Я говорил вслух? — вздрогнул къелец.

— Только одну фразу, — чуть смущенно сказал Олуэн. — Ты хотел побыть один, я уйду…

— Нет, не надо, — вздохнул Алви. — Останься. Черви все-таки могли кишеть и в свежей ране. Внизу, на залитом алым небесным светом поле боя, копошились именно они. Солдаты похоронных команд. Алви представил себе, как там пахнет — кровью, навозом, дерьмом из вспоротых животов, — и прижал ладонь к губам. Победа вдруг показалась дурно воняющей.

4. Собра — Саур — Скора — окрестности столицы

Когда-то, давным-давно (а на самом деле всего полгода назад) воспитанник школы мэтра Тейна Саннио Васта иногда мечтал перед сном о тех временах, когда у него будет свой дом. Все ученики, набранные из приютских сирот, об этом мечтали. Некоторые делились выдумками, другие предпочитали молчать, оставляя красивые картинки для коротких минут между явью и сновидением, которые удавалось вырвать у постоянной усталости. Хозяин школы нередко повторял: «Противостоящий найдет, чем занять праздные руки!», а потому бездельничать ученикам не позволял. Занятия, упражнения, хозяйственные работы — на фантазии оставалось очень мало времени, и даже не удавалось уговорить сон чуть повременить, разрешить еще минутку-другую покрутить в голове яркую и почти несбыточную мечту. Секретарю требовалось много лет усердной службы, чтобы скопить достаточно денег из жалованья, купить дом и завести собственное дело. Одни покупали ферму, другие — контору переписчика или книжную лавку, третьи — патент нотариуса. Годам к сорока, когда ухудшившееся зрение или болезни суставов рук уже не позволяли и дальше исполнять свои обязанности. Большинство начинало копить уже в первый год службы, откладывая половину жалованья. Если по условию контракта секретарь получал в хозяйском доме стол и одежду, копить было легче, но так везло не всем. Некоторые господа были достаточно прижимисты и требовали, чтобы секретарь столовался отдельно, а одежду (причем должного вида) покупал из жалования. Саннио мечтал о том, что ему повезет: попадется достаточно щедрый господин или госпожа, а сам он ни разу не совершит досадных промахов. Тогда, может быть, годам к тридцати удастся скинуть ярмо службы, завести собственный дом и дело, даже жениться… Когда в один прекрасный день, всего-то три седмицы назад, юный секретарь, не прослуживший еще и года из написанных ему на роду пятнадцати-двадцати, узнал о том, что у него есть и дом, и поместья в Эллоне, и титул благородного человека, и еще многое-многое из того, что принадлежит наследнику Старшего Рода Собраны по праву происхождения, он не сразу осознал, что сбылась его давешняя мечта.

Уж больно нетривиальным образом она сбылась. Саннио не просил столько всего и сразу. В отличие от многих своих собратьев по приюту, искренне веривших в то, что они если не бастарды короля, то, по крайней мере, похищенные в детстве отпрыски графов и герцогов, он всегда твердо знал, что Саннио Васта — самый обычный подкидыш. Ребенок служанки или прачки, веселой девицы или горничной… любой женщины, угодившей в такую простую беду: мужа нет, а потомство вот-вот появится на свет, и кормить его не на что, потому что с младенцем на руках наймешься не во всякий дом. Или родители принуждают подкинуть явственное свидетельство позора в монастырь, чтобы потом выдать дочку замуж, как будто ничего и не было. Он считал себя никем, одним из сотни сирот в приюте святой Кариссы, потом — одним из воспитанников школы Тейна. С именем, которое дает священник в монастыре или писец в приюте, с фамилией, выдуманной на авось или по святцам — для благозвучия и в надежде на то, что святой или святая помогут подкидышу выжить.

Три седмицы к нему обращались «молодой господин», и вместо привычного «С.В.», скромного, как подобает простолюдину, на ткань письма или счета ложилось с трудом выведенное «Алессандр Гоэллон», украшенное вензелем. Удовольствия молодой господин от этого испытывал мало, слишком мало. Ему было хорошо в той роли, к которой он привык сызмальства, а как вести себя в новой? Не знай он, что дражайший дядюшка уехал на север по приказу короля, Саннио решил бы, что это одна из его шуток. В очередной раз бросить щенка в ручей и смотреть, как тот барахтается… Хорошо еще, что и слуги, и Кадоль обращались к нему не по новому, церковному имени, а так, как молодой человек привык. Герцог Гоэллон согласился с тем, что дома племянник может зваться, как ему удобно: в конце концов, его самого полным именем называли лишь в официальных документах. Богат и знатен; казалось бы — чего еще хотеть? О чем еще мечтать недавнему сироте? Саннио же пытался понять, за какие заслуги — или, скорее уж, в наказание за какой проступок, — Сотворившие подшутили над ним, вознеся с обочины на вершину, и что теперь делать на этой вершине? Он уже не раз позавидовал господину Ларэ, который был управляющим королевского поместья. Наследник рода тоже хотел бы управлять каким-нибудь поместьем. В Эллоне, подальше от столицы, там, где можно разбираться с доходами и расходами, урожаями и выплатами арендаторов, а в свободное время просиживать штаны в библиотеке. Вместо этого каждое утро ему приходилось фехтовать с Бернаром Кадолем, потом с ним же ездить на прогулки верхом, потом выслушивать доклады Никола, который явно решил загнать молодого господина в гроб сотней вопросов на самые дурацкие темы — от того, что подавать на обед и какое вино где закупать, до того, менять ли обстановку в гостевых покоях, и если менять, то на какую именно. По некоторому лукавству на длинной физиономии домоуправителя Саннио понимал, что девять из десяти вопросов тот способен решить самостоятельно, более того, и должен решать сам, но Никола взбрело в голову таким «ненавязчивым» образом приучить новоявленного наследника к ходу жизни в благородном доме. Бернар Кадоль тоже имел свои представления о том, что должен уметь благородный юноша. Если раньше Саннио учился за компанию с воспитанниками герцога, и некоторые промахи, а также отсутствие усердия, ему прощались, теперь капитан охраны взялся за наследника всерьез. Вероятно, он решил за пару девятин вложить в ученика все то, чему его ровесники учились лет с семи-восьми.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});