Метро 2033. Московские туннели (сборник) - Сергей Антонов

Томский поморщился и мысленно перечеркнул воображаемые строчки своего выступления перед публикой из благословенных пятидесятых. Неизвестно, как они отреагируют на сообщение о том, что мир ухнул в пропасть, а вместо красных флагов на зданиях министерств сидят птеродактили. Могут решить, что над ними издеваются. Могут получить такой шок, что поддадутся первому порыву и прикончат гостей из будущего. На Руси всегда предвзято относились в гонцам, приносящим дурные вести. Иногда ругали матерными словами, иногда заливали в глотку расплавленный свинец. Нет уж. Пусть первыми переговоры начнут они, а Томский заговорит лишь после того, как будут обозначены куницынско-лютцевские позиции.

Толя вдруг поймал себя на мысли, что испытывает дежавю. Он опять в секретной лаборатории. Щиколотки и запястья вновь скручены проволокой. Отличие лишь в том, что профессор Корбут предпочитал работать с лежачими пациентами, а профессор Куницын привязывал подопытных к стульям. Разница весьма и весьма несущественная.

«Так-то, Томский. За что боролся, на то и напоролся. Может статься, товарищ, что вместо лечения от генетического модификатора ты получишь полный курс оттаивания-замораживания сроком лет на пятьдесят…»

– Толик. Эй, Толян! Ты как?

– Нормально, – прошептал Томский в ответ на шепот прапора. – Если бы не твоя любовь к халявному чаю, то было бы еще лучше.

– Хрен с ним с чаем. Ты на эти решетки погляди!

– Уже видел.

– Выходит, что на той станции мы этих клоунов слышали.

– Ага. И учти, эти клоуны могут тебе сейчас клизму поставить, а ты и не пикнешь.

– Пусть только попробуют!

Аршинов сидел справа от Томского и тоже был тщательно привязан к стулу. Вездеход занимал левый стул. Толик забеспокоился. Случайно или намеренно ему отвели почетное место в центре? Ученые явно считают его главным, и если что-то будет не так, то пыхтеть всерьез придется в первую очередь именно ему…

Послышались шаги, и перед пленниками появился Куницын. Выглядел он очень взволнованно, хотя и пытался это скрыть.

– Анатолий Томский – ваши настоящие имя и фамилия?

– Не вижу необходимости скрываться за псевдонимом. Я не настолько известен.

– Хорошо. Только один вопрос, Анатолий. Он не имеет отношения к делу, но… Как он умер? Это было покушение?

– Кого вы имеете в виду, Исай Александрович?

– Его. Самого, – Куницын пригнулся, словно опасаясь удара палкой по спине. – Сталина.

– Своей смертью он умер, – ответил за Томского Аршинов. – Удар его хватил. На ближней даче. Сутки на полу провалялся. Два дня без врачебной помощи – тут хошь не хошь, а умрешь.

Куницын нервно ломал пальцы.

– Легкая смерть. Он такой не заслужил…

– Мы-то здесь при чем? – не унимался прапор. – Не вижу связи между легкой смертью Сталина и тем, что нас привязали к стульям. Может, хватит дурака валять, товарищ Куницын? Освободите нас, и мы забудем об этом досадном происшествии.

– Решать это не мне, – покачал головой старик. – Все будет зависеть от степени искренности, с которой вы будете отвечать на вопросы. После смерти Сталина во главе страны, конечно же, встал Лаврентий Павлович?

– Не встал, – буркнул Аршинов. – Расстреляли его в конце пятьдесят третьего. Как врага народа. Так что можете смело нас развязывать.

Куницын приблизился к Толику, наклонился над ним.

– Ваш друг лжет? Меня не проведешь. Если Берию расстреляли, наш проект должны были закрыть, а он успешно завершился. Честно Анатолий: Лаврентий Павлович ведь стал генсеком?

– Аршинов сказал правду. Как это ни печально, но ваш проект действительно закрыли.

– Исай Александрович, о чем вы болтаете с этими шпиками? – подошел Теченко. – Я их насквозь вижу. Из СМЕРШа, правильно? Или теперь ваша контора по-другому называется?

Толик промолчал. Не потому, что его поразил вопрос Теченко. Неприятно удивило другое: на плече зоолога висел трофейный автомат. Томский узнал свое оружие. Раз ученые начали вооружаться – дело плохо.

– Молчите? – Теченко обошел вокруг трех стульев. – Ничего. Я смогу вас разговорить. Чай – это еще цветочки. Ягодки будут после того, как мы вколем вам сыворотку правды. Не стройте жалостливую гримасу, товарищ Куницын. Вы забыли о том, что делали с вами деды этих молодчиков? Тогда у вас короткая память. У меня подлиннее будет.

Теченко в упор посмотрел на Томского. Было в этом взгляде столько ненависти, что Толик невольно опустил глаза. Зоолог истолковал это как признание вины.

– А-а-а, помнишь! Все помнишь, гад. Сначала вы отобрали у меня свободу. Разлучили со всеми, кого я любил. Потом вам показалось, что этого мало. Вам захотелось отнять даже время, в котором я жил. Заставили подписать липовую бумажку о том, что я соглашаюсь на опыт добровольно. Думали, что не выживу? Поставили на мне крест?!

– Тарас Арсеньевич, остановитесь, ради бога! – попытался успокоить коллегу Куницын. – Мы ведь еще не знаем точно, кто эти люди. Не в курсе решений партии, принятых за это время…

– Заткнись! – рявкнул Теченко, переключаясь на Куницына. – Ты настолько слеп, что веришь, будто они могли измениться за это время? Видел, во что эти извращенцы превратили несчастного зверька? Ничего ты не видел! Из-за таких вот мечтателей и утопистов, как ты, они пришли к власти и стали творить все, что подсказывали их больные мозги. «Мы не знаем, мы не в курсе!» Да мне хватит одного взгляда на эти лубянские морды…

– Слышь, ты… зоологическая морда! Трепись, да меру знай…

Выдав эту тираду, Аршинов сплюнул себе под ноги и замолчал.

– Ага. Вот ты себя и выдал, – закивал головой Теченко. – А я еще не соглашался с Отто, когда тот предложил вас заморозить. Теперь вижу – надо. От себя лично я бы пришил каждому по шесть лап, чтоб знали, как издеваться над живыми существами!

Толик понял – молчать больше нельзя. Иначе их обвинят во всех смертных грехах, начиная от развала Советского Союза до развязывания Последней Войны.

– Тарас Арсеньевич. То, что я скажу вам сейчас…

– О-о, ты скажешь. Обязательно. Только не сейчас, а чуть позже. Пойдемте, Исай Александрович. Там у Лютца какие-то проблемы с заправкой установки.

Пленники остались одни. Оставалось лишь ждать, пока их соизволят выслушать, и надеяться, что им поверят. Томскому даже стало смешно. Над их головами, самое большее в сотне метров, находится мир, которому вряд ли суждено восстать из руин и пепла. Давно перестали существовать понятия, которые обитатели Академлага впитали с молоком матери. Все изменилось раз и навсегда. А здесь время словно замерло.

«И почему, собственно, “словно”? Поставь себя на их место. Люди, помещенные в морозильные установки в далеких пятидесятых, выходят из них, чтобы через восемьдесят лет рапортовать партии и правительству о том, что они выжили. Они не знают о том, что произошло наверху. Готовятся к встрече с потомками. А тут заявляются три оборванца. Один из них – молчаливый карлик с невиданным зверьком, а второй – грубиян-солдафон, позволяющий себе насмехаться над линией партии. Как бы ты сам повел себя на их месте? И не помешает учесть: эти люди – узники, наказанные за преступления, которых не совершали. Есть откуда взяться и недоверию, и злобе…»

– Толян, они – то, что я думаю? – спросил Аршинов. – Их действительно законсервировали в этих блестящих банках во времена незабвенного Лаврентия Палыча?

– Как ты догадлив, Алексей, – наконец подал голос Вездеход. – Теперь они хотят сунуть в одну из блестящих банок тебя.

– Ну, на это они не пойдут…

– Если речь зашла о заправке установки, всякое может случиться, – разочаровал прапора Толя. – Хочешь не хочешь, а придется им все рассказать.

– Теперь не поверят, – покачал головой Носов. – Будут думать, что мы обманываем их ради спасения собственных шкур. Потом, конечно, им все станет ясно, но мы к этому времени… Короче, Толян, пока мы в положении пленников, никто нас слушать не станет. Говорить с этими парнями теперь надо на равных, а лучше – с позиции силы.

– Это точно! – согласился прапор. – Между прочим, я с самого начала предлагал сразу на мушку брать, а не муси-пуси разводить. А сейчас попробуй, выкрутись! Стальной проволокой, суки, связали…

Толик посмотрел на проволоку, которой были связаны его ноги. Действительно, стальная. Это было заметно по цвету металла на торце кабеля. Стальная проволока толщиной в три миллиметра. Затянули на совесть. Наверняка пользовались плоскогубцами.

Томскому не хотелось вспоминать лабораторию профессора Корбута, но ничего поделать с собой он не мог. Ведь там тоже людей прикручивали к кроватям-рамам стальной проволокой.

«Раз уж начал вспоминать, Толян, вспоминай до конца. Разве забыл об обрывках этой проволоки и о том, как ты удивился силе гэмэчелов? Имеются и более поздние воспоминания. Таль в Зале Червей. Ты ведь радовался, что удалось применить таящуюся в тебе темную силу во благо. Почему бы не попробовать еще разок? Понятное дело – принять такое решение трудно. Советчиков больше нет. Решайся, Томский! Куницын с коллегами могут образумиться, а могут и выполнить свои угрозы. Вариант “пятьдесят на пятьдесят” тебя устраивает?»