Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

когда Темби, еще совсем мальчик, пришел навестить меня на конспиративной квартире в Сирилдене, пригороде Йоханнесбурга. Из-за моих судебных процессов и подпольной деятельности я некоторое время не имел возможности встречаться с ним. Я застал его врасплох за тем, что он надел мою старую куртку, которая доходила ему до колен. Должно быть, он испытал утешение и гордость, надев одежду своего отца. Я точно так же когда-то носил одежду своего собственного отца. Перед тем как попрощаться со мной, он выпрямился во весь рост, стараясь казаться как можно более взрослым, и сказал мне: «Я присмотрю за нашей семьей, пока тебя не будет с нами».

Часть девятая. Остров Роббен: проблеск надежды

71

Улучшение условий нашего содержания в тюрьме на острове Роббен происходило крайне медленно. Порой в этом вопросе намечался какой-то прогресс, за которым, как правило, следовал период очередного спада и полного провала всех наших усилий. Мы могли потратить годы на то, чтобы одержать скромные победы по ряду вопросов, а затем в одночасье все возвращалось в прежнее состояние. Это был поистине сизифов труд: мы толкали камень по склону горы на ее вершину только для того, чтобы он затем скатился вниз. Тем не менее условия нашего содержания, действительно, отчасти улучшились. Мы выиграли много небольших сражений за свои права, которые в целом привели к изменению общей ситуации на острове Роббен. Хотя не мы являлись правителями острова, тюремные власти не могли управлять им без нас, и после отъезда ван Ренсбурга наша жизнь здесь стала более или менее терпимой.

В течение первых трех лет нашего пребывания на острове Роббен нам всем выдали длинные брюки. С 1969 года каждый из нас стал носить свою собственную тюремную униформу (раньше нам каждую неделю выдавали новый комплект). Эта униформа была по размеру подогнана под каждого заключенного, и нам позволили самим стирать ее. В выходные дни нам разрешалось в любое время выходить в тюремный двор. Хотя существенных изменений в нашем питании не произошло, чернокожие африканцы, тем не менее, стали иногда получать по утрам хлеб. Поскольку нам разрешили совместно получать свои порции, различия в питании отдельных групп заключенных перестали иметь значение. Нам позволили иметь настольные игры, в том числе карты, и теперь мы часто играли в них по субботам и воскресеньям. Во время работ на известняковом карьере мы могли свободно разговаривать друг с другом. Если появлялся представитель тюремной администрации, то дежурный надзиратель свистел в свисток, чтобы предупредить нас, – и мы демонстрировали строгое соблюдение тюремных правил. Мы смогли нейтрализовать самых злобных надзирателей и подружиться с самыми адекватными представителями тюремного персонала. Тюремные власти, конечно же, прекрасно понимали это и старались менять надзирателей каждые несколько месяцев.

Мы могли встречаться друг с другом практически в любое время, когда захотим. Заседания Высшего органа, собрания заключенных общих тюремных секций и совещания Улунди проводились без каких-либо проблем, от нас требовалось лишь, чтобы эти мероприятия не слишком бросались в глаза тюремному персоналу. Казалось, тюрьмой управляли заключенные, а не тюремная администрация.

Суровый и богобоязненный африканер всегда серьезно относится к религии. Именно поэтому единственным обязательным мероприятием в нашем еженедельном тюремном графике являлись утренние религиозные службы по воскресеньям. Тюремная администрация настаивала на неукоснительном участии в них. Складывалось впечатление, что наши тюремщики опасались подвергнуть смертельной опасности свои души, если они лишат нас возможности помолиться в воскресенье.

Каждое воскресное утро для нас проводил службу священнослужитель той или иной конфессии. Один раз это был представитель англиканской церкви, на следующее воскресенье – священник Голландской реформатской церкви, в следующий раз – священник методистской церкви. Тюремная администрация приглашала священнослужителей проводить воскресные службы, ставя при этом единственное условие: подниматься должны исключительно религиозные темы. На службах присутствовали надзиратели, и, если это правило нарушалось, такой нарушитель больше не приглашался.

В течение первых двух лет тюремного заключения на острове Роббен нам было запрещено покидать свои камеры даже для воскресной службы, и священнослужители вели проповеди, стоя в начале тюремного коридора. К третьему году воскресные службы стали проходить в тюремном дворе, и это нам больше нравилось. В то время это было единственной причиной, по которой нам разрешалось выходить во двор по воскресеньям (за исключением получаса физических занятий). Мало кто из заключенных был религиозен, однако никто не возражал против длинных воскресных проповедей: нам нравилось бывать на улице.

Когда воскресные службы стали проводиться в тюремном дворе, нам была предоставлена возможность выбора. Некоторые заключенные посещали только те службы, которые проводились священнослужителями их конфессии. Хотя я относился к методистской церкви, но посещал службы всех религиозных конфессий.

Одним из первых священников, которые проводили у нас воскресные службы, был представитель англиканской церкви отец Хьюз, грубоватый, дородный валлиец, служивший во время Второй мировой войны на подводном флоте. Когда он впервые оказался на острове Роббен, его встревожила необходимость проповедовать, стоя в тюремном коридоре. По его мнению, это противоречило размышлениям о Боге. Во время своего первого визита он вместо проповеди прекрасным баритоном читал нам отрывки из выступлений Уинстона Черчилля по радио во время войны: «Мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в портах, на суше, мы будем сражаться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся»[82].

Вскоре тюремная администрация позволила отцу Хьюзу проповедовать нам во дворе, и мы находили его проповеди великолепными. Он взял за правило незаметно вставлять в них обрывки новостей, что мы очень ценили. Он, например, мог упомянуть в своей проповеди, что, подобно фараону Древнего Египта, премьер-министр Южной Африки наращивал мощь своей армии.

В конце воскресной службы мы всегда пели церковные гимны, и, как мне кажется, отец Хьюз так часто навещал нас только для того, чтобы послушать наше песнопение. Он привозил с собой портативный орган и играл на нем для нас. Он хвалил нас, утверждая, что только наше песнопение было похоже на церковный хор в его родном Уэльсе.

От методистской церкви к нам приходил преподобный Джонс, нервный и мрачный парень, который жил в Конго во время революции в этой стране[83]. Судя по всему, горький опыт пребывания в Конго являлся источником его неизбывной меланхолии. В своих проповедях он постоянно обращался к важности примирения, подразумевая, что это именно нам нужно примириться с белыми людьми. Как-то во время очередной воскресной проповеди преподобного Джонса Эдди Дэниэлс беспокойно заерзал на своем месте, а затем, не выдержав, выкрикнул: «Вы проповедуете примирение не тому, кому следует! Мы искали примирения в течение последних семидесяти пяти лет!» Больше мы преподобного Джонса никогда не видели на острове Роббен.

Преподобный