Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

пива в ФРГ (в 9 раз), в Англии (почти в 7 раз), в США (почти в 5 раз), во Франции (более чем в 5 раза) и в Дании (в 6 раз), делает необходимым снижение розничных цен на пиво. Увеличение потребления пива могло бы повлечь за собой сокращение потребления водки, которое в СССР в расчете на душу населения превышает потребление водки в США, Англии, ФРГ и др. странах. Налог с оборота по пиву составляет 67,6 % от розничной цены. Прибыль промышленности, кроме того, составляет около 19 %. По сравнению с ценами в 1913 году розничные цены на пиво в настоящее время выше в 2,5 раза. Производство медикаментов, а также их реализация являются высокорентабельными. Например, при себестоимости левомицетина 18 коп. (за 10 таблеток) его розничная цена составляет 64 копейки, а при себестоимости анальгина с пирамидоном и кофеином 8 коп. (за 10 таблеток) розничная цена составляет 45 копеек» [336].

Такова была жизнь в самом крупном социалистическом проекте в истории в его самые сытые годы – СССР. За 74 года, при колоссальном обилии ресурсов и контроле над половиной мира (а значит, и над половиной мирового рынка), социалисты в КПСС не смогли доказать, что социалистическая формация опережает капиталистическую по всем параметрам, начиная от производства благ и заканчивая решением тех проблем, которые якобы присущи только капиталистическому строю. И эти цифры, перечисленные выше, касаются одной из самых богатых социалистических держав – лучше было только в некоторых восточноевропейских странах, ориентированных на советский рынок. Им удалось сохранить более высокий уровень жизни, поскольку изначально большинство восточноевропейских социалистических правительств не отказывалось полностью от частного хозяйства и не изолировало себя от торговли с западными государствами. А что уж говорить про Китай, Вьетнам, Северную Корею, Камбоджу, Кубу и т. д. – в этих странах мечтатели о рае на Земле породили просто бесстыдную нищету в и без того небогатых странах, которую некоторые социалистические режимы смогли преодолеть только после перехода к кардинальным экономическим рыночным реформам.

* * *

Проведя сравнение между СССР и прежде всего с США, следует перейти и к другим «противоположностям». История буквально подарила нам возможность сравнить две противоборствующие социально-экономические системы.

Первая противоположность – это ГДР и ФРГ, разделенная после Второй мировой войны Германия, потерявшая значительные территории на востоке, переданные Польше. Один народ, один климат, но два совершенно отличных политических режима: либеральная демократия с «социальным рыночным хозяйством» в ФРГ и строительство социализма в ГДР. Результат известен – ГДР рухнула, и сегодня на карте мира есть только одна, единая Федеративная Республика Германия. А ведь Германская Демократическая Республика была «витриной социализма» – самая крайняя на Западе социалистическая страна, которая, казалось бы, должна была воочию демонстрировать соседям все достижения социалистического строя. Но не получилось. Когда в 1990 г. начался процесс интеграции Восточной Германии в Западную, экономисты стали проводить исследования касательно уровня производительности труда и зарплат в ГДР по сравнению с ФРГ. Оценки получались различными, но все они однозначно указывали на серьезное отставание востока от запада. Немецкий институт экономических исследований (DIW) оценил производительность труда восточногерманского рабочего в 50 % от западногерманского уровня, Немецкий федеральный банк – в 40 %, а Немецкий институт мировой экономики – всего в 30 %. Более поздние исследования Berkeley-Studie показали, что отставание производительности труда в перерабатывающей промышленности составляло 1 к 4. Цифры официальной статистики показывали, что ВВП (брутто) на одного занятого в ГДР в 1989 г. составлял всего 49,2 % от уровня ФРГ, а заработная плата – 33 % [258, с. 277].

Карл-Хайнц Паке пишет, что «сегодня никто всерьез не оспаривает тот факт, что это социалистическое плановое хозяйство было абсолютно неэффективным. Без конкуренции между частными компаниями и без рыночного ценообразования оно не имело ориентиров для того, чтобы экономически правильно использовать капитал и рабочую силу. В экономике одновременно господствовали дефицит и расточительство. Ненужные товары в ненужных количествах производились там, где их не следовало производить. Это блуждание государственной бюрократии в колоссальном удалении от правильного курса было горькой и жестокой реальностью для граждан страны на протяжении целых 40 лет. Прекратить эти блуждания в 1990 г. не составило большого труда. Для этого потребовалось только отпустить цены и ввести стабильную, пользующуюся доверием валюту. Что и случилось 1 июля 1990 г. с созданием экономического и валютного союза, по своим непосредственным последствиям очень похожим на экономическую и валютную реформу в Западной Германии в июне 1948 г. В результате о дефиците и расточительстве почти уже больше не вспоминали» [258, с. 16]. И далее: «…удивительно то, что со всей прямотой об… ответственности социалистического менеджмента за последние два десятилетия говорилось чрезвычайно редко. Даже в ходе воссоединения в 1989–1990 гг. Ведь было совершенно несложно просто поставить вопрос о том, какова цена всех тех изделий, составляющих социалистический мир продуктов, на свободном мировом рынке, а затем на этой основе рассчитать единицу стоимости, производимую рабочим и служащим за один час своего рабочего времени на соответствующем предприятии. Результаты были бы самые удручающие. Но они сразу же позволили бы увидеть суть экономической проблемы. При существовавшей номенклатуре продукции и располагаемом капитале для ее производства размер заработной платы мог быть только таким, каким он и был реально в Центральной и Восточной Европе (но не в Восточной Германии) на протяжении многих лет, составляя, возможно, одну десятую заработной платы на Западе, в лучшем случае – одну четвертую. Вот основная причина экономической бесхозяйственности, ответственность за которую должен нести реально существовавший социализм» [258, с. 25].

Таким образом, даже «витрина социализма» оказалась на поверку просто бедной страной на фоне ее западного соседа. Но отличия ГДР и ФРГ, как это ни удивительно, не столь велики, как отличия Северной и Южной Кореи, где корейский народ постигла та же судьба быть разделенными после Второй мировой войны на социалистическую и «капиталистическую» половины. Беда в том, что это разделение до сих пор не преодолено, а северокорейский режим чрезвычайно закрыт и изолирован от внешнего мира. Мы уже говорили ранее, что в КНДР был самый настоящий голод в 1990-е гг., а также там по сей день функционируют концлагеря для тех, кто неугоден режиму. Также упоминалось, что развитие Севера не уступало Югу – вплоть до 1973 г. уровень ВВП обеих стран был примерно одинаковым. Но это достигалось за счет щедрой поддержки со стороны СССР, который прекратил существование в 1991 г. После 1980-х гг. в Южной Корее шел быстрый рост экономики, который привел страну на 10-е место в мире по объему ВВП (2018) – он составил 1,725 млрд долларов. КНДР же заняла 115-е место в 2017 г. с номинальным ВВП в 28,5—30 млрд