Ванька-ротный - Александр Шумилин

— Видел? — сказал я, — в нашей обороне нет ни одной плюгавой пушки. Немцы дураки. Они боятся идти вперед. Они могут пойти сейчас, куда угодно. Наши все разбежались. Их теперь днем с огнем не найдешь.

Я продолжал следить за немецким танком. Вот он прошел по гребню, скатился под бугор и повернул на льнозавод.

— Сейчас он сюда пойдет! — закричали солдаты.

— Пока здесь пожар, танки сюда не пойдут! Всем сидеть на месте! Соображать надо! Мне надоело смотреть за вами! Вы следите за мной! Пока я здесь, ни один из окопа ни шагу! Всем ясно?!

Но вот второй танк подался из деревни. Он спустился с бугра по дороге, догнал первый и они вместе, не торопясь, поползли, ворча моторами, в город.

— А ты, Петя, боялся! Сейчас бы искупаться после такой жары!

Прошло еще часа два. Стрельбы никакой не было. Солдаты посматривали на меня, я на них. Политрук Петя молчал.

— Теперь, наверное, можно уходить на тот берег, — сказал я, — Тишина уж очень подозрительная! Бери, политрук, пулеметный расчет и двигай к реке! Пойдешь по оврагу ближе к бугру, чтобы из деревни людей и тебя не было видно. Перейдете речку — сразу в кусты! На открытом месте не болтайтесь! Поставишь пулемет — и сразу приступить к рытью окопа. Я с двумя солдатами пока останусь здесь. Прикрою вас на всякий случай.

Все сразу оживились и засуетились. Нужно было приготовить к переносу станковый пулемет. Я решил больше не оставаться на мельнице. Здесь можно было просидеть и до утра. Но ветер изменил направление и дым от горящих построек пошел в нашу сторону, трудно стало дышать. Двое солдат стрелков остались со мной, а пулеметчики с политруком, прикрываясь дымом быстро спустились к берегу Обши. Вот они переправились на самом изгибе реки и скрылись в кустах. Двое солдат, которые остались со мной, были когда-то вместе со мной в подвале. Один высокий, на год старше меня, молчаливый и спокойный. Звали его Паша Куприянов. Сегодня его друзья с поднятыми руками вышли из подвала. Он видел все сам, как это случилось.

— Ты, Паша, посмотри за пулеметчиками, — сказал я ему, — Скажешь мне, когда они установят пулемёт на том берегу. Солдат мотнул головой. Другой солдат был поменьше ростом, годами помоложе, но не такой понятливый, как первый.

— Пулемёт поставили! — сказал мне солдат |Паша|.

Я медленно вылез из окопа, поднялся на ноги и пошел под бугор. Небольшой ложбиной в виде водослива мы стали спускаться к реке. Дым и пламя не бурлило и не бушевало, как прежде. Подхваченные ветром, разлетались искры и горящие хлопья льна. Черный дым стелился по земле. Два стрелка-солдата — вот все мое боевое войско — следовало за мной к реке. Я шел не торопясь, опасности никакой, и я хотел показать своим солдатам, раз пули не летят, значит, и бояться нечего. А то, что немцы зажали нас с трех сторон, обложили нас — поддаваться панике нечего. Я мельком оглянулся назад, мои солдаты шли за мной спокойно и уверенно. Особенно этот высокий парень Паша |мне приглянулся|. Он понимал меня почти с полуслова. Пулеметчики — то были чужие люди. Пулеметчики — это люди политрука. А эти двое прошли со мной через каменный подвал, через нечеловеческие испытании, через невыносимый холод. Когда мы подошли к реке, то увидели, что политрук и пулеметчики поторопились. Они перешли реку вброд, не раздеваясь. И на том берегу видны были потоки воды с их одежды. Я подошел к воде, сел на берегу, и ничего не говоря, стал раздеваться. Солдаты молча посмотрели на меня, тоже сели и тоже стали снимать обмундирование. Я разделся наголо. Стянул свою одежду ремнем, и держа ее на голове, вошел в воду. У моих солдат кроме белья на голове лежали автоматы. |Я выпросил у комбата обменять их на винтовки, когда эти двое ходили со мной после взрыва на больницу|. Я дошел до середины реки, вода подошла под лопатки. Я сделал еще пару шагов в глубину, впереди стало мельче. Мы вылезли на берег, быстро оделись, зашли за кусты, пулеметчики еще выжимали свои портянки. Я поднялся вверх по склону, отсюда хорошо было видно противоположный берег, обгорелый остов мельницы, деревню Демидки и всю остальную окрестность. Войны как будто не бывало. Кругом тишина, ни взрывов. Ни стрельбы. Только над стогами льна и над обгоревшими постройками вокруг мельницы клубился черный дым.

— Может, это наши бросили этот район и отошли от белого? — сказал политрук, — Что-то тихо кругом, и нет никого поблизости!

Километра полтора от сюда стояла наша полковая кухня. Петр Иваныч, видно, от страха успел проголодаться и хотел пойти разыскать полковую кухню. Когда после бомбежки и вида танков страсти и страхи улеглись, политрук почувствовал голод. И не только он. У всех солдат появился аппетит. |Голодные солдаты, как мотыльки, слетаясь на свет, бегут искать свою полковую кухню. И как только они подсунутся к горячему котлу и протянут свой котелок, их тут же берут за мягкое место. Главное, чтобы запаса пищи солдат не имел. А то просидит дня три-четыре в кустах, поди его разыщи. Начальства из леса вернется, а солдат на месте нет. Солдата нужно держать все время впроголодь. Тогда на запах кухни он сам вылезет из кустов. Голодный, он через немецкое кольцо окружения прорвется. Голод и смерть правит миром солдата. Тот, кто не встал, не поднялся с земли на стук котелка, тот, считай, погиб в бою за свободу Родины. Здесь не говорили: "Попал к немцам в плен", — здесь считали, убит или пропал без вести. Сгори мы с политруком под стогом сена, нас тоже посчитали бы пропавшими без вести.|

Наше командование и генерал хотели бы иметь под рукой послушных, как автоматы, оловянных солдатиков. Но такого в жизни и на войне не бывает. Об этом могут только мечтать генералы. Генеральская воля — это ещё не закон для солдат. Никто не хочет идти на смерть ради этой воли. И если дивизия потеряла целый полк солдат, то это случилось не по воле случая, а по умыслу генерала. |Но в донесениях картина будет выглядеть совсем иначе.| В донесениях нигде не будет сказано, что роты без боя попали к немцам в плен. В донесении будет сказано, что в результате тяжелых боев дивизия понесла значительные потери убитыми и ранеными. В донесениях врали. |Лишь бы в донесениях было складно сказано и как надо.|

Политрук Соков не мог сидеть спокойно.

— Слышь, лейтенант! — подошёл он ко мне, — Здесь километра за два к перекрестку дорог всегда подходила полковая кухня. Я возьму с собой двух солдат, возьмем котелки, может, что съестного достанем.

— Знаешь что, Петя! Сидел бы ты со своей кухней! Нужно окоп, для пулемета отрыть, а ты никак не успокоишься, у тебя на уме только котелки да кухня.