«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Феликс Кузнецов

Подтверждение этим сведениям мы находим и у такого объективного и независимого свидетеля, как Е. Г. Левицкая. Она писала очерк о своем пребывании в Вёшенской в 1930 году: «У Марии Петровны (жены Шолохова. — Ф. К.) большая родня: отец, мать, сестры — три, брат. Сестры учительствуют в разных местах. Отец, Громославский, бывший атаман, пошел добровольцем в Красную Армию, и когда белые захватили Букановскую, он был арестован, четыре месяца дожидался смертной казни, а затем получил восемь лет каторги. Освободили его красные. Этакой бравый казачий офицер с седыми усами и отличной военной выправкой»123.

Приведем также свидетельство донского писателя Василия Воронова, опубликовавшего биографическую книгу «Юность Шолохова».

В предисловии к ней сын писателя — М. М. Шолохов — отмечает: «Автор <...> проделал большую работу, <...> собрав воедино все значительные факты... Достоверность этих фактов не вызывает сомнения». О Петре Яковлевиче Громославском В. Воронов сообщает: «Бывший атаман станицы Букановской, Громославский был мобилизован насильно белым атаманом, генералом Гусельщиковым, но не подчинился приказу, а во время Вёшенского восстания с двумя сыновьями ушел к красным. В одном из боев попал в плен и был приговорен военно-полевым судом на каторжные работы. Из Новочеркасской тюрьмы его освободили в январе 1920 года отряды кавалерийского корпуса Думенко»124.

И, наконец, еще одно свидетельство — близкого друга Шолохова Петра Кузьмича Лугового, бывшего первым секретарем Вёшенского райкома партии в 30-е годы:

«Замечательным стариком был Петр Яковлевич Громославский. До Советской власти он служил атаманом Букановской станицы. Но это был не реакционный, а, так сказать, нейтральный атаман. Белогвардейские власти посадили его в новочеркасскую тюрьму за то, что он не отступил с белыми. Освободила его Красная Армия, занявшая Новочеркасск, в то время областной центр донского казачества.

Петр Яковлевич был высокий, полный, стройный человек с громким голосом и с уже седой головой. Он во многом помогал Шолохову по хозяйству, организовывал доставку дров, фуража, добывал муку, зерно и другие продукты»125.

П. К. Луговой написал свои воспоминания в 1961 году, незадолго до смерти; Е. Г. Левицкая свой очерк — в 1930 году, после того, как побывала в гостях у Шолохова. Они, конечно же, не могли даже предположить, что в семидесятые годы кому-то может прийти в голову выдать П. Я. Громославского за автора «Тихого Дона» и для доказательства этой нелепой идеи сделать его белогвардейцем.

Таковы неопровержимые аргументы в пользу того, что в 1919—1920 годы Громославский не был в белой армии и не отступал в ее рядах вместе с Ф. Д. Крюковым. И, наконец, последний аргумент: если бы бывший атаман Букановской станицы П. Я. Громославский и в самом деле был в белой армии, он вряд ли остался бы в живых в 20-е и последующие годы, когда арестовывались и безжалостно уничтожались на Дону практически все участники белогвардейского движения.

Когда стало ясно, что Громославский никак не мог сопровождать уходившего с белой армией Крюкова, поскольку воевал на стороне красных и сам в это время находился в белогвардейской тюрьме, «антишолоховеды» придумали другой, не менее фантастический вариант того, как рукописи Крюкова якобы оказались в распоряжении Шолохова.

«В начале 1920 года у дома П. Я. Громославского остановилась подвода, — эпически начинает свой рассказ о рукописях Крюкова в книге «Судьба романов» М. Мезенцев. — <...> Казак просил помощи. <...>

Он рассказал, что в станице Новокорсунской (где умер Крюков. — Ф. К.) поддался просьбам очень влиятельных людей из числа казачьей старшины, захватить с собой для передачи в станицу Глазуновскую Марии Крюковой окованный сундучок, чувал одежды и переметные сумы. — Довез все в целости, — сказал казак. Ехать еще и в Глазуновскую — 70—80 километров в один конец, он не собирался. Держать у себя вещи в такое время — тем паче»126.

Так крюковские рукописи оказались в распоряжении «писателя» Громославского и его будущего зятя «с доставкой на дом»: в сундучке, фантазирует Мезенцев, «почти две тысячи рукописных страниц, исписанных очень красивым, каллиграфическим почерком»; в переметных сумах — «многие страницы <...> написаны “химическим” карандашом, <...> с разноцветными закладками, на которых значились даты, названия населенных пунктов»127.

Предусмотрительный Громославский переметные сумы подменил — хромовые на сыромятные, изъял из них часть рукописей, и две недели спустя вернул добро — сундучок, мешок и переметные сумы — приехавшему из Глазуновской посыльному.

Впечатление такое, что Мезенцев сам присутствовал при всей этой операции, — он даже рассмотрел, что «в мешке были поношенные вещи, две пары добротных сапог “гамбургского товара”», что рукописи «соединялись прочными медными скрепками», что было там «“много вырезок из газет”, имеющих внутреннюю систематизацию, перевязанных бечевой, несколько целых номеров “Русских ведомостей”, пять — шесть книжек журнала “Русское богатство”...»128.

Ясно, что перед нами — откровенная беллетристика, не подтвержденная ни одной ссылкой хоть на какой-нибудь документальный источник.

И, тем не менее, Мезенцев заявляет, что «кованый сундучок» «существует до сегодняшнего дня». «После того, как он был принят из рук Громославского, из него и замененных переметных сум не пропало ни одного листка»129.

«Антишолоховеды» разыскивали этот «кованый сундучок» с глазуновским архивом Крюкова с усердием не меньшим, чем шолоховеды искали шолоховскую рукопись «Тихого Дона».

СУДЬБА АРХИВА Ф. Д. КРЮКОВА

«Кованый сундучок» стал своего рода символом рукописного наследия Крюкова. «Антишолоховеды» рассчитывали найти в рукописном наследии донского писателя хоть какие-то аргументы, подтверждающие их предположение будто автором (или соавтором) «Тихого Дона» является Крюков.

Поскольку, — утверждали они, — «не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны и черновики “Тихого Дона”», была надежда, что такого рода черновики удастся обнаружить в архиве Крюкова. Тем более, что был слух, будто видели «заветную тетрадочку»: первые главы «Тихого Дона». Вот, если бы найти эту «заветную тетрадочку», — мечтали сторонники крюковской версии, — «мы бы дали фотокопии в публикацию вместе с образцами крюковского почерка, и если бы наброски реально походили б на начало “Тихого Дона”, — Шолохов был бы срезан начисто, и Крюков восстановлен твердо»130. Найти «заветную тетрадку» или хоть что-то, документально подтверждающее авторство Крюкова, что помогло бы «срезать» Шолохова, — такова была первоочередная цель «антишолоховедения».

Ф. Д. Крюков

Выяснилось, что петербургский архив Крюкова сохранился практически полностью. Его берег все послереволюционные годы друг юности писателя Николай Пудович Асеев, ученый-геолог, в доме которого Крюков оставил все свои бумаги, когда после Февральской революции 1917 года уезжал на Дон. «Ф. Д. Крюков с юных лет понимал значение архивных материалов. Каждый листочек, каждое письмо бережно хранилось им. Он любил писать дневники, вел записные книжки, куда заносил свои впечатления, наблюдения, жизненные эпизоды, сценки. Бережно относился он и к рукописям своих произведений»131. В таком же порядке архив Крюкова хранился и у Н. П. Асеева, а после его смерти — у его племянницы Марии Акимовны Асеевой. Она-то будто и видела в этом архиве «тетрадку» с первыми главами «Тихого Дона».

Еще при жизни Асеева часть крюковского архива была передана в Пушкинский Дом. В 70-е годы М. А. Асеева продала значительную часть архива в Рукописный отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина в Москве. В 1998 году этот архив, который составляет 8 картонов, 585 единиц хранения, 57778 листов, был описан132. Оставшаяся часть петербургского архива Крюкова хранится в Русском Общественном фонде Солженицына в Москве — после передачи его туда Асеевой.

«Антишолоховеды» самым внимательным образом обследовали петербургский архив Крюкова как в Пушкинском Доме, так и в Российской государственной библиотеке, не говоря уже о Фонде Солженицына, «под лупой» изучили рукописи и письма, дневники и записные книжки Крюкова, но ни единой странички, ни единого намека, имеющего отношение к «Тихому Дону», не обнаружили. Что касается «заветной тетрадки», якобы содержащей начальные главы «Тихого Дона» и затерявшейся в неизвестности, предполагаю, что это была тетрадка с черновиками очерков Ф. Крюкова «На тихом Дону», опубликованных в журнале «Русское богатство» в 1898 году (№№ 8—10), о которых говорилось выше.

Положительным результатом внимания к Крюкову стало переиздание его книг. Сбылось пожелание К. М. Симонова: теперь каждый желающий мог прочитать тексты Крюкова и убедиться, соразмерен ли масштаб дарования Крюкова великому роману. Убедиться, в частности, и в том, что чисто этнографический очерк Ф. Крюкова «На тихом Дону», конечно же, не был началом романа «Тихий Дон».