Шаг во тьму. Дилогия - Иван Тропов

Не просто вытягиваешься, а прогуливаешься по нему, сосредоточиваясь только на том, чтобы ощущать какую‑то маленькую его частичку, до тех пор пока не покажется, что только она и существует, что только ее чувствуешь ярко, а все остальное тело — расплывчатое облако вокруг.

Почувствовать касание простыни к коже, почувствовать мышцы, как они напряжены, даже неподвижные, и заставить их расслабиться. Пройтись так по всему телу. По каждому пальцу на ногах, подняться по щиколотке, через колено к бедру, а потом так же по второй ноге, от самых кончиков пальцев… до кончиков пальцев на руках, до скальпа на маковке — и расслабить все мышцы, превратив тело в огромный корабль, в котором замерли все механизмы, все голоса, все шаги… И чтобы глаза как два тяжелых окатыша в глазницах, неподвижные, давая зрительному ощущению размазаться, уплыть в глубину, — и тогда вдруг все тело становится удивительно легким, почти невесомым…

Сквозь веки угадывался свет, но еще робкий, еще только рассвет.

Но это не может быть рассвет. Я лег поздно ночью, а спал, чтобы так выспаться, часов десять, не меньше. Сейчас далеко за полдень, скоро вечер.

Я открыл глаза, наткнулся взглядом на тихий свет за окном, на часы…

Несколько секунд я глядел на часы, не понимая, как такое может быть.

Но и правда утро. Только‑только рассвело. Выходит, спал я часа четыре, не больше.

Я спохватился, приподнялся на локте, и собрался — стягивая эмоции и мысли, выстраивая их в привычный настороженный букет, — и попытался поймать холодный ветерок на висках. В таком расслабленном состоянии она могла взять меня голыми руками, влезть в меня куда угодно, как угодно глубоко!

Дразнящий лавандовый холодок, с искристой улыбкой… было это на самом краю моего сознания? Или показалось, потому что я ждал чего‑то подобного?

Я неподвижно застыл, приподнявшись на локте, пытаясь снова уловить лавандовый холодок, но в голове было спокойно.

Тихо и ясно.

Только поднявшееся солнце висело где‑то сбоку за домом, и стволы дубов были странно — удивительно торжественно — освещены, лилово‑розовые под ярко‑синим небом.

И еще — голод. Дикий, зверский голод.

Быстро одевшись, я спустился в столовую. В дверях замешкался — что‑то непривычное было здесь сейчас.

Не сразу я сообразил, что это шторы. Тяжелые шторы были раздвинуты, на столовой лежал прозрачно‑голубоватый отпечаток раннего утра. Камин не горел, не горели свечи. Только утренний свет, такой непривычный здесь.

Диана сидела за своим концом стола, пластиковой вилкой и ножом пытаясь резать мясо так, как она привыкла золотыми. Конечно, у нее не получалось. На лице застыло удивленно‑недоверчивое выражение, но как‑то же это возможно, раз кто‑то делает такие вилки и ножи?

— Доброе утро, мой господин, — начала она не глядя на меня, потом подняла глаза и улыбнулась своей обычной улыбкой, где сквозь подчеркнутую вежливость просвечивала незлая шпилька.

Отложила вилку и нож, поднялась и сделала книксен.

Снова присела. Наклонив голову, следила за мной.

На моем конце стола лежала одна из пластиковых мисочек. Аккуратным веером разложенные кусочки колбасы, ветчины и рыбы, несколько стручков фасоли, горсточка грибов, пара пирожков…

И каким‑то странным образом это складывалось с тем, что я так хорошо выспался. Какая‑то мысль заворочалась в голове…

— Может быть, мой господин будет так добр, принесет мне вилку и нож?

Я принес ей приборы, серебряную тарелку и стакан воды.

Постоял возле нее, пытаясь вернуть мысль, так и не родившуюся.

Платье Диана сменила на простое — если сравнивать с тем, что на ней было ночью. Я его уже видел: тонкий, но плотный красный шелк. Прическа была прежняя — бутон из переплетенных локонов, такой же неестественно аккуратный, как и вчера вечером. Будто и не ложилась.

Пока она медленно резала мясо на маленькие кусочки, я проглотил все, что она оставила мне, успел сбегать к «козленку» за банкой тунца с галетами. И все равно я покончил с едой первым.

Еле дождался, пока она доела.

— Может быть, вина? — улыбнулась Диана, подняв опустевший стакан.

— Может быть. Но не сейчас. — Я поднялся и пересел на стул в середине стола. — Сейчас это. — Я коснулся пальцем лба.

— Не слишком близко? Это не то, к чему вы привыкли…

— Не слишком. Начинайте.

Она покачала головой, что‑то в моих словах ей не понравилось… и тут же налетел ледяной шторм — вовсе не лавандовый. Что‑то чужое, непривычное было здесь — с запахом холодной грязи и прелой листвы в лесу у мертвого поселка…

Финты были непривычные, я всего раз отражал их, но тогда та чертова сука была дальше от меня, куда дальше…

Пару раз я хотел оттолкнуться от стола, вместе со стулом отодвинуться от нее — хотя бы на шаг, хотя бы чуть.

Но я этого не сделал. Удержался.

А потом, в агонии ледяных ударов, когда запутался и затрещал по швам, вдруг почувствовал, как сквозь ледяную сырость прелых листьев проступает лавандовый привкус.

Финты сваливались в знакомую колею. Уже больше похожи не на наскоки Ники, а на привычные приемы самой Дианы. Она выдыхалась.

Я держался, пока она сама не сдалась.

Когда открыл глаза, часы показывали — на это ушло семнадцать минут.

Я вдруг почувствовал, что весь взмок. Посмотрел на Диану. Ей это тоже далось непросто — щеки и лоб залил жаркий румянец.

Я взглянул ей в глаза и улыбнулся. Она попыталась отразить мою улыбку своей, но затем опустила глаза и рассмеялась, сдаваясь.

Минуту мы молчали, приходя в себя.

— Странно… — наконец сказала она.

— Что?

— Конечно, я не совсем умело подражала ей, тут прежде всего мне самой нужно потренироваться, чтобы как следует пользоваться чужими приемами, но все же, все же… — Она покачала головой. — Мне казалось, есть предел в умении сопротивляться. Предел, выше которого не подняться тем, кто сам не владеет даром…

— На паучиху я непохож.

— Нет‑нет, я не об этом. Но… — Она подняла на меня глаза. — Влад, а со скольких лет вы начали… мм… — она покрутила в воздухе пальцами, выуживая что‑то невидимое, — общаться с такими, как мы? Когда был первый раз?

— Самый первый?.. — прищурился я.

Это‑то она знает. Она выдавливала из меня память об этом, чтобы тут же окунуть меня в это с головой, как топят котят в ванне.

— Прошу прощения. Я не хотела тревожить… этого. — Диана провела пальцем по краю стакана. — Нет, первый раз, когда вы пошли на это по своему желанию, были готовы и пытались сопротивляться, сколько лет вам было?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});