Свободное радио Альбемута. - Филип Дик

— Если бы вы страдали диабетом и у вас не хватало бы денег на укол инсулина, что бы вы стали делать? Крали бы? Или просто–напросто сдохли?

Молчание.

В наушниках его костюма–болтуньи зазвучал тонкий голосок:

— Лучше вернитесь к утвержденной речи. Мой вам настоятельный совет.

— Я забыл ее, — сказал Фред, Роберт Арктор, невидимому суфлеру. Он не знал, кто это — какая–то мелкая шишка из Отдела, курировавшая сегодняшнюю встречу.

— Мм… ладно, — протянул суфлер. — Я буду вам читать. Повторяйте за мной, но старайтесь, чтобы звучало естественно. — Молчание, шорох страниц. — Так, посмотрим… «новые жертвы из наших рядов. В конце каждого дня деньги текут»… Тут вы остановились.

— Я не могу, меня воротит от этого, — выдавил Арктор.

— «…А куда они текут, мы скоро выясним», — не обращая внимания, продолжал суфлер. — «Тогда последует возмездие. И в тот момент ничто на свете не искусит меня поменяться с ними местами».

— Знаете, почему я не могу? — спросил Арктор. — Потому что именно от таких вот вещей люди ищут спасения в наркотиках.

Да, подумал он, вот почему ты сбегаешь и садишься на дозу, сдаешься — из отвращения.

Но потом он снова посмотрел на публику и понял, что к ним это не относится. Ничтожества, дебилы. Им нужно все разжевывать, как в первом классе: «А — это арбуз. Арбуз круглый…»

— «С», — сказал он публике, — это препарат «С». «С» — это бегство, бегство ваших друзей от вас, вас — от них, всех — друг от друга, это разделение, одиночество, ненависть и взаимные подозрения. «С» — это слабоумие. «С» — это смерть. Медленная смерть, как называем ее мы… — Он осекся. — Мы, наркоманы…

Он медленно прошел к своему стулу и сел. В тишине.

— Вы провалили встречу, — сказал суфлер–начальник. — Когда вернетесь, зайдите ко мне в кабинет. Комната четыреста тридцать.

— Да, — сказал Арктор. — Провалил.

На него смотрели так, словно он только что прямо у них на глазах помочился на сцену.

Прошествовав к микрофону, ведущий объявил:

— Фред с самого начала хотел провести нашу встречу в форме вопросов и ответов, ограничившись лишь кратким вступительным словом. Я забыл об этом упомянуть. Итак, — он поднял руку, — первый вопрос?

Арктор внезапно снова неуверенно поднялся.

— Похоже, Фред хочет что–то добавить. — Ведущий сделал приглашающий жест.

Арктор подошел к микрофону и, опустив голову, тихо и отчетливо произнес:

— Вот еще что. Не надо плевать им вслед лишь потому, что они сели на дозу. Большинство из них, особенно девчонки, не знали, на что садятся или что садятся вообще. Просто постарайтесь удержать их… Понимаете, они растворяют «красненькие» в стакане вина — толкачи, я имею в виду. Дают выпить цыпочке, какой–нибудь несовершеннолетней крошке, и та вырубается, и тогда ей впрыскивают смесь героина и препарата «С»… — Он замолчал. — Спасибо за внимание.

— Как нам остановить их, сэр? — спросил мужчина.

— Убивайте толкачей, — сказал Арктор и побрел к стулу.

Ему не хотелось сразу возвращаться в Отдел и идти в комнату 430, и он стал спускаться по одной из торговых улочек, разглядывая лотки с гамбургерами, автомойки, заправочные станции, пиццерии и прочие достопримечательности. Бродя так без всякой цели в толпе, Арктор испытывал странное ощущение. Кто он на самом деле? Там, на встрече, он сказал, что без костюма–болтуньи выглядит как наркоман. Да он и разговаривал как наркоман, так что толпа вокруг, без сомнения, принимала его за одного из них и реагировала соответственно. Более того, другие наркоманы («другие», вот именно!) казались ему своими — «мир, брат!» — в отличие от добропорядочных.

Стоит надеть епископскую митру и мантию, размышлял Арктор, и походить в ней некоторое время, позволяя людям преклонять колени и целовать твою руку, и не успеешь оглянуться, как ты уже и впрямь епископ или типа того. Что такое личность? Где начинается и кончается собственное «я»?

И уж совсем непонятно становилось, кто он на самом деле, когда начинались разборки с полицией. Когда копы, патрульные или какие–нибудь другие, все равно какие, притормаживали около него, идущего по тротуару, и сначала долго сверлили своим пустым металлическим взглядом, а потом наконец, решив поразвлечься, останавливались и подзывали к себе. «А ну, документы! — говорил обычно коп, протягивая руку, а потом, когда Арктор–Фред–Черт–знает–кто начинал рыться за пазухой, орал: — ТЕБЯ УЖЕ ЗАБИРАЛИ?» Иногда добавляя слово «РАНЬШЕ». Так, как будто прямо сейчас отправит в кутузку. «За что?» — обычно спрашивал Фред. Или просто молчал. Туг же собиралась толпа. Большинство считали, что это толкач, которого повязали на углу; они ухмылялись и распихивали друг друга локтями, чтобы полюбоваться зрелищем. Некоторые сердито ворчали — обычно чиканос, негры или явные торчки; потом они спохватывались и старались принять равнодушный вид — в присутствии копов лучше не выступать. Качаешь права или нервничаешь — значит, сам что–то скрываешь. Подозрительных полиция начинала потрошить автоматически.

На этот раз, однако, никто его не трогал. Вокруг было полно точно таких же торчков.

«Кто я на самом деле?» — спрашивал себя Роберт Арктор. На мгновение ему захотелось влезть в костюм–болтунью. Тогда бы я снова, думал он, стал расплывчатым пятном, и прохожие, уличная TOJiiia, снова стали бы аплодировать. «Давайте же послушаем расплывчатое пятно!» — прокрутил он в памяти недавнюю сцену. Отличный способ прославиться! А как бы они узнали, что это то самое пятно, а не какое–нибудь другое? Внутри мог бы быть совсем не Фред или другой Фред — хрен поймешь, даже если «Фред» раскроет рот и заговорит. Никто не определит наверняка, никто, никак… А вдруг это, к примеру, Эл, который притворяется Фредом? В костюме может быть кто угодно, а может даже и совсем никого не быть, если он — чем черт не шугит! — автоматический и управляется на расстоянии, из Отдела по борьбе с наркоманией. И тогда Фредом может быть любой, кто в этот момент сидит в Отделе за столом, с напечатанным текстом и микрофоном, или даже все они вместе, каждый за своим столом.

Все было бы так, если бы не то, что я сказал в конце, подумал Арктор. Кто угодно в Отделе за столом такого не скажет. И вот об этом–то начальство и хочет со мной поговорить.

Разбираться с начальством ему совсем не улыбалось, и он продолжал тянуть время, шатаясь по улицам, идя наугад, без всякой цели, в никуда. Впрочем, в Южной Калифорнии и не важно, куда ты идешь: везде торчат одни и те же «Макдоналдсы», как будто ты не движешься, а только делаешь вид, а вокруг тебя поворачивается сцена с декорациями. А когда наконец ты чувствуешь голод и заходишь в один из этих «Макдоналдсов», чтобы купить гамбургер, он оказывается тем же самым, что в прошлый раз, и в позапрошлый, и так далее, вплоть до самого твоего рождения и еще раньше, да в придачу еще злые языки утверждают — вот ведь клеветники! — что делают там все из индюшачьих желудков. Если верить рекламе, то тот первоначальный гамбургер уже продали пятьдесят миллиардов раз. Небось еще одному и тому же человеку… Жизнь в Калифорнии — она сама вроде рекламного ролика, который прокручивают без конца. Ничего не меняется, только расходится все дальше и дальше, словно автоматическую фабрику, которая штампует эту жизнь, заклинило во включенном положении. Была такая сказка: «Как море стало соленым». А теперь «Как земля стала пластиковой». Когда–нибудь, подумал Арктор, нас заставят самих продавать друг другу гамбургеры. Прямо у себя дома, день за днем, вечно. Тогда незачем будет и на улицу выходить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});