Мои останкинские сны и субъективные мысли - Эльхан Мирзоев

— Сербы не дали выжить никому из семьи Адема Яшари, — рассказывал Милаим, показывая нам мемориальный надгробный комплекс.

Хорошая контр-террористическая операция, ничего не скажешь. Косовский Робин Гуд сразу стал символом национально-освободительной борьбы косоваров. После массового убийства в Преказе албанцы начали вооружённое восстание по всему краю. Сейчас многие знакомые сербы утверждают, что это была провокация американцев. Мол, они и бойню в Преказе спровоцировали, и, подсуетившись, сразу стали финансировать Армию освобождении Косова. Но стреляли-то по дому Яшари тогда не американские миномётчики и танкисты. И этнические чистки, ставшие поводом для бомбардировок НАТО, тоже не они проводили.

— В той бойне рождалась новая нация, нация косовских албанцев. Это наш Сталинград, отсюда пошло наше Косово, — пытался нам объяснить Милаим Зека у того самого дома, ставшего музеем — с изрешечёнными, обгоревшими и частично обрушенными стенами и крышей. — Лично я стал иначе смотреть на мир после Преказа.

— Но ведь Адем Яшари занимался криминалом, — мне хотелось увидеть реакцию главного косовского летописца.

— Нас, косовских албанцев, очень долго сербы считали людьми второго сорта. Мы были абсолютно не интегрированы в общественно-политическую жизнь. Например, я — для самореализации вынужден был уехать за рубеж, а некоторым уезжать было некуда, и они занимались, чем придётся… Сербы говорят, что Косово — это душа Сербии, колыбель их культуры, тогда почему они вели себя здесь как на оккупированной территории? Каждый должен платить по счетам: и за кровь, и за шампанское. Может быть, когда-нибудь мы с ними встретимся в Евросоюзе.

Ещё один интересный человек, которого мы нашли — это Мисбах Качапоку. Этот добродушный толстячок был родом из Митровицы и владел маленьким баром в центре Приштины. В начале 90-х Мисбах учился в Гнесинке по классу фортепиано. Очень неплохо знает русский язык — это среди косовских албанцев редкость — и очень хорошо относится к русским и России. С ним я встретился предварительно до съёмки — он тоже удивился, что съёмочной группе из Москвы интересна албанская точка зрения. Мы били наедине в нашем «штабе» — Вадим и Антон приходили в себя после съёмок — и разговор у нас был откровенный.

— Россию, как родину моих друзей, как страну моей студенческой юности, обожаю, — Мисбах постепенно вспоминал все русские слова. — А Россию, как государство Путина, националистическую Россию, поддерживающую Милошевича, боюсь и не выношу. В начале 90-х русские были такие открытые миру, хотели измениться, а сейчас… Каждый день кого-то убивают из-за национальности. Как ты там живёшь, Эльхан?

— Ну, в России ещё не все националисты… Пока, — неуклюже пошутил я и засмеялся. — А ты почему уехал из Митровицы?

— Боюсь. У меня дом в сербской части города. Вот как уехал во время войны, так и не могу туда вернуться.

— А ты воевал?

— Я человек мирной профессии. Музыкант. Я и бар здесь открыл, чтобы играть на пианино и что-то зарабатывать. У меня часто выступают наши молодые музыканты.

— А независимость? Какое твоё мнение?

— Я понимаю, что одним объявлением независимости все наши социальные проблемы не решить. У нас сейчас страшная коррупция. Все наши политики в руках у американцев и парней из Евросоюза. Посольство США похоже на крепость, что-то они там усиленно строят. Вот. Ушли сербы — пришли американцы. Но они лучше сербов. С этими невозможно жить вместе. Потому у нас другого выхода нет — только независимость. Только надо быть трезвыми…

— То есть?

— Надо без иллюзий. Независимость — это труд. У нас ничего нет: нет промышленности, электричества. Мы за день не станем, как Запад. А люди ждут именно этого.

— А братья-албанцы из Албании… Может к ним? «Великая Албания»?

— Нет, нет, нет, — замахал руками Мисбах. — Они другие. Мы их недолюбливаем, я тебе откровенно говорю. Они не патриотичны. Даже свою Родину не очень любят. Потому что у них очень долго была диктатура.[127] С ними демократию не построишь.

— Может договориться с сербами?

— Нет, а они националисты. Не будут они с нами на равных разговаривать и жить. Я не могу представить, что у меня может быть совместный с сербами какой-либо проект.

— А вы, косовские албанцы, не националисты? Здесь тоже за лояльность к сербскому по голове не погладят. По-сербски говорить опасно.

— Сейчас нет. Это было раньше, после войны. Люди тогда были очень озлоблены. Тогда был риск. А сейчас нет.

— Играете в баре сербскую музыку?

— Ух, ты, — крякнул от неожиданности Мисбах. — Нет… Даже не думали об этом. У нас больше джаз, рок — западное.

— А если сербы-посетители попросят поставить их песню?..

Мисбах задумался.

— Думаю, проблем не будет. Вот ты спросил и я понял, что ни с друзьями, ни с родными мы по-сербски не говорим. Мы все им очень хорошо владеем, но… Словно, стираем их из памяти. Бессознательно.

— Зато говоришь по-русски.

— Ну, по-русски — это конечно. С удовольствием, — заулыбался Мисбах. — Только практики нет. Но Россию я люблю. Только вот националистов сейчас у вас много… Как ты можешь жить сейчас в России, Эльхан?..

Вот — свой человек. Закончил московский вуз, про Россию знает не только по рассказам, допустим, необъективным. Бери и работай с ним, обрабатывай. Как делают американцы и европейцы. Ведь мир уже изменился: геополитическая борьба в основном ведётся экономическим, культурным «оружием». А ещё через собственный пример эффективной — а значит привлекательной, чтобы перенять, воспроизвести у себя — общественно-политической системы, чётко работающего, живого — не только в тексте президентского послания Совету Федерации — гражданского общества. А не количеством танков и нестиранных портянок. И не агитками неудовлетворённого Михаила Леонтьева…

Может не к месту вспомнилось, но вот пример с футбольным Кубком Содружества. Такой потенциал для государственного пиара. Да англичане этот турнир превратили бы в традицию, в инструмент культурного и политического влияния на множество стран, сделали бы из него новую Лигу Чемпионов, футбольное «Евровидение», а в России — команды посылают играть вторые составы, игры проводятся на искусственном поле с проплешинами, мячи отскакивают от потолка. Больше всего в этом турнире заинтересована московская милиция, которая собирается у стадиона клянчить денег у болельщиков команд из СНГ…

Контакты с сербами нам помогли наладить российские милиционеры, работающие в ооновской миссии в Косово. Особенно майор Алексей Козин, это опер ОМСН ГУВД по Ставропольскому краю, а ещё майор Владимир Белоногов из УВД Томской области и майор Сергей Маштаков из ГУВД по Алтайскому краю. В миссии они занимали различные посты, носили обычную российскую форму и оружие. «Картинка» с ними — «наши родные менты» в Косово — конечно, тоже впечатляла. Правоохранителей из России в Крае было около 40, а ещё 6 пограничников, и они в основном «курировали» территории с сербским населением Косова.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});