Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

Поскольку это дело прокуратуры, я сказал Виктору Васильевичу: «Вот вам генеральный прокурор. Он его ведет. Он за него отвечает. Мы только сопровождаем. Какое решение он примет, так и будет!»

Хотя Юрий Ильич Скуратов не вставал и не обещал прилюдно: «Я прекращаю уголовное дело!» — вскоре стало ясно, что команда спустить дело на тормозах везде прошла своевременно. А имя Анатолия Александровича Собчака не всплывало вплоть до конца лета 1997 года, когда снова по инициативе Генеральной прокуратуры оно было реанимировано. Но роль МВД опять оставалась неизменной.

Не знаю, как другие, но я ни разу не «отправлялся» к президенту и не просил его «оградить от вмешательства администрации», которая якобы выкручивала мне руки. Во-первых, глава президентской администрации Валентин Юмашев никогда — повторяю, никогда! — не разговаривал со мной по поводу Собчака, а во-вторых, мне не на что было жаловаться президенту, так как по «делу Собчака» мне и сказать-то было нечего. По заказным убийствам, по терактам, по взрыву на Котляковском кладбище — информировал, но ни разу мне не пришлось называть Собчака в чем-то виновным. Это может сделать только суд, а кроме того, я относился к нему с уважением. Далеко не все в нем мне импонировало: результаты работы комиссии Собчака по расследованию тбилисских событий в свое время казались мне излишне политизированными, и я, как уже говорилось, будучи слушателем Академии Генштаба, очень убежденно выступал в защиту генерала Родионова. Ну, это же не повод, чтобы сводить счеты с человеком!

Впрочем, замещение одних действующих фигур другими в воспоминаниях Ельцина мне не кажется случайным, если внимательно присмотреться к дате, когда, по версии Ельцина, Собчак «слег в больницу»: «Осенью 98-го, после очередного допроса…»

На самом деле это был 1997 год.

Совсем не Юмашев, а Чубайс отчего-то принялся хлопотать в МВД об Анатолии Александровиче. Потребовал: «Отзовите группу!» Мне пришлось возразить: «Я этого делать не могу. Как вы это себе представляете: я что, должен позвонить и приказать: «Отзываю!» Этим занимается прокуратура. Мне просто никто не позволит так поступить».

Возможно, маневры Чубайса вокруг меня были продиктованы не только участием в делах А.А. Собчака, но и другими расчетами: между нами росла напряженность.

Вылилось это следующим образом… Руководитель информационного агентства ИТАР-ТАСС Виталий Игнатенко время от времени проводит неформальные встречи руководителей российских средств массовой информации. Это и деловой, и одновременно дружеский обед, на который обычно приглашаются политики и крупные государственные чиновники. Идет взаимный и взаимовыгодный обмен информацией. Вопросы следуют, как правило, серьезные: ведь это не праздное любопытство.

На одной из таких встреч меня спросили о Собчаке. Я ответил, что, по моим сведениям, дело подходит к завершению и в ближайшее время прокуратура скажет свое слово. Я имел в виду: предъявит обвинения.

Примерно в то же время случилась история с отправкой Собчака за рубеж. А еще вскоре — через неделю — при очередном докладе председателю правительства Черномырдину, Виктор Степанович очень внимательно заглянул мне в глаза и не без участия в голосе поведал: «У меня есть бумага. Она попала к президенту, и он передал ее мне. В ней написано, что Куликов мешает проводить экономические реформы. Что нужно освободить Куликова от занимаемой должности».

Как оказалось, что это было письмо Чубайса, адресованное президенту. Со ссылками на встречу в ИТАР-ТАСС там утверждалось, что Куликов критиковал на этой встрече политику президента, угрожал расправой демократом, в том числе арестом — Собчаку.

Черномырдин считывал мои реакции… У нас с ним были хорошие рабочие отношения, но и обвинения в нелояльности к президенту, приведенные в письме, в его глазах, были серьезным проступком — почти изменой. Если бы они подтвердились, премьер-министр мгновенно бы начал процедуру моего «отрешения» от власти. Он ждал, чтобы я объяснился.

Но хорошо, что все происходило в ИТАР-ТАСС. Я попросил: «Пожалуйста, пригласите Игнатенко — он скажет, как было дело. Слова мои были произнесены в присутствии многих руководителей российских СМИ. Может, кто из них и донес на меня Чубайсу в выгодном для него свете?»

Виктор Степанович счел дело настолько серьезным, что вскоре вызвал Игнатенко. Виталий Никитич подтвердил: ничего антипрезидентского, антиправительственного и антиконституционного Куликов не говорил. Но позднее я у Черномырдина все-таки поинтересовался, какие выводы он сделал. Премьер отрезал: «На этом ставим точку. Никакой вины я не вижу. Я доложу об этом президенту».

* * *

Один из эпизодов российской политической жизни, позднее названный «делом писателей», не забылся и по прошествии лет. Его отголоски время от времени слышатся в обществе, потому что это было по-своему примечательное и даже знаковое событие, открывшее россиянам глаза на правила, по которым живет и играет самое ближайшее окружение президента Ельцина. Указывая на мощную Кремлевскую стену, среднестатистический гражданин страны, чей прожиточный минимум позволял ему балансировать лишь между голодом и недоеданием, только и мог сделать, что воскликнуть: «Ну, там и воруют!..» Нормальные люди не делают особых различий между коррупцией и казнокрадством. Понятно: наверху всегда дают взятку, чтобы украсть. И воруют, чтобы давать взятки.

Цитата из книги Б.Н. Ельцина:

«Реакция Березовского и Гусинского не заставила себя долго ждать. Их сильные информационные команды на ОРТ и НТВ сделали все, чтобы в глазах общества Анатолий Борисович (Имеется в виду Чубайс. — Авт.) оказался с ярлыком плута и проходимца. Лишь немногие в стране знали, что в реальности Чубайс пострадал только за свои принципы <…>

События развивались быстро. Информация о не написанной еще книге «Приватизация в России» легла на стол министру внутренних дел Анатолию Куликову. Копия договора на книгу спокойно лежала в издательском доме «Сегодня». Ее авторы — Чубайс, Бойко, Мостовой и Казаков (первый заместитель главы администрации) — должны были получить в качестве гонорара по 90 тысяч долларов. Пресса кричала: взятка, подкуп! Казакова я потребовал уволить сразу. Потом пришла очередь всех остальных.

Анатолий Борисович написал мне письмо, суть которого была в том, что книга вполне реальная (и она действительно через некоторое время появилась в книжных магазинах), договор составлен по закону. Но он все же считает себя виноватым: не подумал о реакции общества на высокий гонорар <…>

«Книжный скандал» был тяжелейшим ударом. И для меня и для правительства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});