Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В церкви на отпевании раба Божия Венедикта народу — очень разного — было много. Когда же кончился долгий обряд, мы вышли вместе с Федотом Федотовичем Сучковым из храма, добрались до его мастерской у Петровских Ворот и помянули российского писателя Венедикта Ерофеева.
Последнее о нём
Летом 1974 года я позвонил Ковалю и, когда он снял трубку, сказал:
— Ты думаешь, что ты старый мудрый Коваль? Нет! Ты просто старый мудак.
Он спросил:
— Славка, ты что ли?
И напомнил, где его мастерская. Было это в пятницу, а в понедельник он уезжал. Вечером я пошёл на Абельмановку.
Там было несколько народу за непокрытым столом с водкой, пивом и двумя-тремя помидорами. Я выставил водку и колбасу.
Я посмотрел на Коваля. Боже, какой он прекрасный! Иначе и не скажешь. Вокруг него друзья — кто с бородой, кто с лысиной, и все талантливые, все творцы, но отчего-то кажется, что вся эта великолепная бражка, и богемная вся эта мастерская, весь этот слаженный стиль и прелесть манящая, — всё это вдруг рассыпалось бы в прах, когда бы ни одно — пленяющее, собирающее, одухотворяющее, чему имя КОВАЛЬ; и что все это понимают, чувствуют именно так, но о том просто не говорят.
А он красив, как бог. И, в юности пижонивший, стал незаметно истинным, неповторимым, он создал-таки КОВАЛЯ.
Мы с ним, собственно, и не говорили, а только нежно прикасались друг к другу.
И вот, когда я уже был, казалось бы, в полном блаженстве, приносят гитару и лютню. Я давно позабыл, что так бывает. Что люди выпьют водки, а потом берут гитару и поют. И поют не песенки, а песни, всё больше русские, старинные. Я чуть совсем не растворился в нахлынувшем блаженстве.
А в жизни Коваля всё то же. Печатается мало. Я говорю: ты мой должник! Но оказывается после «Листобоя» книг и не было. Сказал я, что не имею ни одной его картины, он сразу предложил выбирать любую. Но мы уже приросли к застолью, так что теперь, когда он вернётся.
Едет он куда-то на Урал, в глушь, маршрут в пять этапов: поезд, вертолёт, машина, лодка и пешком через гору. Там есть избушка и лабаз с продуктами. Не жизнь — сказка! Главное, что он живёт, как хочет, то есть так, как ему необходимо жить…
* * *Последнее жилище Юры было в ста шагах от моего издательства «Книжная палата». Он иногда забегал ко мне на минуту. Особенно часто, когда мы готовили книгу «Опасайтесь лысых и усатых». В этой книге с чудесными рисунками Юры и предисловием Арсения Тарковского была «Самая лёгкая лодка в мире», а во второй части — рассказы и некоторые острова из «Суер-Выера» (первая, ещё неполная публикация). Предисловие Арсения Александровича «О книге друга» относилось, собственно, к «Лодке», а потому Юра мне и сказал, что надобно для равновесия вторую часть тоже как-то предварить. Я спросил:
— А кто бы мог?
— Вот ты и напиши, — сказал Коваль.
Вот я и написал. «От друга-издателя»:
У Коваля всё талантливо, даже старший брат и его воздушная невеста. Об этом будет в маленькой изумительной повести «От Красных ворот».
У Коваля талантливы собаки, птицы, рыбы, деревья, вода…
В 70-е годы, когда российскую словесность выгладил стилевой штиль, в небольшой лагуне под названием «детская литература» веселились, играли и пели живые, упругие токи интонации, ритма. Это была заводь Коваля, где жила проза.
Что такое настоящая божественная проза, может быть, и мало кто понимает, но чуять её дано талантливым читателям, которые делаются талантливыми, читая прозу Коваля.
Юрия Коваля любят дети и матери детей. И даже иные отцы. У него всё талантливо. Сейчас, когда я пишу о Ковале, я чувствую, как у меня внутри пробиваются ростки таланта.
Назавтра, 6 июня 93-го года Юра зашёл в издательство, меня не застал, но прочитал мою миниатюрку и оставил записку:
Слав!
Твой текст хороший. Спасибо. Я радуюсь, потому что его появление в книге правильное (по жизни и по смыслу жизни).
Всё неплохо, кроме гипса, алебастра и вообще цемента…
Позвоню тебе из Малеевки.
Целую,
ЮраЧерез год после выхода «Лысых и усатых» купил я избу в деревне Толстокосово, недалеко от Бежецка и в трёхстах верстах от Москвы. Тут и понял, что необходимо нужен мне какой-нибудь автомобиль. Однако не было у меня не только водительских прав, я — в свои далеко за пятьдесят — никогда ещё в жизни не сидел за рулём. Долги и бесплодны были рассуждения на этот счёт, но Юрка однажды просто взял меня за руку и отвёл в автошколу. Затем получал я уроки езды ещё и на Юрином «москвиче».
И вот я купил себе «волгу» — ГАЗ-24. Она была совсем ещё молоденькая, всего тринадцать лет, оттого, конечно, очень хрупкая. Она смеялась моей седине, и от смеха в ней всё время что-то ломалось. Я же совсем не понимал, как и куда по поводу моей девочки обращаться. Но Юра свёл меня со знатоком столь юных дамских организмов. И стал ездить я в деревню на машине.
Младший братик мой Боря со своими детишками проводил то лето у меня в Толстокосове. Пора настала их оттуда вывозить, а у «волги» забастовали «дворники». Недалеко от моего издательства и Юриного дома располагалась автобаза, и Юра всё мне там устроил. Теперь я мог ехать.
В те дни мы с Юрой виделись почти что каждый день. Перед моим отъездом он упомянул о тяжести в груди и был немного утомлённым. Он, видно, побывал уже «на острове, где небо давит». Я уезжал всего на два-три дня, но всё же мы обнялись и расцеловались. Я и подумать не мог, что Коваль уже ступил на Остров Истины.
Я узнал обо всём, воротившись в Москву.
Так вышло, что попрощался навсегда я с Юрой живым.
* * *Приснилась мне недавно проза Коваля, как я люблю его короткие рассказы.
Приснилось мне, я их перебираю, как будто бы они рассыпались и надо их собрать.
Я складываю их, перекладываю и после Юре говорю:
— Я тут твои короткие рассказы взаимозановорасположил, и, кажется, иная композиция выходит. Посмотри…
А он, лицом прекрасен, спрашивает:
— А ты уверен, что это нужно делать?
— Нет, — отвечаю, — не уверен, потому и хочу, чтобы ты посмотрел.
— Ну, если не уверен, — говорит Коваль, — то можно, я смотреть не буду?..
И пропал куда-то.
Но видел я его опять — живым.
Юрка, где ты?
Эпилог
… И у меня основное ощущение бессвязности и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Харьков – проклятое место Красной Армии - Ричард Португальский - Биографии и Мемуары
- Хоровод смертей. Брежнев, Андропов, Черненко... - Евгений Чазов - Биографии и Мемуары
- Крупская - Леонид Млечин - Биографии и Мемуары
- Поколение одиночек - Владимир Бондаренко - Биографии и Мемуары
- Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский - Биографии и Мемуары
- История моего знакомства с Гоголем,со включением всей переписки с 1832 по 1852 год - Сергей Аксаков - Биографии и Мемуары
- Средь сумерек и теней. Избранные стихотворения - Хулиан дель Касаль - Биографии и Мемуары
- Юрий Никулин - Иева Пожарская - Биографии и Мемуары
- Портреты в колючей раме - Вадим Делоне - Биографии и Мемуары