Kurohibi. Черные дни - Gabriel

нервно заерзать на месте.

— Чулки ты, значит, любишь, а как тебе такой фетиш?

Теперь ее ножки были обуты в пару низких туфель — черная лакированная обувь с низким широким каблуком, похожая на сандалии или школьные сменные ботинки-увабаки, но более открытые, с застежкой и на вид куда как жестче и плотнее.

— «Мери Джейн», — прокомментировала девушка. — Название модели. Вариант для юных девочек викторианской эпохи.

Покрутив носком приподнятой ножки и тем самым поигравшись бликом света на черной лакированной поверхности туфли, Мари вдруг стремительно опустила ступню вниз и прибила член к невольно напрягшемуся животу. Даже не просто придавила, а буквально вмяла, ударила, отчего тот вспыхнул пока еще не серьезной, но ощутимой болью — сказывалось накопившееся напряжение от стянутых нитей. Плоская жесткая подошва своей твердостью и холодностью затерлась по воспаленной кожице пениса, заставив Синдзи тут же скривиться и заерзать от острых ощущений, однако девушка, с улыбкой приметив его реакцию, еще плотнее заскреблась обувью о ствол — от головки до яичек, заодно позволив ему покачиваться из стороны в сторону, когда он пытался вернуться в вертикальное положение, и в тот же миг не сильно, но ощутимо ударяя его ребром туфли. Каждое его движение, каждое резкое касание к гладкой и блестящей, как черная смоль, коже отдавалось вспышкой пронзительной боли, которая мгновенно превращалась в неясное, эфемерное, раздражающее фактом своего наличия удовольствие.

— А тебе это нравится, да? — тихим голосом произнесла Мари, после чего сделала очередной удар прямо по головке на этот раз со всей силы — болезненный, чувствительный, яростный, взорвавший плоть ощущениям, исступленно возбуждающий — и Синдзи сдавленно взвыл сквозь плотно стиснутые зубы.

Теперь ему показалось, что его член окончательно лишился чувствительности, разбухнув до такой степени, что кровь внутри грозилась разорвать натянутую кожицу, однако боль, как и последовавшее за ней облегчение, приятной волной сменив первоначальную вспышку рези, все еще пронзала тело. Впрочем, мучительные ощущения как будто зарождались где-то рядом или вообще в глубинах мозга, стремительно проносясь мимо и едва касаясь чувствительности плоти, а вот удовольствие — оно все так же продолжало источаться в центре концентрации всех чувств, медовым потоком заструившись по венам. Единственной причиной этого, Синдзи уже не сомневался, была эта проклятая извращенка, ее агрессивные и беспощадные ласки, ее точеная фигурка, плотные грудки, стройные ножки, в издевке облаченные в черные и блестящие от впитавшейся влаги чулки, что почти слились с такими же блестящими английскими туфельками. Эта девушка была центром его удовольствия, болью или нежностью осыпая его тело или просто находясь рядом — вплотную, пусть хотя бы просто прижимаясь или едва касаясь — она заставляла сердце сбиваться с ритма, срывать дыхание в дрожь, трястись в неистовом желании, она одним своим умопомрачительным видом пробуждала невиданный восторг, упоение, нечеловеческую, плотскую радость и прилив сил.

Синдзи чувствовал, как проваливается в бездну.

Очаровательно умильно рассмеявшись, Мари присела на пол рядом с ним, запрокинула на него свои ноги, согнув их в коленях, и теперь начала ласкать член обеими туфельками. Их твердая подошва сдавила головку, будто в тисках — так крепко, что она сплющилась, словно мясо под прессом, налившись бордовой краской, и Синдзи не сдержал болезненного стона, запрокинув голову назад. А девушка затерла ступнями, едва ли не перемалывая взбухший пенис, оставляя под опутавшими его веревками кровавые следы, однако тот делался лишь тверже, все выше вздымаясь вверх, настолько крепко, что, казалось, его нельзя уже было даже пошатнуть. Но Мари доказывала обратное, водя им во все стороны, а после, сцепив ствол боками туфель, она начала с усилием им мастурбировать, крепко трясь лакированной кожей о член, быстро-быстро совершая поступательные движения вверх и вниз.

Синдзи не сдержал крика, когда раздраженный член вспыхнул болью, туфли были слишком жесткими, твердыми, а края подошв — угловатыми, и, хоть абсурдное наслаждение все еще пронзало его тело, лавина острых чувств все же отдалила повисший на волоске оргазм, топчущийся всего в шаге до кульминации. А Мари не переставала звонко смеяться, задыхаясь от усердия, когда ее ноги безостановочно натирали его член, сдавливая, прижимая, оттягивая, ударяя и до бешенства страстно терзая.

— Хей, да ты на изломе, милый! У тебя семенная жидкость начала просачиваться.

Прекратив стимуляцию, она продемонстрировала дрожащему от переизбытка ощущений Синдзи полупрозрачные мутновато-белые разводы на лакированных носочках обуви.

— Признайся, птенчик, что ты просто мечтаешь покрыть эти туфельки своим семенем, залить их своей молочно-белой густой и вязкой спермой до самых пят. Твое лицо говорит об этом красноречивее, чем твой сочащийся член. Ах, как это мило!

Девушка приподнялась, поставила одну ногу на его грудь, а другой резко шагнула на член, носком прижав его ствол к животу, а каблуком едва не раздавив яички. Покачиваясь и подперев бока руками, она так и замерла на теле Синдзи, балансируя, а тот тихо захрипел от напряжения, от новой порции боли, но больше всего — от грохочущего внутренним гейзером, невыносимого и непреодолимого возбуждения, что отчаянно толкало тело к вожделенному оргазму, тщетно. Синдзи едва мог ощущать свое тело, все чувства — и боль, и наслаждение перемешались в нераспутываемый клубок, связались узлом и надломили разум, лишив его возможности мыслить хоть в какой-то мере адекватно. Он задыхался, его пронзал жар, кровь кипела, тело сотрясали спонтанные вспышки то ли боли, то ли экстаза, и он балансировал на грани отчаяния, где единственной спасительной соломинкой являлась мысль сдаться, подчиниться этой демонессе, согласиться на все и умолять в ее ногах дать себе кончить. И, наверное, он бы так и поступил, останься у него хоть капля сил.

— Ого. Да ты скоро отключишься. Ладно-ладно, птенчик, не нервничай ты так. Я поняла, что фут-фетиш действует на тебя чересчур интенсивно, сейчас исправим.

Ловко соскочив с него, она буквально рухнула сверху, плюхнувшись своим телом о его грудь. Синдзи захрипел от сбившегося дыхания, а также от снявшегося давления в члене и от ощущения на коже мягких, упругих, волнительно вмявшихся грудок с крепкими сосочками. Мари прильнула к нему головой, словно собралась поспать в нежном объятии дражайшего мужчины, потом приподняла глаза, приветливо улыбнувшись, неторопливо поправила его прическу, погладив заодно по щеке, а затем осторожно поерзала на его теле.

— Не забывай, я слежу за твоим оргазмом, — ласково прошептала она. — И даже думать забудь о том, что я позволю тебе сейчас кончить, как бы ты ни умолял меня своими щенячьими глазками. Прости, милый, вот такая я бяка.

С трудом дыша, не