Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

— Я действовал по закону, — вновь прохрипел раненый, уже с ужасом глядя на нас, — крестьяне не смели продавать ни зернышка чужим. Все, что есть в деревне, принадлежит мне. Они знали это и польстились на ваше серебро. Что будет с нашей землей, если подданные перестанут выполнять закон?

Мурти с ненавистью посмотрел на раджу, но опустил дубину, не зная, что возразить. Раджа был по-своему прав, по крайней мере, он совершенно искренне так думал.

Кумар отозвал меня в сторону:

— Что будем делать?

— Стоит ли оставлять жизнь бездушному негодяю, спокойно прервавшему жизни своих подданных. Он заслуживает воздаяния.

— Но нужно ли нам становиться орудием кармы? — заметил Кумар. Боюсь, если мы убьем его сейчас, то просто удовлетворим желание метать.

Я пожал плечами. Гнев боя сошел на нет. Разум вновь обрел способность соизмерять поступки и следствия. Месть для нас не имела смысла. Кара раджи лишь освободила бы место для другого господина с неменьшей склонностью к грабежу и насилию. Зато этого полученный урок мог заставить смириться.

Я не знаю, что из нашего разговора достигло слуха раджи, но главное — то, что ему оставляют жизнь, — он уловил. Когда наши люди перевязывали раны и поили его лечебным отваром, он уже сделал попытку заискивающе улыбаться. Лежа на носилках, которые приготовили для него оставшиеся в живых крестьяне, он стал смирен и кроток, как жертвенный козленок. Ничто в нем не напоминало гордого повелителя, приехавшего пару лет назад в горный ашрам с намерением казнить Митру.

Два или три года? Ничтожный отрезок времени, вместивший и новое рождение, и обретение цели, и самые горестные разочарования. Раджа так и не узнал меня. Его время двигалось со скоростью черепахи, мое — неслось стрелой. Я изменился, а он остался прежним, поэтому победил я. Странно, но эта мысль не доставила мне удовольствия. Мои изменения и открытия проходили как бы вне общего потока, делая меня неуязвимым и в то же время как бы развоплощая, выводя за пределы страстей и сует, которые и составляли ткань окружающей жизни.

Может быть, именно поэтому мне так и не удалось вернуться в родную деревню. В моем новом бытии она уже не имела смысла и, вполне вероятно, не существовала. Зато существовал этот тупой, чванливый раджа, некогда подаривший мне встречу с Митрой. Только он оказался сейчас нитью, связующей мое настоящее с далеким, рассеявшимся прошлым. Мог ли я убить его? Нет, теперь, когда я все обдумал, он был с нами в такой же безопасности, как престарелый отец в доме почтительного сына. Зачем-то карма послала нам эту встречу. Оставалось только понять — зачем.

Раджа приподнялся на носилках и запинаясь проговорил:

— Вы полны добродетели. Истинный кшатрий не убивает тех, кто отвратился от битвы и выпустил из рук оружие. Я не стал напоминать ему про крестьян, ибо понимал, что он просто не считает их за людей. Для попыток наделить его мудростью время было совсем неподходящим. Впрочем, что-то все-таки происходило под бронзовым шлемом. Раджа вдруг попытался смиренно улыбнуться и пробормотал:

— Я нарушил дхарму и потому наказан. Мне не следовало нападать на незнакомых воинов. Время такое. Подлые крестьяне сбиваются в шайки и берутся за оружие. Они лишены дхармы и неискусны во владении оружием. Вас-то я принял по недомыслию за таких разбойников. Теперь и вижу, что ошибся и в вашем умении сражаться, и в вашей добродетели. Кто ты, о кшатрий? Какому великому государю ты служишь? А, может быть, ты и сам странствующий принц, привыкший водить в битву целые акшаукини? Ты держишься как повелитель… Если так, то прими меня верным слугой.

Так говорил мне раненый раджа, думая иное. Ни на мгновение он не мог поверить, что человек, обладающий силой и знатностью, оденет на себя кожаные доспехи и будет странствовать с горсткой лучников. Но он нас боялся. Страх трепетал над его носилками, принимая форму летучих мышей, режущих воздух над нашими головами.

Не видя оснований лгать, я ответил ему, что мы — дваждырожденные. Он опять не поверил, но на этот раз хоть признался в этом.

— Слава богам, я уже давно живу на свете и могу отличить кшатрия от этих никчемных проповедников. Разве смог бы кто-нибудь из них убивать так легко и красиво? Брахманы ленятся даже бросить в землю зерно и собрать урожай, подобно этим ничтожным вайшьям. Я знал только одного дваждырожденного, который был похож на мужчину — старый риши в ашраме Красной горы на границе моих владений. У него хватило мужества противостоять даже мне!

— Почему ты говоришь о нем, как об ушедшем?

— Потому что он умер еще в прошлый сезон дождей, — ответил раджа, — вернее, его убили… Нет, не мои люди. На него я зла не держал. Наверное, какие-нибудь разбойники. Ничего святого не осталось у людей в этом мире.

Черный мрак небытия. Пронзительная боль утраты. Невозможность вернуться… Я никогда не думал, что жизнь Учителя может оборваться. В нем была настоящая крепость. Такую не обретешь ни молитвами, ни упражнениями. Сила была присуща моему риши, как твердость горе, как покой пещере. Казалось, он вечен, как сама Красная гора… И он пришел за мной пешком в деревню и ухаживал за раненым Митрой, потому что был по-настоящему велик. Может быть, его сила не уступала могуществу патриархов, хоть он ни разу и не показывал ее мне. Он шел земными путями. И поземному закончил свой путь. Странно, но я никогда не думал об этом раньше. Я забыл об окружающих, пытаясь унять боль.

Что же такое истинная сила и мужество? Есть ли на Земле безопасный путь счастья и добра? Сгустившийся свет брахмы, стоящий в золотом колодце сердца, не спасал ни от смерти, ни от страданий, скорее, он сам нуждался в сбережении.

С треском обвалились прогоревшие жерди какой-то хижины, и я вспомнил о том, что мы стоим посреди деревенской площади. Пора было бы принять решение о продолжении пути. Кумар, уже верхом, в окружении кшатриев, спокойно ожидал меня. Краем глаза я заметил, что Мурти с лицом, озаренным ожесточенной решимостью, натягивает на себя панцирь, снятый с убитого врага. Не так уходил я из своей деревни в ПУТЬ.

— Что делать с ним? — взглядом спросил Кумар, указывая на раджу.

Я вновь повернулся к нашему пленнику. Он чувствовал, что сейчас решается его судьба.

— Если будет угодно могучеруким повелителям, они могут провести ночь в моем ничтожном дворце. Я буду счастлив устроить пир в честь моего счастливого спасения… Клянусь всеми богами, что не замышляю предательства. Мы здесь умеем ценить благородство и милосердие.

Как ни странно, в этих словах уже не было кислого привкуса лжи. В тот момент он и правда говорил то, что думал. Кумар колебался.

— Тот человек в ашраме был моим Учителем, — сказал я радже.

— Да, это может быть, — с благоговейным ужасом воскликнул он, — теперь я вижу, как вы похожи… Клянусь, я сам скорблю… Если бы я поймал убийц, то приказал бы затоптать их слонами.

Он опять лгал. У него не было слонов. По рассказам Митры всю воинскую силу этого раджи составляли несколько сот головорезов, поднаторевших в науке грабить крестьян, но далеких от высокого кшатрийского искусства. Кто мог поручиться, что у него не появится желание перерезать нас ночью? Но моего Учителя он не убивал.

— Слушай же, раджа, кто перед тобой. Мы — посланцы великого знатока дхармы, могучего колесничего бойца, повелителя Индрапрастхи, старшего из братьев Пандавов Юдхиштхиры. Мы посланы в эти земли союзом великих племен — панчалов, ядавов и куру, чтобы собрать армию для похода на Хастинапур. Кто попытается встать на нашем пути, обратит на себя пламенный гнев непревзойденных ратхинов Арджуны и Бхимасены.

Так сказал Кумар громким, похожим на рычание тигра голосом. И странно было слышать высокую речь дваждырожденных в раздавленной ужасом лесной деревне.

Затих треск огня, лишь кое-где шипят головешки, упавшие в оросительный канал. Тьма стоит над нашими головами. Но ночь близится к исходу. Мы нуждаемся в отдыхе и пище и потому воспользуемся гостеприимством раджи, да минует его гнев Пандавов… И не надо пытаться вставать на колени в носилках… Это лишнее свидетельство покорности. Мы и так верим, что ничтожнейший из слуг ручается жизнью своих наследников… Как быть с крестьянами? Они умрут от голода. Конечно, им заплатят за разрушенные дома и привезут зерно из царских закромов… Можно ехать. Слава богам, эта безумная ночь заканчивается.

* * *

В лучах рассвета мы подъехали к столице княжества. Это скопление домов из обожженной глины и тростника за земляным валом никто из северян не решился бы назвать городом. Несколько выделялись из общей массы дворец раджи и ступенчатая башня храма, сплошь украшенная грубыми фигурами богов и героев. Здесь же были конюшни, мастерские и склады зерна. С внутренней усмешкой я вспомнил хвастливые рассказы Митры о «роскошной жизни при дворе раджи». Любой горожанин Кампильи или Хастинапура счел бы такое существование убогим. Впрочем, и мерки здесь были другие. Закрома, полные зерна, уже означали богатство. Сотня вооруженных наемников давала силы защищать границы от притязаний соседей.