Персональный детектив - Владимир Валерьевич Покровский

не широкие, с разномастными домами и загородками из кустов колючей магнолии – это модно было в то время. Но родные, такие родные, куда там Флориановой Дельте с ее всегда пустующим фамильным домом!

Картину детства портили прохожие – все они на него смотрели нехорошо. «Оно и понятно, – подумал Кублах, – одним не нравится, что я не схватил Дона раньше, до того как он весь этот ужас устроил, другим не нравится, что я вообще подрядился на это дело – за бывшим другом гоняться. Ну, или не другом, а просто старым знакомым, или, скажем так, старым товарищем, это что-то среднее между и как раз соответствует».

А может, они плохо глядели на него по какой-то другой причине – может, просто люди не в настроении. Что само по себе было странно, поскольку с чего бы это у них портиться настроению, если террор кончился и порядок какой-никакой в городе появился, и уже не страшно по вечерним улицам променады устраивать?

И еще вот что Кублаху странно было – в тот первый раз, когда он в городе появился, когда точно так же и чуть ли не тем же самым маршрутом шел от Джосики, от дома Фальцетти, они толпой за ним повалили, вон какую свалку тогда устроили, а теперь даже пристально не глядят, проходят себе мимо, лишь с неодобрением взглядывая, а больше и ничего, почему-то совсем неинтересен им стал персональный детектив Иоахим Кублах.

Кублах мрачно вздохнул и сказал:

«Дон, я из дома Фальцетти вышел».

«Знаю уже, – тут же ответил Дон, – Джосика доложила, опять надралась девчонка. А я все дожидаюсь, когда же ты снова орать на меня начнешь».

«Не девчонка она, а дама. Дама, которая много пьет, песня такая была когда-то про одну певицу великую, я забыл какую. И орать на тебя я сейчас не буду, и вообще я за тобой сейчас не приду».

«С чего бы такая милость?»

«Ну, скручу я тебя, а что с тобой дальше делать? С ложечки кормить? К унитазу водить по графику? Моторола не выпустит, сам понимаешь, это для него смерть. Вот кончится карантин…»

«Сам собой он не кончится, и ты это прекрасно знаешь».

«Ну, в Ареале-то в конце концов догадаются, что здесь что-то неправильное происходит. Даже странно, что не догадались еще».

«Думаю, уже догадались…»

«…И пришлют свои сквадроны, чтобы с ситуацией разобраться. Вот тогда карантин и кончится».

«И начнется следующая глава ужасов и кошмаров, пострашней первой. Ведь ты же не думаешь, что моторола так просто возьмет и сдастся? И совсем не факт, что ты или я останемся живы к концу этой главы. Поэтому надо что-то делать самим, а не дожидаться этих ужасов и кошмаров».

Кублах вдруг заметил странного человека на другой стороне улицы, юношу. То есть странного-то в нем почти ничего не было, кроме разве что того, что он был неправдоподобно, по-театральному красив и изящен; странным в нем было то, что, в отличие от всех остальных прохожих, он стоял и неотрывно глядел на Кублаха, причем без всякого неодобрения, без всякого выражения даже, просто стоял и смотрел.

«По-моему, он нас слушает, – сказал Кублах. – Тут кто-то стоит и пялится на меня».

«Я в этом ни секунды не сомневался, – ответил Дон. – Хотя на самом деле ему это и не надо, он и без того знает и мои, и твои планы. Он просто по природе очень любопытен, я этих моторол знаю. Я вот что хотел сказать тебе, Йохо, я почему ждал, когда ты меня вызовешь…»

Кублаха почему-то встревожили, даже испугали эти слова.

«Что?!»

«У меня есть планы, как исправить ситуацию, но без тебя мне не обойтись, без тебя их не спроворить, кабальеро данутсе».

Юноша на другой стороне улицы вздрогнул, но не так, как вздрагивают люди при неожиданном известии, а так, как вздрагивают изображения при помехе. Взгляда, впрочем, не отвратил. Тридэ, конечно, тридэ, а как иначе? Кублах охнул, а Дон хихикнул.

«Реагирует?»

«Ты давай вот что, – сказал Кублах. – Если есть ко мне разговор, то тогда нам надо встречаться. Сейчас».

«Ага. А ты меня тут же и спеленаешь. Нет уж, я тебе так, на расстоянии расскажу».

«Я тебя пеленать не хочу больше. Если живы останемся после того, как все кончится, я тебя просто так отвезу, без всякого пеленания, сам со мной отправишься, добровольно».

«А если не отправлюсь?»

«Тогда спеленаю. Потому что не хочу предавать людей, которые мне доверились».

«А ты уже предал. Ты меня предал, дражайший, когда согласился стать моим персональным детективом».

«Это большой вопрос, мне Джосика этим вопросом всю плешь проела. Только я тебе ничего никогда не обещал, а обществу обещал».

«О-обществу? Какому же это обществу? Защиты оставшихся животных?»

«Да неважно кому! Хоть черту с дьяволом, пусть хоть даже и мотороле! Важно, что обещал. А обещания… Ладно, хватит философии, не до того мне. Не хочешь встречаться, тогда говори прямо сейчас, что хотел сказать, но учти, что он все услышит».

«Вот я еще всяких железяк стесняться буду, кабальеро данутсе», – пробурчал Дон, хотя на самом деле он их стеснялся, и даже очень.

К моторолам Дон относился с чрезвычайным уважением – как к врагу, который намного сильнее, но которого все равно следует победить. Он в запале это сказал, а потому немного поморщился, словно бы железяке принося извинения. Железяка, кстати, извинения приняла, помахав через дорогу рукой Кублаху, но тот не заметил. Потому что Дон стал рассказывать ему о своих планах. И от этих планов, таких очевидных и таких немыслимых, Кублах пришел в настоящий ужас.

«Ну, так что? – спросил Дон, прерывая затянувшееся молчание. – Займемся?»

«Знаешь, что я тебе скажу, Дон, – подумав, ответил Кублах. – Или ты окончательно свихнулся вслед за своим моторолой, или, что еще хуже, ты всегда был таким. И то, что столько твоих порождений в этом городе почти сразу превратились в камрадов, это характеризует не человечество, а исключительно и только тебя. Сколько ж в тебе должно быть гадости, чтоб придумать такое!»

«Но ты пойми, Йохо, другого-то ведь пути нет! – начал сконфуженно оправдываться Дон. – Думаешь, мне самому это нравится? Но это может спасти десятки, если не сотни тысяч жизней, это единственный шанс, и я не знаю другого. И ты не знаешь!»

«Убийство есть убийство, как ты его ни называй, – отчеканил Кублах, – а тут еще и массовое, что совсем уже невозможно и непростительно. В первый раз твоей вины не было, тебя спровоцировали, ты не знал, что