Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

расследования и даже в праве передавать расследования местным королевским должностным лицам, «дабы каждый мог защитить свой интерес за меньшие расходы и цену и не отказался бы отстаивать свои права»[2370]. То же требование «быстрого и дешевого» суда содержалось и в регламенте о Палате прошений Дворца от ноября 1364 г.; им же обосновывалось продление сессий суда на вакациях Парламента, равно как и увеличение штата его служителей[2371].

Именно в подобном контексте в королевском законодательстве особое внимание уделялось поведению адвокатов на слушаниях дел, в духе критики Филиппа де Мезьера. Уже в первых законодательных актах, регулирующих работу Парламента была прописана обязанность адвоката «кратко, по существу и честно» изложить суть дела[2372]. Краткость речей адвокатов предписана была и регламентом о работе Палаты прошений Дворца от ноября 1364 г.: «пусть все адвокаты, выступающие на заседании, говорят суммарно и полно, как можно более ясно и кратко»[2373]. Спустя почти столетие эта же норма в отношении адвокатов была включена в большой ордонанс от 28 октября 1446 г. «о стиле Парламента»: «Поскольку адвокаты нашего Суда, выступая в ходе процесса, часто [говорят] столь длинно и пространно во вступлении, повторяя фигуры речи, нагромождая факты и доводы без повода и также подчас добавляя возражения и контр-возражения, и слишком подолгу останавливаются на множестве мелких и незначительных деталей, далеких от сути дела, отныне Суд должен приказать им быть, насколько это возможно, краткими…, и как только обнаружится подобная ошибка, их наказать произвольным штрафом, подобающим случаю, так чтобы это стало примером для остальных»[2374]. Наконец, краткость адвокатов была закреплена в большом ордонансе от апреля 1454 г. о реформе судопроизводства, причем она здесь напрямую увязывалась с сокращением сроков дел[2375]. Аналогичные нормы обнаруживаются в работе Палаты счетов: ордонанс 1320 г. вводил правило разбирать жалобы в специальный день, однако служители ведомства усмотрели в этом ущемление прав «бедных людей», которым придется ждать неделю решения своего дела. В результате было получено особое разрешение — решать дела «бедных людей» и в другие дни недели[2376].

Принцип милосердия присутствует и в указах, касающихся правил содержания в тюрьмах заключенных. В ордонансе 1318–1319 гг. отдельный пункт предписывал милосердное отношение к ним. Согласно ему, службы «тюремных смотрителей будут отныне продаваться добрым и подобающим людям, предоставившим верный залог хорошего обращения с заключенными»[2377]. В регламенте о работе комиссаров Шатле отдельный пункт обязывал «прево и его лейтенанта делать визитации персон, заключенных накануне, на следующий же день, ибо чаще всего бедные люди арестовываются за мелкие проступки (pour legeres causes), каковые этот прево сможет сразу же рассудить». Кроме того, прево обязан был отныне вести учет всех заключенных в Шатле и знать причины их помещения в темницу, каждые восемь дней приходя в Парламент и выясняя судьбу их дел, в особенности «бедных заключенных»[2378]. Миссия милосердия, переданная королем Парламенту в виде права миловать арестованных, осуществлялась трижды в год, когда магистраты на праздник Рождества, Пасхи и Пятидесятницы посещали Шатле и вместе с прево освобождали часть содержащихся здесь людей по своему усмотрению[2379].

Милосердие, провозглашаемое сутью праведного суда, отразилось на реальной практике Парламента: так, бедные люди, не имеющие средств для оплаты судебных издержек, получали право на бесплатное ведение своих дел или освобождались от уплаты штрафов; заболевшие в тюрьме заключенные выпускались под залог либо переводились в Богадельню в Ситэ. Стремление утвердить в обществе образ милосердного суда нашло отражение и в таких акциях Парламента, как передача части денег от штрафов на содержание «бедных людей» в Богадельне в Ситэ, в раздаче изъятого по суду хлеба «беднякам и в больницы», в сборе «милостыни для бедных заключенных в Консьержери»[2380]. О той же тенденции в поведении служителей Палаты счетов может свидетельствовать акция лета 1418 г., когда в Париже свирепствовала эпидемия и умерло множество людей, в том числе и в богадельнях: служители ведомства на свои средства предоставили сукно для их захоронения[2381].

В свидетельство глубокой приверженности служителей власти идеям гражданского гуманизма и милосердия хотелось бы обратить внимание на наличие в их завещаниях дарений в пользу не только насельников богаделен, что было вполне характерно для христианского милосердия, но и «бедным заключенным в Шатле». Бывший адвокат в Парламенте Жан де Нели-Сен-Фрон в 1402 г. выделил «бедным заключенным в Шатле и заключенным епископом Парижским» 4 экю; генеральный прокурор в Парламенте Дени де Моруа, в 1411 г. среди бедных людей, которым он распорядился раздать деньги, перечислил «бедных заключенных церковного суда и заключенных Шатле и Дворца»; Жан Перье, королевский адвокат в Парламенте, выделил по завещанию от 1413 г. «бедным заключенным в Шатле Парижа и Курии (Парламента) по 7 денье каждому»[2382]. Дарения в пользу потенциальных преступников, каковыми являлись заключенные в Шатле, красноречиво говорят о глубокой укорененности в сознании служителей короны выработанных ордонансами и практикой суда норм гражданского милосердия.

Риторика и практика «милосердного суда» являлась не только стратегией повышения авторитета королевского судопроизводства в обществе, но и эффективным инструментом расширения компетенции ведомств, нередко приносившим вполне материальные плоды служителям короны. Однако нельзя не признать, что четкие предписания ордонансов о милосердии и их идейное обоснование способствовали выработке внутри этики службы определенных норм гражданского гуманизма. Складывающееся государство не только опиралось на почерпнутые из античного наследия идеи гражданского гуманизма, обогащенные сакральной концепцией верховной светской власти с ее четко выраженным милосердием, но и само в итоге выработало новый гуманизм и новую ценность человека. Не случайно именно в кругах корпуса королевской администрации, в Канцелярии и в Парламенте прежде всего, находили отклик новаторские гуманистические идеи и сложились кружки первых французских гуманистов[2383]. Это обстоятельство является одной из характерных особенностей культуры Франции позднего Средневековья и раннего Нового времени, раскрывая культурный потенциал процесса построения централизованного государства.

Защита людей, принцип справедливости, милосердия и равенства всех перед законом, призванные оправдать расширение королевских прерогатив и повысить моральный авторитет служителей короны, сформировали у них особую этику службы («гражданский гуманизм функционеров», по выражению П. Бурдьё), строящуюся вокруг осознания своей высокой общественной миссии и гражданской ответственности, что определило и специфику политической позиции королевских должностных лиц в исследуемый период.

Политическая нейтральность как стратегия

Общественный облик служителей короны Франции определял еще один основополагающий принцип — политическая нейтральность. В отличие от всех прочих, этот впрямую не был выражен ни в одном ордонансе, ни в одном указе. Он скорее органично вытекал из иных принципов и представлял собой интерпретацию самими чиновниками характера своей службы.