Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

милосердие и любовь к подданным, «не как к животным бессловесным, но как к братьям и равным» себе[2325].

Образ короля-заступника и защитные. функции верховной власти знаменовали собой качественно новую природу складывающегося государства, в котором общественную ценность приобретали все подданные короны, прежде всего как плательщики налогов и опора власти короля Франции. Протекционистская политика в деятельности королевского суда проявлялась в политике Парламента по отношению к крестьянам: исследование Н.А. Хачатурян крестьянского вопроса в верховном суде XIV–XV вв. показало подчеркнутую благожелательность Парламента к сельским коммунам и откровенную защиту им крестьянских интересов, что укрепляло образ монарха как заступника всех подданных и гаранта «справедливости для всех»[2326].

Новая публично-правовая природа власти основывалась на изменении характера правосудия: так называемая рецепция римского права была на деле рождением новой теории общественного устройства, покоящегося на праве и судебной процедуре. Путь к достижению безопасности всех подданных и общественного мира лежал через суд, а справедливость объявлялась сутью правосудия и даже обозначалась одинаковым в романских языках, основанных на латыни, словом justitia, так что несправедливый суд являлся нонсенсом[2327]. Постепенно справедливость начинает трактоваться как соблюдение установленных норм и правил внутри сообщества. Характерно в этой связи, что авторы трактатов ссылаются в обосновании необходимости соблюдать справедливость на античную традицию и Отцов церкви, главным образом, на Цицерона и Августина: всякое сообщество поддерживается духом справедливости, и даже в сообществе воров для сохранения безопасности соблюдаются некие правила взаимной справедливости[2328].

Но что означала справедливость и как она должна была выражаться? В этом базовом пункте мы сталкиваемся с двумя важнейшими чертами суда, оформившимися в исследуемый период в качестве важнейших признаков государственной политики, — с милосердием и равенством всех перед законом. Хотя оба эти признака справедливого суда тесно взаимосвязаны, целесообразно их рассмотреть по отдельности, помня об их сочетании в политических представлениях[2329].

Новизну трактовки правосудия составляла как уже сказано, идея равенства всех подданных перед законом. Она нашла образное выражение в использовании наряду со словом justitia для обозначения понятия «справедливости» термина equitas/equité. По своему значению, он также означал справедливость, но этимологически содержал в себе и идею равенства всех перед законом[2330].

Однако не только используемая в риторике власти терминология, но и прямые предписания ордонансов и указов, равно как и тексты политических трактатов, красноречиво свидетельствуют об этом принципиальном для становления государства изменении в природе правосудия: оставаясь защитником бедных, вдов и сирот, король постепенно обязуется не делать различий между богатыми и бедными, но вершить суд равно, «невзирая на лица», в согласии с новой концепцией rex imago Dei[2331]. Уже в первом краеугольном ордонансе Людовика IX от декабря 1254 г. отчетливо заявлен новый облик королевского правосудия: служители короля на местах обязаны были поклясться, что будут «защищать права как знатных, так и бедных, как чужеземцев, так и своих, невзирая на нацию или лица»[2332]. Эта норма дословно, без изменений, вошла в текст ордонанса Филиппа Красивого «о преобразовании королевства» 1302 г. и повторялась затем на всем протяжении исследуемых двух веков[2333].

С тех пор клятву вершить беспристрастный и равный для всех суд приносили не только сенешали и бальи, но и прево, даже получая службу на условиях откупа[2334]. Подобное требование к бальи нашло отражение и в «Книге о правосудии и судопроизводстве», где особо оговаривается обязанность прево «выслушивать жалобы сервов на их сеньоров» и наоборот[2335]. В еще большей мере данная обязанность вменялась служителям Парламента. Уже Жан де Жанден в «Трактате о прославлении Парижа» в начале XIV в. с восхищением писал о беспристрастном суде, вершащемся в его стенах, как об одном из чудес столицы Франции[2336]. Принцип равного для всех суда закрепил ордонанс от 19 марта 1360 г.: названный «светочем правосудия и охранителем страны, для очевидного блага государства», Парламент обязывался решать дела «лиц всех сословий и состояний, дворян и не дворян, королевской крови, Домов короля, королевы или других», восстанавливая «разум и справедливость, без пристрастия и отсрочки, и невзирая на лица, людям знатным, средним или малым»[2337]. Это равенство всех перед верховным судом королевства было использовано позднее в качестве одного из аргументов в пользу передачи дел Парижского университета в юрисдикцию Парламента, поскольку тот «изо дня в день решает и судит, верша правосудие каждому невзирая на лица»[2338]. Соответствующая парадигма вошла в текст клятвы, которую приносили пэры Франции с конца XV в., получавшие право заседать в Парламенте и участвовать в вынесении приговоров[2339]. Характерно, что в «Трактате о коронации» Жана Голена королевская корона трактуется как «знак истинного правления и правосудия, не поощряющего одну сторону в ущерб другой», а сам король обязуется «с вышины взирать одинаково на больших и малых, верша правосудие, невзирая на лица из линьяжа или телесную близость»[2340]. Тогда же, при Карле V Мудром, обязанность вершить равный для всех суд провозглашается одной из главных функций монарха[2341]. Позднее, в кризисный период гражданской войны бургиньонов и арманьяков данная обязанность объявляется главным инструментом сохранения Французского королевства, а подозрения в пристрастности суда ложились пятном на «белые одежды» монарха и его судейских[2342].

Данный принцип прочно завоевывает место и в структуре общественных ценностей. Так, в ходе собраний Штатов в кризисный период 1356–1358 гг. требование «доброго и равного суда для богатого и захудалого» было включено депутатами первым пунктом в предъявленный дофину Карлу список наказов[2343]. В наставлении Карлу VI Филипп де Мезьер не раз возвращается к теме равного и беспристрастного суда как гарантии законного правления: он критикует за отступления от «евангельского учения» в практике королевских судов, где из страха, любви или ненависти, угождая сеньорам и друзьям, ради пустой славы, из мести, грубого невежества или жадности вершатся приговоры; но и от самого монарха он требует вершить суд «без гнева, любви или расположения, равно малым и большим»[2344].

Равенство всех подданных перед законом активно поддерживалось и людьми церкви, выступающими в роли теоретиков сильной и законной власти монарха. Так, принцип равенства «бедных и богатых» в суде отстаивал в своей речи перед королем известный проповедник конца XIV в. Жак Легран[2345]. О равном суде говорил в своих речах перед королем и перед Парламентом Жан Жерсон: «королевская власть не должна поддерживать и поощрять пристрастность, но править всеми через правосудие и справедливость»; а Парламент, именуемый им «двором правосудия и справедливости», кровно должен быть заинтересован в равном для всех суде, ибо иначе о нем будут говорить, что он