Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– Да.

– Обещай мне, что ты ляжешь в постель, как обычно. Сейчас это представляется тебе невероятным, но, скорее всего, ты заснешь сразу же. В твоем возрасте это нормально.

– Папа, я думаю, что должна сказать тебе кое-что. Мне известна большая тайна Осборна, которую я пообещала ему хранить. Но, когда я видела его в последний раз, мне показалось, будто он опасается чего-то подобного. – Она всхлипнула, давясь слезами, и ее отец испугался, что с нею случится истерика.

Однако Молли взяла себя в руки, взглянула в его встревоженное лицо и ободряюще улыбнулась:

– Я ничего не могла с собой поделать, папа!

– Да. Я знаю. Но ты что-то хотела мне сказать. Прошу тебя, продолжай. Тебе, конечно, давно уже пора быть в постели, но если на сердце у тебя лежит тайна, то ты не уснешь.

– Осборн был женат, – заговорила она, не сводя взгляда с отцовского лица. – Это и есть его тайна.

– Женат! Вздор. С чего ты взяла?

– Он сам рассказал мне. Это случилось некоторое время тому, когда я была в библиотеке и читала. Вдруг туда вошел Роджер и заговорил с Осборном о его жене. Роджер меня не видел, в отличие от Осборна. Они взяли с меня слово, что я никому и ничего не скажу об этом. Мне кажется, я поступила правильно.

– Сейчас можешь не беспокоиться о том, правильно или дурно ты поступила, лучше расскажи мне все до конца.

– Долгое время, до прошлого ноября, когда ты уехал к леди Камнор – полгода тому, – мне больше ничего не было известно. А потом он нанес нам визит и оставил мне адрес своей жены, но по-прежнему потребовал сохранить его в тайне. К слову, за исключением этих двух раз, я больше не слышала, чтобы кто-либо заговаривал об этом. Думаю, что в тот, последний, раз он хотел рассказать мне больше, но нам помешала мисс Феба.

– И где сейчас эта его жена?

– На юге, близ Винчестера, по-моему. Он сказал, что она француженка и католичка, а еще, кажется, он говорил, что она была служанкой, – добавила Молли.

– Однако! – Ее отец разочарованно присвистнул.

– А еще, – продолжала Молли, – он упомянул своего ребенка. Теперь, папа, тебе известно столько же, сколько и мне, не считая адреса. Он записан у меня дома и хранится в безопасном месте.

Очевидно, забыв о том, что уже поздно, мистер Гибсон сел, вытянул ноги перед собой, сунул руки в карманы и задумался. Молли замерла в неподвижности, она слишком устала и могла только ждать.

– Что ж! – сказал он наконец, резко вставая с кресла. – Сегодня ночью уже ничего нельзя сделать, а вот завтра утром, пожалуй, я наведу кое-какие справки. Бедная моя, славная малышка! – сказал он, взяв ее лицо в ладони и целуя его. – Бедная, славная, усталая и перепуганная малышка! – Затем он позвонил в колокольчик и попросил Робинсона прислать служанку, дабы та проводила мисс Гибсон в ее комнату.

– Он проснется поздно, – прощаясь, сказал доктор. – Потрясение отняло у него слишком много сил. Пришлите ему завтрак в спальню. К десяти я снова буду у вас.

Несмотря на то что отец ушел очень поздно, он сдержал слово и уже утром был в поместье.

– А теперь, Молли, – сказал он, – нам с тобой предстоит сказать ему правду. Я не знаю, как он ее примет. Быть может, она утешит его, но на это надежды мало. Однако же, как бы там ни было, он должен узнать ее немедленно.

– Робинсон говорит, что сквайр опять ушел в детскую, и опасается, как бы он не заперся изнутри.

– Не волнуйся. Я позвоню в колокольчик и отправлю Робинсона наверх, чтобы сообщить ему, что я здесь и хочу побеседовать с ним.

Полученный ответ гласил: «Сквайр передает мистеру Гибсону свои наилучшие пожелания, но принять его сейчас не может».

Робинсон добавил:

– Прошло много времени, прежде чем он вообще ответил, сэр.

– Поднимитесь к нему еще раз и скажите, что я готов подождать столько, сколько потребуется, чтобы он принял меня. А вот это чистой воды ложь, – сказал мистер Гибсон, поворачиваясь к Молли, как только Робинсон вышел из комнаты. – Уже в двенадцать меня ждут в другом месте, далеко отсюда. Но, если я не ошибаюсь, привычки истого джентльмена не позволят ему заставить меня ожидать его благорасположения, и потому он подчинится им скорее, чем любым другим воззваниям к голосу его разума, и выйдет из комнаты.

Впрочем, мистер Гибсон уже начал терять терпение, прежде чем они услышали шаги сквайра на лестнице; он спускался к ним неохотно и явно против своей воли. Он вошел в комнату, словно слепой, шаря вокруг себя руками, и оперся сначала на стул, а потом и на стол, пока не подошел к мистеру Гибсону вплотную. Затем сквайр молча взял доктора за руку и, понурив голову, приветствовал его слабым рукопожатием.

– Мне очень плохо, сэр. Полагаю, так было угодно Господу, хотя мне от этого не легче. Он был моим первенцем. – Сквайр говорил так, словно видел перед собою совершеннейшего незнакомца, сообщая ему факты, которые тому не были известны.

– Со мной пришла Молли, – сказал мистер Гибсон, у которого тоже перехватило горло, и слегка подтолкнул дочь вперед.

– Прошу прощения, я даже поначалу не разглядел тебя. Я думал о своем. – Сквайр тяжело опустился на стул и, казалось, забыл об их присутствии.

Молли спросила себя, что же будет дальше. И вдруг заговорил ее отец.

– А где сейчас обретается Роджер? – спросил он. – По-моему, скоро он должен оказаться на мысе Доброй Надежды? – Поднявшись со своего места, он взглянул на одно или два нераспечатанных письма, пришедших с утренней почтой; одно из них было подписано рукой Синтии. Они с Молли заметили его одновременно. Казалось, со вчерашнего дня минула целая вечность! Но сквайр не обратил внимания на то, как они переглянулись между собой.

– Думаю, вы будете рады увидеть Роджера рядом с собой, сэр. Разумеется, для этого потребуется несколько месяцев, но я уверен, что он вернется так быстро, как только сможет.

Сквайр пробормотал что-то себе под нос. И отец, и дочь напрягли слух, пытаясь разобрать слова. Обоим показалось, что это было нечто вроде: «Роджер – это не Осборн!» И, когда мистер Гибсон заговорил, он исходил именно из этого предположения. Голос его звучал мягко и негромко, Молли еще никогда не слышала, чтобы он говорил так.

– Да! Мы все знаем об этом. Хотелось бы мне, чтобы Роджер, или я, или кто угодно другой, мог бы сделать что-либо, дабы утешить вас, но это не в силах человеческих.

– Я пытаюсь убедить себя, сэр, что на все есть Божья воля, – сказал сквайр, подняв голову и впервые взглянув мистеру Гибсону в лицо, и голос его зазвучал с новой силой: – Но смириться с этим куда труднее, чем полагают счастливые люди.

Они немного помолчали. Первым тишину нарушил сквайр:

– Он был моим первенцем, сэр, моим старшим сыном. Но в последние годы, – голос его сорвался, но он сумел взять себя в руки, – мы не были такими хорошими друзьями, как мне бы того хотелось. И я даже не уверен… не уверен в том, что он знал, как я люблю его. – Он не выдержал и разрыдался.

– Пусть его! – прошептал мистер Гибсон, обращаясь к Молли. – Сейчас он немного успокоится и ты поведаешь ему все, что тебе известно. Ничего не бойся, рассказывай именно в том порядке, как это случилось.

Молли начала свой рассказ. Собственный голос показался ей высоким и неестественным, как будто это говорил кто-то другой, но она старалась произносить слова ясно и отчетливо. Сквайр даже не пытался ее слушать, во всяком случае поначалу.

– Однажды, когда я еще жила у вас, во время последнего недомогания миссис Хэмли, – при этих ее словах сквайр перестал всхлипывать, – я была в библиотеке и туда вошел Осборн. Он сказал, что пришел всего лишь взять какую-то книгу и что я не должна обращать на него внимания, поэтому я продолжила читать. Вскоре на вымощенной каменными плитами садовой дорожке, что вела к окну, которое было открыто, показался Роджер. Со своего места он не видел, что я сижу в уголке, и обратился к Осборну, сообщив ему: «Вот письмо от твоей жены!»

Вот теперь сквайр весь обратился в слух; впервые его покрасневшие и припухшие глаза встретили чужой взгляд, и он стал всматриваться в лицо Молли с напряженным тревожным ожиданием, повторяя:

– Его жена! Осборн был женат!

Молли тем временем продолжала:

– Осборн рассердился на Роджера за то, что тот заговорил о ней в моем присутствии, и они взяли с меня слово, что я буду хранить молчание, как и не стану упоминать об этом в разговорах с кем-либо из них. Даже папе я рассказала обо всем лишь давеча ночью.

– Продолжай, – мягко произнес мистер Гибсон. – Расскажи сквайру о визите Осборна – то, что ты поведала мне!

А сквайр ловил каждое ее слово, приоткрыв рот и широко распахнув глаза.

– Несколько месяцев тому Осборн пришел к нам. Ему нездоровилось, и он хотел повидать папу. Но папа уехал, и дома я была одна. Не припомню в точности, как это получилось, но он заговорил со мною о своей жене в первый и последний раз после того случая в библиотеке. – Молли взглянула на отца, словно желая убедиться, стоит ли ей продолжать и рассказывать о тех немногих подробностях, что стали ей тогда известны.