Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

именно Трифон Коробейников, а не другой русский паломник{83}.

В XVI веке, как и прежде, собственно русские произведения составляли только часть в целом составе нашей древней письменности, наполненной по преимуществу произведениями переводными, т. е. переводами из Византийской литературы. Но переводы эти не были точным воспроизведением подлинников, а наоборот, отличались от них многими или сокращениями, или вставками, и являлись, скорее, самостоятельными переделками, приспособленными к русским понятиям и вкусам. Даже и переводы собственно югославянские подвергались подобным приспособлениям, благодаря которым получали русскую окраску или русскую редакцию и тем в большей степени, чем чаще переписывались, т. е. чем распространеннее было произведение. К заимствованным из Византии и переделанным на русский лад произведениям принадлежали многочисленные повести и сказания как духовного, так и светского содержания, и чем обильнее в них был элемент чудесного, сказочного, тем более привлекали они русских читателей. Образцом подобных произведений, повествовавшим русским людям о древних странах и народах, служат известные с VI века в нашей письменности повести о Вавилонском царстве. Повести эти вращаются главным образом около запустевшего града Вавилона, которого стены обвил спящий исполинский змей, так что его хобот (хвост) в городских воротах сходился с его пастью. Когда кто-либо из иноземцев, проникших в город и выносивших из него сокровища, задевал змея и будил его, то он издавал такой рев и свист, от которого падали воины и кони подступавшей к городу чужеземной рати. Подобные же заимствованные произведения представляют повести о прекрасном греческом витязе Девгении, об Иверской царевне Динаре (под которой разумеется знаменитая Грузинская царица Тамара) и пр.

К первой половине XVI века относятся сочинения некоего западнорусского выходца Ивана Пересветова, именно его сказания о Турском царе Магомете и Волоском воеводе Петре; в них автор восхваляет строгое, даже жестокое правосудие турецкого султана Магомета, который с неправедных судей с живых кожу сдирал и тем водворил правду в своей земле. Его правление ставится в пример русскому царю (молодому Ивану Васильевичу): в Московском царстве хотя вера настоящая православная, но вельможи держат города и волости (в кормлении) и неправым судом богатеют от слез и от крови народной. Это нравоучение относительно жестокого обращения с вельможами, как известно, пошло в прок Ивану IV, хотя правосудия в русской земле он не водворил.

Значительный отдел переводной и вообще заимствованной литературы по-прежнему составляли книги «ложные», «отреченные» или «апокрифические», которые и в сем веке продолжали переходить в нашу письменность из источников византийских и славянских. Эти баснословные, хотя и благочестивые повести, сказания, слова, притчи, беседы, поучения, связанные с событиями и лицами из Ветхого и Нового Завета, а также всякие суеверные приметы, гадания, молитвенные заговоры в изобилии наполняли древнерусские рукописные сборники, и, несмотря на церковное запрещение, составляли любимое чтение наших предков, привлекая их, как элементом чудесного, сверхъестественного, так и простодушными, доступными для них философскими рассуждениями или наставлениями в высшей мудрости и в благочестивом образе жизни. Таковы, например: «Сон Пресвятыя Богородицы», в котором Она заранее видела страдания, крестную смерть и воскресение Спасителя; «Суды Соломона», в которых повествуется о разнообразных и мудрых его судебных решениях; «Худые номоканунцы» и пр. Последним именем называются мнимые заповеди и правила, будто бы сочиненные св. Отцами для руководства православным людям; здесь предлагаются наставления, сколько надобно делать поклонов на день, какое «вариво» и «сочиво» есть и по скольку в какие постные дни, в какие дни причащаться св. тайн и как к ним готовиться, как держать себя духовному чину, т. е. попам и дьяконам, как отправлять богослужение; что делать в случае, если св. дары кто уронит, как освящать просфоры, какую назначать эпитимию в разных случаях, и т. п.

К заимствованиям из апокрифической литературы Византийской в XVI веке присоединяются и заимствования из такой же литературы Западноевропейской, совершавшиеся при посредстве отчасти Польши и Западной Руси, отчасти Новгорода и Пскова. Образцом последнего заимствования представляется так наз. Луцидариус (собственно Elucidarium), или «Просветитель». Основа этой книги также богословская; но к ней примешались элементы греко-римской мифологии, отрывки из средневековых сказаний, астрологических гадательных книг, бестиариев и космографий. В русском переводе (по-видимому, с немецкого языка) эта книга является, по обыкновению, своеобразной переделкой. Она представляет род собеседования между учителем и учеником. Учитель отвечает ученику, который предлагает вопросы о всевозможных предметах; например: о Св. Троице, о сотворении мира (причем земля, обтекаемая морем, уподобляется желтку, плавающему в яйце), о рае (который оказывается окружен огненной стеной, достающей до неба), о частях света, разных странах и народах, о морях, солнечном и лунном затмении, ветрах, землетрясениях, дне и ночи, звездах и планетах и связи с ними человеческой судьбы, о естестве животных и человека, о праведниках и грешниках, об антихристе и т. д. Полубогословские, полуязыческие ответы на подобные занимательные вопросы, конечно, во многом удовлетворяли наивной любознательности наших предков. Известный Максим Грек, в своих сочинениях немало боровшийся против ложных или апокрифических книг, разбирает также Луцидариус, предлагая назвать его Тенебрарйус («еже есть темнитель, а не просвятитель»){84}.

Недаром русская церковная иерархия преследовала ложные или отреченные книги, называя их ересями: от этих книг недалеко было и до действительных ересей. Правда, иногда сами иерархии вводились в заблуждение благочестивым характером подобной литературы, и некоторые апокрифические сказания принимали за истинные. (Напр., митрополит Макарий считал канонической книгой такой апокриф, как «книга Еноха Праведного»). Стоглавый собор русских иерархов, восставший против гадательных и астрологических книг, как против ереси, сам впал в некоторые погрешности против церковных канонов, ратуя за сугубую аллилуйю, за двуперстое сложение три крестном знамении, объявляя ересью стрижение бороды и усов; причем ссылался на небывалые постановления Отцов и Вселенских соборов. Тем не менее, несомненно, существовала связь между ложными книгами и некоторыми ересями, возникавшими в древней Руси.

Известно, что новгородские так наз. жидовствующие в особенности употребляли книги астрологического содержания, которые судьбу человеческую связывали с течением небесных планет. Известно также, что ересь сия, несмотря на погром, которому она подверглась на соборе 1504 года, продолжала существовать после того и привлекать к себе сочувствие многих русских людей. Особенно это сочувствие гнездилось в северных или заволжских краях, в обителях Вологодских и Белозерских. Так, последователи Нила Сорского, с князем-иноком Вассианом во главе, ратуя против монастырского землевладения, в то же время высказывали свое неодобрение строгим наказаниям новгородских еретиков. В царствование Грозного эта ересь возродилась в новом виде и с новой силой. Возрождению ее и усилению вообще свободомыслия, очевидно, способствовали два обстоятельства: во-первых, ослабление церковного и правительственного надзора при неустройствах и смутах, происходивших в малолетстве Ивана IV; во-вторых, сношения с Литовской Русью и