Милый ангел - Колин Маккалоу

Хозяйка расцвела улыбкой, будто ничего не произошло.

– Это Гарольд Уорнер, Харриет. Мой квартирант-любовник.

Я пробормотала какую-то заученную любезность, на которую он ответил ледяным кивком и тут же повернулся ко мне спиной, будто больше не мог меня видеть. Если бы не мой рост, клянусь, я бы забилась вместе с Фло под диван. Бедняжка! Наверное, и с ней Гарольд обходился не лучше, чем со мной.

«Мой квартирант-любовник». Так вот почему все допытывались, познакомилась я с Гарольдом или еще нет!

Хозяйка с Гарольдом покинули комнату: он впереди, а она по пятам за ним, как овчарка, охраняющая отбившуюся от стада овечку. Очевидно, удалились в ее спальню. А может, в комнаты Гарольда прямо над моими. Когда я поняла, что в ближайшее время они не вернутся, то легла на пол, приподняла обтрепанный край обивки дивана и увидела в темноте два огромных блестящих глаза, похожих на стеклянные шарики на пыльной обочине дороги. Выманить Фло из-под дивана удалось не сразу, но наконец она проползла по полу боком, как краб, потом вскочила и бросилась мне на шею. Я поудобнее пристроила ее у себя на бедре и заглянула ей в глаза.

– Ну что, ангеленок, – заговорила я, приглаживая распушившиеся волосы, – пойдем ко мне, поиграем с твоими мелками?

Мы вместе подобрали мелки с пола – их набралось больше сотни, и не дешевых детских мелков, а немецких, для художников, всех мыслимых цветов и оттенков. Денег, которые мать Фло отдала за эти мелки, хватило бы на ежедневную покупку нового платья для малышки.

Этим днем я узнала о Фло много нового. Да, она не говорила, по крайней мере при мне, но демонстрировала ясное и развитое мышление. Мы вместе смастерили из картона коробку с отделениями для мелков, потом я попросила девочку отложить в кучку все зеленые, и она выполнила просьбу. Потом я дала ей новое задание: разобрать мелки одного цвета по оттенкам, и Фло задумалась, решая, в какое отделение коробки отложить желтовато-зеленый мелок. Мы нашли все красные, розовые, желтые, синие, коричневые, серые, лиловые и оранжевые мелки, и Фло ни разу не ошиблась. Нетрудно было понять, что наше занятие ей нравится: она даже начала напевать, не разжимая губ. К моему удивлению, ей и в голову не пришло рисовать на моих стенах. Сидя за столом, мы дружно съели картофельный салат, сырую капусту и окорок, запили их лимонадом, а затем улеглись на мою постель, чтобы вздремнуть. Стоило мне шевельнуться, Фло крепче прижималась к моей ноге и двигалась вместе со мной. Никогда еще я не была так счастлива, как в этот день, – я играла с Фло, чувствовала себя частицей ее мира. А в это время ее мать, воплощенное противоречие, развлекалась в постели с каким-то ненормальным. Как же Фло проводила другие воскресенья? Я догадалась, что Гарольд навещал миссис Дельвеккио-Шварц каждую неделю, да и поведение хозяйки говорило о том же. Десятка Мечей, Королева той же масти, смерть.

Я отвела Фло домой, когда услышала, что ее мать громогласно зовет своего ангеленка. Малышка доверчиво подала мне руку, поднялась вместе со мной наверх и кинулась к матери, как будто и не обиделась, что ее бросили на два часа. Я уходила от них с путающимися мыслями и болью в сердце. Когда я закрыла дверь их комнаты, в неосвещенном коридоре меня почему-то охватил беспричинный страх, и я обернулась. В темноте стоял Гарольд, ничем не выдавая свое присутствие. Казалось, он слился со стеной, снизу разрисованной каракулями, сверху покрытой грязно-белой краской. Наши взгляды скрестились, и во рту у меня вмиг пересохло. Опять эта ненависть! Она была осязаема. Со всех ног я бросилась вниз, хотя он не пугал меня ничем, кроме взгляда.

Мне давно пора ложиться, а я сижу за столом, покрываясь мурашками. Что я такого сделала, чем заслужила ненависть этого странного старика? Кто эта Королева Мечей, которой грозит опасность, – миссис Дельвеккио-Шварц, Пэппи, Джим или я?

Среда

2 марта 1960 года

Вести дневник в обычной тетради очень удобно: в ней нет страниц с датами, которые пришлось бы пропускать, а потом стыдиться их белизны. В тетради достаточно только написать сверху дату и продолжать записи, даже если до этого целых две недели не вспоминала про дневник. Одну толстую тетрадь я уже исписала и начала вторую. В двери моей комнаты врезной замок, но когда я забываю ключ, я запросто обхожусь без него, значит, открыть комнату может кто угодно. Поэтому я прячу заполненную тетрадь-дневник в глубине шкафа, поближе к куску сыра «тильзитер». Я рассудила, что даже Гарольд не отважится сунуть голову в шкаф, а тем более рыться в нем. От сыра смрад в шкафу невероятный! Чтобы он не просачивался в комнату, я заклеила щель в дверце пластилином, а на дверцу повесила табличку: символ радиоактивности – череп со скрещенными костями и крупная подпись «Осторожно: сыр!». Этим выстрелом я убила сразу двух зайцев. Во-первых, возиться с пластилином мне лень, поэтому я ем «тильзитер» не чаще раза в неделю, а то я как начну, так и остановиться не могу. Во-вторых, мой дневник надежно спрятан. Для верности я приклеиваю к пластилину волосок – этот фокус я узнала из какого-то детективного фильма. А новый дневник всегда при мне – и в Королевской больнице, и во время походов по магазинам. Когда хранишь тайны, осторожность лишней не бывает.

Сегодня на работе произошел необычный случай. В «травме» днем был аврал: на аэродроме Маскот разбился двадцатиместный самолет, половину пострадавших увезли в Сент-Джордж, половину доставили нам – и живых, и мертвых. Ненавижу ожоги. И не я одна. Шесть пассажиров и два пилота отправились из «травмы» прямо в морг, но, когда я уходила, двое были еще живы. О, эта вонь! Будто ростбиф подгорел. Ее ничем не перебьешь, поэтому другие наши пациенты нервничали, пугались, да и сестрам было страшно, что с ними случается редко. К тому же сестер у нас, как всегда, не хватает.

Крис вызвала к себе сестра Агата, младшая лаборантка наводила порядок в темной комнате, я чинила прохудившиеся мешки с песком – словом, выдалась спокойная минутка. И вдруг в лабораторию вошел мистер Дункан Форсайт! Я сидела за нашим единственным столом в приемной, орудовала иголкой и голову подняла не сразу. А когда подняла, от удивления разинула рот. Как он улыбался мне! И правда, видный мужчина. Я изобразила вежливую улыбку и встала, заложив руки за спину, как полагается дисциплинированной подчиненной при виде божества. Голова опущена, живот втянут, пятки вместе, носки врозь. За пару лет работы в больнице эта поза стала для меня привычной.

Оказалось, ему нужен только телефон – в травматологическом отделении все телефоны заняты из-за аварии, как он сам объяснил. Я указала на наш телефон и подождала, пока он велел телефонистке с больничного коммутатора обзвонить его подчиненных и сообщить, что он ждет их на четвертом этаже Чичестер-Хауса. Он положил трубку, я уже думала, что он сейчас уйдет, но ошиблась. Он присел на край моего стола, покачивая ногой и разглядывая меня. Потом спросил, как меня зовут, выслушал ответ и повторил мое имя.

– Харриет Перселл… Приятное, старомодное звучание.

– Да, сэр, – отчеканила я, сидя прямая как палка.

Его зеленые глаза были загадочными. В любовных романах часто встречаются герои с изумрудными глазами, а эти были болотно-зеленые, переливчатые. У меня черные глаза, зрачок почти сливается с радужкой, потому мне и понравились глаза мистера Дункана Форсайта, необычные, но чем-то напоминающие мои. А он все сидел, смотрел на меня, тихо улыбался, и только когда я начала краснеть, соскользнул со стола и прошествовал к двери с отсутствующим видом, с каким ходят по больнице все врачи. Как будто их передвигает с места на место незримая сила, действующая извне.

– До свидания, Харриет, – сказал он и вышел.

Уф! Наверное, ростом он под метр девяносто, мне пришлось задирать голову. Какой он все-таки красавец! Но миссис Дельвеккио-Шварц зря надеется, ее картам я ни за что не поверю!

После работы состоялся мой первый урок кулинарии. Когда я постучалась к Клаусу в девятом часу, у него уже были наготове все ингредиенты. Поджидая меня, он играл на скрипке, как настоящий виртуоз, выбрав какую-то классическую пьесу, полную томления. В классической музыке я не разбираюсь, но, послушав игру Клауса, решила купить любую пластинку, какую он только посоветует. Билли Вон ему не соперник.

Мы приготовили бефстроганов и шпетцле (я спросила у Клауса, как это пишется, и правильно сделала: в моем оксфордском словаре такого слова нет), и я окончательно уверовала, что вознеслась на небеса. Клаус показал мне, как нарезать наполовину размороженное говяжье филе тоненькими полосками, как крошить грибы и лук, прочел лекцию о способах заточки ножей. А шпетцле по составу ничем не отличаются от бабулиных клецек, только тесто Клаус пропустил через дуршлаг в кипящую подсоленную воду, разрезая колбаски из теста на короткие толстые рожки.