Игнатий Лойола - Анна Ветлугина

Лошадёнка неторопливо цокала по городским улочкам. Вскоре город кончился, потянулись луга, болотца... Впереди нависла гора, поросшая густым лесом. На самой её вершине, словно гигантские ели, вздымались остроконечные башни.

«Повезло мне, — думал студиозус, — когда бы ещё пустили в такую красоту?»

Кобылка вошла в лес, поднялась несколько кругов по извилистой дороге и остановилась.

   — Слезай, честный человек! — весело сказал повар. — Пора своё доброе имя отрабатывать.

В родительском доме Альбрехт немало натренировался на мешках с мукой, но это не слишком помогло. Он совершенно выбился из сил, поднимая тяжеленные брюкву и морковь на гору, к воротам замка. Повар в это время беседовал наверху со стражником.

   — Это только один раз! — успокоил он потного студиозуса, волочащего последний мешок. — Потому как наружу выйдешь только через три месяца, — объяснил он, дождавшись, пока стражник запрет ворота.

   — Спасибо, что уберегли меня от самой тяжёлой работы, — язвительно поблагодарил Альбрехт.

   — Да не стоит благодарности! — радушно отозвался повар. — Внутри работёнка не легче.

И он указал на боковую тропу, круто поднимающуюся почти сразу от входа.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Иниго решил всерьёз заняться своей душой. Столько непонятного, даже опасного скрывалось в ней! Следовало отметить чем-то зримым начало новой жизни. Почти доехав до Монсеррат, он счёл себя неподготовленным к посвящению в воины Христовы и рыцари Пресвятой Девы. Действительно, разве его жизнь достаточно изменилась, хоть и средств стало меньше? Несмотря на ранения, он всё тот же сеньор Иниго Донёс де Лойола, гордый, пусть и небогатый дворянин из прославленного рода.

С этими мыслями он свернул в Лериду — последнее большое селение перед знаменитым монастырём. Там продавалось кое-что полезное для паломников. Лойола тут же купил альпаргату — полотняные туфли на пеньковой подошве. Осмотрел покупку внимательно. Нахмурился.

   — Удобные, не сомневайтесь, — заверил его лавочник.

   — Вот то-то и оно! — вздохнул Иниго. — Не паломничество, а приятная прогулка в таких получится.

Продавец пожал плечами:

   — Все берут, не жалуются.

   — Ещё бы им жаловаться! — проворчал под нос будущий паломник. — Ах... Кстати, что это у вас висит такое замечательное?

   — Да чего ж тут замечательного, сеньор? Мешки и есть мешки.

   — Вы сами их шьёте или, может быть, заказываете портным?

   — Да каким портным, сеньор. Сами, конечно. Тут и шить-то нечего.

Порывшись в потайном кармане своего чёрного хубона, Лойола достал монету.

   — Сшейте мне такой же мешок. Только с прорезями для рук и головы.

Продавец внимательно посмотрел на него.

   — Простите, сеньор, я вас правильно понял, вы хотите сшить из мешочной ткани... рубашку?

   — Правильно понял, — Иниго хищно ощупывал взглядом полки, — вот эту тыковку для воды ещё дайте.

   — Но... сеньор, — лавочник даже забыл изображать суету. — Разве можно прямо на тело одежду из мешковины? Колоться ведь будет, не стерпите.

Он с жалостью посмотрел на странного покупателя. Тот невозмутимо осматривал посохи.

   — Колоться, это хорошо. Обязательно сшейте. Прямо сейчас. Много времени это шитье не займёт.

   — Такая одежда подходит только для праведников, — с благоговением в голосе ответил лавочник, — вы праведник, сеньор?

Покупатель, будто не слыша, продолжал:

   — И ещё вот этот посох. Ты прав. Одежда выйдет превосходная. Обязательно подарю её знакомому праведнику.

Со свежесшитой колючей рубашкой, а также с другими покупками, притороченными к луке седла, Иниго покинул Лериду.

   — Праведник... Праведник? — бормотал он, направляя мулицу на дорогу, ведущую к монастырю. — Неужели и впрямь мне суждено стать праведником? А вдруг опять искушение?

Монсеррат потряс его своим величием. Немало гор и скал ему пришлось повидать, но эти!.. Будто тысячи человеческих фигур рвались в небо, да так и окаменели, слившись в единый монолит.

Лойола слез с мулицы. Долго стоял, держась за седло, не решаясь двинуться дальше.

   — Добрый рыцарь, а добрый рыцарь! — раздался скрипучий голос откуда-то снизу. На земле, прикрывшись ветошью, лежал нищий. Лицо было грязное, из-под тряпья высовывались ноги, покрытые багровыми язвами.

   — Поможешь несчастному, добрый рыцарь? — проскрипел он.

Иниго по привычке потянулся к кошельку и замер. Теперь денег не было совсем. Последние гроши он потратил в Лериде.

   — Прости. Нету, — ему показалось, что голос прозвучал фальшиво.

Нищий не ответил. То ли закашлялся, то ли засмеялся. Со вздохом, Лойола снова влез в седло и поехал в гору. Вскоре начали встречаться монахи, спешащие по своим делам. Одному из них он поведал о своём желании генеральной исповеди. Получив совет обратиться к отшельнику Жану Шанону, Иниго пожертвовал монастырю мулицу, служившую ему верой и правдой всю дорогу, и, опираясь на посох, отправился на поиски исповедника.

Это происходило за три дня до праздника Благовещенья.

Будущий паломник, боясь упустить какой-либо грех, попросил письменной исповеди. Все три дня до праздника он без отдыха трудился, исписав немало страниц своим безупречным почерком. Отшельник счёл возможным отпустить грехи, и Иниго, верный своим любимым рыцарским романам, пошёл посвящаться в рыцари Пресвятой Девы. Он повесил перед Её престолом своё оружие — кинжал и шпагу — и всю ночь простоял на коленях, совершая рыцарский обряд «бдения над оружием».

Впрочем, несколько раз за ночь пришлось сделать себе поблажку из-за нестерпимой боли в ногах — подняться с колен и стоять, опираясь на посох. Из-за этого он остался не вполне доволен собой.

На рассвете Лойола переоделся в одеяние из мешковины. Надел верёвочную туфлю на правую ногу — ту, которой больше досталось. Она опухала, несмотря на бинты и езду верхом. Отныне ей предстояло совершить невозможное. Левую ногу он решил оставить босой.

Тяжело вздохнул и, таясь, покинул монастырь. Кинжал и шпага остались висеть в церкви. С трудом спустившись с горы, он критически оглядел своё имущество. Посох, сумка с бумагой для записей, тыковка-фляга, наполненная водой, да узел с прежней богатой одеждой. Последний казался явно лишним. И тут Иниго вспомнил о нищем, которому ничего не подал.

Поспешно он вернулся ко входу. Разумеется, там никого не было в такой ранний час. Будущий паломник решил не уходить, покуда не найдёт этого бедного человека. Монахи, проводившие в часовне молитвенные бдения, подсказали ему, где обычно спит этот нищий.

Лойола заглянул в пещеру, подходившую по описанию, и разглядел в полумраке ноги, покрытые язвами. Преодолев отвращение, протянул руку и потряс лежащее тело. Ноги исчезли. Показалась всклокоченная голова.

— Вот. Это тебе от доброго рыцаря, — сказал голове Иниго. Положил свёрток и ушёл, теперь насовсем.

Он брёл, размышляя о своём новом состоянии, уже довольно долго, когда со стороны монастыря послышался топот копыт. Что-то подсказало ему: скачут за ним. Может, монсерратский духовник счёл какой-то из его грехов слишком тяжёлым?

Настигший его всадник держал в руках узел.

   — Это вы отдали бродяге свою одежду?

   — А в чём дело?

   — Он говорит: вы сделали ему подарок. Но тут слишком богатые вещи. Мы должны выяснить, не украл ли он их.

Ком подкатил к горлу Иниго. В то время как он радовался своему доброму поступку, бедного нищего подозревали в краже, может, даже били! Есть ли на земле хоть что-нибудь однозначное?

   — Вещи мои, — мрачно сказал он, — и я действительно их подарил. Верните и оставьте человека в покое.

Он повернулся, собираясь продолжить путь. Однако всадник медлил:

   — Сеньор... Настоятель интересуется: вы же, верно, из очень знатного рода... Не из Страны ли Басков, случаем?

   — Зачем это настоятелю?

   — Вас кто-то узнал. Слышали о вашей доблести, и теперешний ваш духовный подвиг...

Лойола нахмурился.

   — Какая разница, кто откуда родом? Главное — куда мы попадём после смерти. Передай это настоятелю. С Богом!

И захромал прочь, решительно вонзая посох в дорожную пыль.

«Узнали, значит, — сердито бормотал он, — похвалы разводить будут... мало мне искушений!»

Он решил свернуть с большой дороги, идти окольными путями. Авось первое время знакомые не встретятся. А потом узнать сеньора Лопеса Рекальдо де Лойолу будет уже труднее. Он перестанет бриться, стричь и укладывать волосы — то, что всегда делал с огромным тщанием.

Путь его лежал в Барселону, откуда уходили корабли в Святую землю. Брат говорил: из-за чумы теперь на кораблях требуют справку о здоровье.

«Надо попробовать силу убеждения, — думал Лойола, — в моём теперешнем обличье врачи, пожалуй, не захотят меня осматривать. Но почему бы мне не убедить капитана? Чем он лучше солдат в Памплоне?»