Тайна горы Крутой - Владимир Шустов

— Ребята, познакомьтесь. Это Павлик Катаев. Он наш гость, — сказала Галина Сергеевна, — приехал Павлик из города Новостроя. Юннаты, где юннаты?

Подошла Маринка, исподлобья посмотрела на новичка. «Ну вылитый Славка. Такой же толстый, неповоротливый. Лицо веснушчатое, только глаза зеленоватые».

— Марина, возьми у Павлика голубя и унеси в живой уголок. А ты, Жора, накорми и проводи гостя в четвертую палату. Там свободная койка.

В четвертой палате спали. Было темно. Павка сразу налетел на стул. Хорошо, что Жора успел перехватить его, а то наделали бы шума. Свободная кровать стояла у окна.

— Вот. Раздевайся и ложись, — показал Жора. — Не разговаривай только. Будут приставать — молчи. Да, пожалуй, все спят. Разве Слава. Славка, спишь?

В ответ на соседней кровати раздался храп с присвистом.

— Спит.

Чистые простыни пахли свежестью. Павлик натянул одеяло до подбородка, подогнул колени и, прикоснувшись щекой к подушке, блаженно закрыл глаза. Приятно было отдыхать в мягкой кровати. Признаться, за дорогу он устал. Двести километров — не раз чихнуть. «Где-то сейчас Тимка? Юлька, наверно, сидит в голубятне, не вылезая, ждет вестей. Кто-то сейчас на заготовку ходит? Может быть, и Лапина уже разыскали, Вася хитрый: сразу по всему Союзу письма разослал». Мысли сменялись одна другой. О многом хотелось узнать Павлику.

— Пав, ты спишь? — соседняя кровать скрипнула, одеяло заколыхалось. — Я — Славка. Помнишь, у ворот дежурный? Ты мне сразу понравился.

— Нельзя разговаривать. Отбой.

— Шепотком можно! — обрадовался Слава. — Не разбудим. О чем в пионерской договорились, а?

— Я от нашего лагеря секретное поручение имею, — солидно ответил Павка. — Вот и разговаривал…

Не успел он закончить фразы, как почувствовал, что отъезжает помимо своей воли к стене. Горячее дыхание щекотнуло ухо.

— Дай немножко одеяла, — Слава стал убеждать нового друга, что умеет хранить тайны. — Обязательно должен мне рассказать, — шептал он. — Я тебя первый встретил. Расскажи, потом я стихи новые прочитаю. Чес-слово! Еще никому не читал.

Ребята тесно прижались друг к другу, накрылись с головами одеялом. Павлик рассказал о горе Крутой, о надписи на камне-игле, о Григории Лапине, неизвестном герое.

— Вы его найдете! — взволнованно заверил Слава. — Чес-слово! Надо с нашими ребятами поговорить. Вот завтра сбор будет…

— Павел Иванович Кремнев придет. Я знаю.

— Ну, тогда слушай, стихи прочитаю, — сказал Слава. — Хочешь? Ты глаза зажмурь. Я, когда пишу, всегда сначала зажмурюсь, увижу, а потом писать начинаю. Новое стихотворение я назвал «Поток». Для сбора написал. Это про партизана. Он в разведке был и речку горную с водопадом нашел. А на водопадах знаешь какие электростанции построить можно? Большие. В те времена война была гражданская и партизан не думал об электростанции. Но война кончилась, он выучился и приехал на ту речку, чтобы станцию построить. Эта станция от Малахита совсем недалеко.

Слава помолчал, подумал и тихо, нараспев, начал:

Снега белее облаковЛежат на склонах гор.Ручьи, стекая с ледников,Заводят разговор.Бегут ручьи, поют ручьи,Спешат… А за горойПоток стремительный гремитХолодною водой.

Вдруг одеяло, как живое, зашевелилось и медленно поползло с кровати. Павка инстинктивно схватился за него и стал тянуть к себе.

Слава отнесся к внезапному нападению спокойно. Он сел и возмущенно спросил:

— Сашка, почему ты не спишь? Отбой тебя не карается?

Знакомый голос, тот, что кричал дежурного Славу, обиженно ответил:

— Я за тебя, Славка, больше никогда дежурить не буду! Ты всегда так, Славка! Как стихи писать — подежурь, а читать — другим. А мы хуже, да?

— Ничуть, — подтвердило несколько голосов.

— Читай для всех, — потребовал Саша.

Ребята прослушали стихи, похвалили. Павлик в третий раз за день рассказал о цели приезда в Малахит. И четвертый отряд твердо решил тоже взяться за розыски героя.

Уже обозначались бледные квадраты окон, уже на востоке протянулась чуть розовая полоска зари, уже чирикнула пичужка на ветках кудрявой березы под окном, а пионеры сидели на кроватях, обхватив руками голые коленки, и говорили о героях революции, которые завоевали для них светлую счастливую жизнь.

В полдень Павка шагал в первой шеренге четвертого отряда к холму, за город. Гордо возвышался на холме белый мраморный обелиск — памятник большевикам-подпольщикам.

Сели прямо на траву, поотрядно, большим, но тесным кругом. В центре — Павел Иванович. На нем просторный полотняный костюм. Серебряные виски оттеняют глубокие морщины на открытом смелом лице. Глаза у Павла Ивановича добрые, ласковые.

Никогда не забудет Павка рассказа Павла Ивановича о бесстрашной подпольщице Цветковой.

Задержали Веру белоказаки в Черном бору, недалеко от города. Ходила девушка к партизанам, чтобы сообщить им день и час выступления рабочих Малахита против колчаковцев. И вот на обратном пути, миновав самые опасные места, наткнулась она на кавалерийский патруль. Черноусый сотник остановил Веру, окинул ее подозрительным взглядом, заглянул в корзинку с грибами и грозно спросил:

— Что по лесу шляешься? К партизанам ходила?

Вера прикинулась глупой деревенской девчонкой и совсем было одурачила беляков, которые смеялись над ее испугом и нелепыми ответами.

Но у городской окраины повстречался казакам Мишка Жаднов, сын золотоскупщика. Увидел он Веру и оскалил щербатый рот:

— Допрыгалась, большевичка! Дружка-то повесили, и по тебе петля слезы льет!

Метнулась Вера к плетню. Черноусый сотник дал шпоры коню, догнал ее и ударил плашмя саблей по русой голове. Упала девушка. Высыпались из корзинки грибы, и выпали наганы, которые лежали на дне.

Скрутили белоказаки бесстрашную подпольщицу и бросили в подвал. Начались допросы и пытки, но она молчала. А подпольщикам сообщила запиской, что партизаны поддержат рабочих в нужный день и час.

— Вот здесь, где сейчас обелиск, — показал Павел Иванович, — зарубили белоказаки Веру Цветкову с товарищами. Изрубили в куски. Мы потом отомстили за них колчаковцам…

На поляне стояла тишина. Дружно гудели пчелы на розовых головках клевера. Стрекотали кузнечики, да в синеве перешептывались листья высоких тополей.

Светлоглазая Маринка отвернулась и как-то странно засопела носом. Саша тронул рукой узенькое загорелое плечо.

— Маринка, ты что?

— В глаза пыль набилась.

— Нет, Маринка, это не пыль. Сейчас и ветра-то нет. Это, Маринка, другое…

— Другое, — всхлипнула девочка. — Я бы, наверно, не выдержала.

— Выдержала бы, Маринка, обязательно! Когда трудно, ты всегда думай о бесстрашных революционерах!

Павел Иванович закончил рассказ. Саша встал, вытянул руки по швам и запел:

Замучен в тяжелой неволе,

Ты славною смертью почил…

Песня ширилась, росла. Привлеченные ею, подошли рабочие. Остановились у обелиска, сняли кепки и присоединили к общему хору сильные, суровые голоса.

Потом Слава читал стихи, а Павлик рассказывал о Григории Лапине. Павел Иванович, лично знавший многих командиров из полка «Стальной солдат революции», не помнил такого.

С грустью покидал Павлик лагерь. Медленно шагал он вместе со Славой к станции. Слава смотрел другу в глаза и молча вздыхал.

— И чего ты, Славка, вздыхаешь? И так тошно.

— Мне тоже, — сознался Слава.

— Не нашли Лапина мы, — уныло сказал Павка. — Если бы я узнал, где он, поехал бы, сразу! Хоть на край света…

— Павлик! — Слава схватил друга за рукав и заглянул ему в глаза. — Слушай, что я тебе скажу! И как я забыл об этом! Эх… Ведь у меня дедушка воевал с колчаковцами. Может быть, знаешь Коршунова Ивана Ефремовича? У него орден Красного Знамени есть! Чес-слово! А вдруг он Лапина помнит?

— Чего же ты молчал? Пошли! — решительно сказал Павлик. — Спросим у него…

— Какой быстрый, — засмеялся Слава. — Дедушка в Макарихе живет, отсюда километров десять!

— Все равно, Славка, мы должны туда сходить. Все равно… Понимаешь, какое дело?

— А лагерь?

— Попросись у Галины Сергеевны — она отпустит. Сколько дней надо?

— Одного хватит.

— Решено! Пошли обратно в лагерь!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«ЭТИХ ДНЕЙ НЕ СМОЛКНЕТ СЛАВА»

Утро выдалось солнечное и на редкость тихое. В прозрачной синеве замерли, будто нарисованные, белые барашки облаков. Густой развесистый тополь, росший возле самого сарая, на чердаке которого спали Павлик со Славой, не стучал, как обычно, ветвями о замшелую крышу. Тихо-тихо. Белые дымы из печных труб поднимаются к небу ровными столбиками. Рабочий поселок просыпался. То здесь, то там хлопали калитки: люди спешили на работу.