Людоеды (СИ) - Mиxoнoв Cepгей

Старик ткнул пленнику в глаз.

— Ай-ё-о…  — вскрикнул Беккер.

Но тот не слышал его, великому воину было не до пленника. У самого жизнь висела на волосок от смерти. Неровен час ни сегодня-завтра сам окочурится и послужит пищей для одичавши-отсталых сородичей. Ей-ей…

— Айё?! — в изумлении повторил старик. Он решил: так пленник назвал око. У них оно звучало чуть иначе «О». Из-за чего он выдал не то озабочено, не то многозначительно: — О-о-о…

— А? — отреагировал Беккер, продолжая незадавшийся разговор. А ничего другого на ум сейчас ему не приходило, как во всём уступать дикарям и соглашаться с любым их мнением, а исполнять любое пожелание, сродни прихоти или каприза.

— Ы…  — указал старик на рот. Повторил.

— Ыгы…  — уподобился ему пленник.

— У?

— Угу…  — фыркнул Беккер, подумав: они перешли к уху, а затем сам коснулся носа и смачно сморкнулся, избавляясь от запёкшихся в наполненных ноздрях сгустков крови.

Урок не пропал даром, пленник всё схватывал налету, как голодная собака кусок ржаного сухаря — и тому была рада, а сыта.

Старик также не отставал, и вскоре Беккер позабыл, что собеседник — дикарь из племени питекантропов. Также наловчился понимать его. Один другого — и довольно сносно.

— Огонь! — указал Беккер на раскалённые угли.

— Фу…  фу…  — повторил на своём наречии дикарь.

— Моя понимать твоя…  — ответил пленник кивком одобрения ему.

А тот в свою очередь уже уяснил: кто из них — моя, а кто — твоя. А также наша и чужая. Логика простая, как и слова. А пока что односложные фразы из них и получались. И если не больше трёх слов с двумя известными по краям, то через пару-тройку часов старик заговорил на ломаном наречии пленника.

— Твоя — моя…  Быдло…

Беккер почтительно поклонился, упав в ноги дикаря — принялся целовать. Старика шокировали его действия, но понравились. Ещё никто не роптал столь благоговейно перед ним. Поэтому и сам дополнительно наложил вето на использования пленника в гастрономических целях соплеменниками, ибо он жрец и палач в одном лице, а соответственно только ему дозволено карать чужаков и приносить их в жертву Великим Духам Огня и Земли. Про духов иных двух стихий — ветер и воду — не заикался. Они были чужды им, также духами-чужаками. Здешнее племя дикарей признавало огонь, как приготовление пищи, и землю, дарующую им всё, что произрастало и ходило по ней, а также еду и оружие. Мастерили дубинки и добывали ими себе охотничьи трофеи.

Старик даже задумал произвести над пленником обряд посвящения. Чуть покричал и поругался с Уйё. В итоге добился того, чего и всегда — его слово оставалось задним, а спорщик крайним — не у дел. Для чего ему, как жрецу требовалась жертва, а точнее, чтобы пленник пустил кровь и желательно соплеменнику-чужаку.

Удача сопутствовала Ойё. Его мольбы с дарами дошли по адресу. Духи Огня и Земли благоволили ему, повернувшись нужным местом к его роду-племени, за которое он так радел, а и собственное благополучие, и сытую старость.

Явился местный следопыт, сообщив: гладкомордые чужаки вторглись в их владения и идут по направлению к священному пепелищу.

Старик язвительно оскалился: они сами шли к нему в руки — на заклание. Он потребовал озвучить их численность. Дикарь пытался ответить на пальцах — выпятил все десять на обеих ладонях, и вдобавок кивнул себе на шкуру подобно нижнему белью сродни доисторических трусов, а, по сути, набедренную повязку, где у него трепыхалась «плоть» подобно отсутствующему сзади атавизму.

Итого получалось: чужаков всего одиннадцать морд — десять подручных и один главарь.

Окинув взором соплеменников из числа мужчин, Ойё задержал свой назойливо-надоедливый взгляд на Уйё. И признал его на время великим воином взамен Айё.

Дикарь несказанно обрадовался данному заявлению старика, подняв на ноги всех, у кого меж ног имелось одна отличительная черта, и выпячивалась наружу при виде голой бабской груди.

Отсортировывать Ойё никого не стал, и даже баб на службу призвал, наказав им раздать булыжники. Впрочем, и тем, кто был почти того же возраста с ним. Итого набралось около трёх десятков рыл, способных хоть чем-то оказать посильное содействие десятку головорезов Уйё.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тот бросил свой боевой клич кличкой. И явно не был в восторге от собственного воинства. Но деваться некуда — враг на пороге и битвы не миновать. Теперь важно выиграть время, занимая наиболее выгодную позицию на поле будущей брани.

* * *

Лапоть бранился при виде пепелища, а в нём человеческого тела — обугленного трупа. Сразу и не определить, кем тот являлся при жизни.

— Ха, хана жидяре! — щёлкнул зубами Фашист, он же Немец, а по жизни Нацист.

Лапоть прикрикнул на него, цыкнув:

— Цыц…

— Ка…  — с ухмылкой подхватил Пигуль по кличке Ходок, и получил её из-за того, что занимался в юности спортивной ходьбой, виляя бёдрами, как женщина, являя собой мечту любого «гондурасца».

— Заткнулись — оба! А все…  — гаркнул Лапоть, не в силах сдержать эмоций. Он вспомнил: Беккер носил на теле цепочку с шестиконечной звездой, как любой еврей. По ней и пытался опознать труп на пепелище. — Не он…

— Чё значит не он? И я — не я…  — выдал злобно Ясюлюнец. — Айда назад — в лагерь!

— Отставить! Разговорчики…  мать вашу! — рассвирепел Лапоть.

Не зря. Чутьё военного подсказало: они угодили в западню.

— Дикари-и-и…  — закричали иные студенты.

Аборигены окружили их, появившись в расщелине, и принялись забрасывать с вершин каменных выступов булыжниками.

— Воздух! — крикнул Лапоть.

— Ложись…  — спровоцировал панику Ясюлюнец, и без того усугубляя незавидную участь сокурсников.

Кольями особо не навоюешься, а и укрыться, не получиться. Про щиты в качестве защиты и не подумал Лапоть, соответствуя как нельзя кстати собственному прозвищу. Наступательное оружие нынче не пригодилось, и расчёт на него мог оправдаться в одном случае, если бы сами обрушились на дикарей.

— Да это бабы! Сучки варварские! — приметил Ясюлюнец впоследствии: кто им противостоит. — И их выродки выкидышами! Бей их, пацаны! Дави гадов! Покажем нелюдям, где раки зимуют!..

— Смотри, чтобы они тя самого не поставили в данную позу и не поимели…  — не согласился Пигуль.

Ходоку и без того досталось парой булыжников, и держался на ногах, за счёт дополнительной точки опоры, коей являлся кол, воткнутый им в землю.

— Отходим…  — скомандовал с опозданием Лапоть. — Все назад — на открытую местность! Подальше от скал!..

Получилось, но не то что бы уж очень. Однако никого не потеряли. Отступать дальше было не с руки, в лесу у дикарей преимущество — это их край, а соответственно чужакам, если попятятся до лагеря, тогда потери неминуемы.

— А всё из-за этого Беккера — суки…  — стенал, причитая Ясюлюнец.

И думал так не он один, просто иные сокурсники в отличие от него боялись озвучить сию мысль при Лапте. Тот был скор на расправу. Да сорвись — никто в дальнейшем и не прикроет его со спины, напротив ещё воткнёт кое-что и довольно острое в отместку.

— Даже и не думайте! Мы не отступимся! — явно не собирался считаться он с предстоящими потерями. А избежать вряд ли удастся — и даже ранеными не получиться. Придётся помучиться — и это ещё мягко сказано. Чтобы выжить и не из ума — необходимо разбить в пух и прав местных аборигенов.

Наконец появились их основные силы — воины с костяшками на голове и дубинками в руках — улюлюкали довольно и грозно потрясали ими, предлагая чужакам приблизиться к ним.

— Стоять — не двигаться! — не позволил шарахаться из крайности в крайность Лапоть.

Он видел: стоит им приблизится к аборигенам — принять вызов — и на головы помимо дубинок дикарей обрушиться ещё и град камней.

Сообразив в кои-то веки, что ничего из их затеи не выйдет — выманить чужаков под залп баб и сопляков не получиться — дикари призвали их в свои ряды для массовости.

— Запомните: главное выстоять при первом навале, а затем броситься на тех, кто не успеет укрыться из метателей за воинами с дубинками! И побегут все как один за милую душу! — донёс расстановку сил и тактику ведения будущего боя Лапоть до студентов. — Важно не дрогнуть! Не дать им ни малейшего шанса! Мы обязательно одолеем их, поскольку у нас нет пути назад! Это край…  Отступать некуда!