Своя Беда не тянет - Ольга Степнова

— Но он же признался! — заорала она.

— Будто ты не знаешь, как признаются в ментовке. Он отброс, на него навесят все, что не раскрыто за последний квартал!

— Ладно, — она перестала выкручиваться. — Только за руль сяду я.

— Валяй! — крикнул я и помчался к машине.

* * *

Движок молотил на морозе, я его не выключил, не было времени возиться с отверткой. Я заскочил слева, и все-таки сделал попытку поискать руль, но Беда уже рванула с места, в миллиметре пролетев мимо школьных ворот.

— Колхиани, шестнадцать! — крикнул я. — Женька сейчас в «нолевке» сидит. Это такой «аквариум» на первом этаже, там всех задержанных перед допросом маринуют! Потом ведут на второй этаж, там уголовный розыск. Пока Женька внизу, попытаюсь с ним поговорить. Меня вся ментовка знает, я каждую неделю туда мотаюсь по делам школы. Быстрее, пока его на допрос не увели!

Моя «селедка» понеслась как реактивный самолет. Беда была неплохим пилотом — педаль в пол, руль на себя. За окном мелькали смешные улицы, плохие фонари, дурацкие дома, прикольные машины…

Нет ничего страшнее обкуренных мозгов. Но понял это я только на следующий день.

— Приехали! — крикнула Беда у металлических ворот.

Я выскочил и помчался в здание РОВД. Дежурный мент, стоявший на входе, кивнул, узнав меня.

— Грачевская у себя, — сказал он и отвел отсутствующий взгляд.

Наверняка, все знают, что убийцу задержали в моем сарае. Стараясь не бежать, я прошел мимо стеллы в честь погибших в Чечне милиционеров, и увидел, что Женьки в «нолевке» нет. Вместо него в прозрачной будке сидел омерзительный тип с глазами, как колючая проволока. Я развернулся и рванул обратно, пробормотав на выходе: «Черт, забыл в машине…», чтобы дежурный не удивлялся, что до Грачевской я так и не дошел.

Я вышел на крыльцо. Вот, собственно, и все. Что наплетет на допросе Женька? Что нашел оружие в моем сарае? Почему тогда сразу об этом не сказал?

Я не пошел к машине. Я обогнул здание, зайдя с неосвещенной стороны. Где-то здесь был черный вход и черная лестница на второй этаж. Мы с Риткой часто выходили туда поболтать о школьных делах; она курила, а я нюхал дым, слушая ее рассуждения о детской преступности и о том, как с нею бороться.

Я нашел эту дверь, подергал, она поддалась. Спроси меня сейчас, на что я тогда рассчитывал, поднимаясь по лестнице, скажу — не знаю. Спроси об этом тогда, сказал бы — всегда нужно пытаться что-то сделать, даже когда сделать ничего нельзя. Ничего нет страшнее обкуренных мозгов. Только халатность органов, чьи запасные двери не должны быть открыты для посторонних.

На лестнице было темно и накурено. Свет едва пробивался со второго этажа, и я шел к этому свету, плотно прижимаясь спиной к стене, чтобы не было предательской тени. Добравшись до темной площадки, я замер: по коридору на меня, высоко задирая длинные ноги, шел Женька Возлюбленный. Меня умилила милая, уютная и провинциально-добрая обстановка местной милиции — Женьку вела, пристроившись сзади, юная девочка с детской припухлостью щек. Может, она и лейтенант милиции, может, и с оружием, но ведь точно в обморок грохнется, если топнуть на нее ногой. Я подумал вдруг, черт с ним, с этим Возлюбленным, ведь признался же он, что убийца, и до сих пор не сказал, что пистолет взял под моей кроватью. Пусть посидит, будет хоть крыша над головой.

Я развернулся, чтобы уйти незамеченным, но лестница вдруг качнулась под моими ногами. Она брыкнулась так, что я едва не упал. Девчонка завизжала как резаная.

— Сюда! — крикнул я Женьке, и на секунду высунувшись из темного колодца черного хода, махнул ему рукой. Женька скакнул ко мне как неуклюжий молодой жеребец, с грохотом приземлившись рядом. Лестница снова качнулась, затряслась, послышался треск, звуки открываемых дверей, шаги, и крики: «Трясет!». Таких сильных толчков в городе еще не было. Я сильно дернул Возлюбленного за руку, и мы помчались вниз. Сзади слышался топот, но я голову мог дать на отсечение — это не погоня, это эвакуация. На выходе Женька, неуклюжий, как дровосек, но здоровый и сильный, как шальной снаряд, опрокинул мусорный контейнер, и тот грохнулся, звоном бутылок выдавая свое содержимое.

Мы помчались к воротам, и никто не обращал на нас никакого внимания, все тоже бежали подальше от трещавшего здания. Беда предусмотрительно открыла двери машины, и мы влетели в салон — я на переднее сиденье, Женька — на заднее.

— Педаль в пол, руль на себя! — приказал я бабе-пилоту, но она как всякая баба сделала все по-своему: дала задний ход и, исполнив полицейский разворот на месте, рванула не по дороге, а какими-то темными дворами, пугая людей и собак, рискуя пересчитать на пути все деревья. Жаль, что водитель не я, а то показал бы высший пилотаж. И все-таки, почему руль у «селедки» стал справа?

— Я не хотел, — тихо сказал Возлюбленный, и Беда покатилась со смеху, лбом уткнувшись в гудок. Я дернул ее назад, чтобы она вела машину, а не веселилась.

Мы неслись по дороге, машин было мало, и я понятия не имел, куда и зачем мы едем. Каким-то хитрым путем Беда выехала на пригородное шоссе.

— Что же будет-то? — снова подал голос Женька.

Словно в ответ на его вопрос на дорогу выскочил парень в форме с полосатым жезлом в руке. Он ткнул им в нашу машину, но Беда прибавила газу. Не прошло и пяти секунд, как на хвост нам села патрульная «Вольво».

— «Мицубиси Ланцер», госномер 031, прижмитесь к обочине! — заорал говорильник.

— Не прижимайся! — в отчаянье попросил я Беду.

— Да не имею такой привычки! — заорала она, неплохо справляясь с машиной на скорости. Жаль, не я за рулем.

— Слушай, — сказала Беда, — ты что, поменял машину?

— Я?!

— Твоя «селедка» была старой «Ауди». А эти орут про «Ланцер». И номер не тот.

— Ну, значит, не нам орут, — вздохнул с облегчением я.

— Открываем огнь на поражение! — нагнал нас истерический вопль, и я увидел, что «Вольво» заходит слева.

— Вы как хотите, ребята, а я тут прилягу, — вежливо предупредил нас Возлюбленный, и салон сильно качнуло — он плюхнулся на пол.

— Нет, это нам орут, — вздохнула Беда, налегая на газ.

— Ты намекаешь, что я угнал чужую машину? У инвалида?

— Это они намекают. По мне так ничего тачка. Твоя бы уже давно развалилась на таких скоростях. Опять же — кожаный салон. Ни пятнышка, ни дырочки… — Она захохотала.

Я тоже.

Женька внизу странно хрюкнул.

— Я думал, ты парень, учитель.

— Учитель! — подтвердила Беда, на скорости заходя в поворот.

Женька шумно вздохнул.

И тут грохнул выстрел. Почему-то он показался мне музыкой и не вызвал желания пригнуться. Беду, очевидно, посетили те же эмоции, и она с потрясающей для бабы ловкостью вывела машину из серьезного заноса. Грохнул второй выстрел. Женька громко икнул. Нам прострелили колесо, и машина завиляла задом как бульварная девка. Беда чертыхнулась, но скорость не сбросила. Жаль, не я за рулем, я и на ободе ушел бы от любого преследования. Я припомнил, что в данный момент на меня можно навесить: незаконное хранение оружия, угон транспортного средства, организация побега опасного преступника, и это — в состоянии наркотического опьянения. Да, и еще у меня есть сообщница. Значит — группировка! Такой наборчик привел меня в состояние веселого ужаса. Господин учитель чересчур увлекся драйвом, кайфом и любовью. Чересчур.

Машина ДПС почти цепляла нас бортом. Беда, вцепившись в руль, топила газ, но «Ланцер» и «Вольво» — почти равноценные машины.

— Отрывайся! — крикнул я Беде и автоматически сунул руку в карман. В кармане я нащупал… самсу. Жирненькие такие пирожочки. Эх, не успел попробовать. Я опустил боковое стекло и метнул самсу в лобовик патрульной «вольвухи». Водитель ДПС так резко дал по тормозам, что, чуть не перевернувшись, новенькая «Вольво» закрутилась на дороге, как юла. В нее чудом не влетели другие машины, и я, для закрепления успеха запульнул в нее еще две жирные самсы. Одну я все-таки запихнул в рот, не смог удержаться.

Беда успела хорошо оторваться, она вцепилась в руль так, что, кажется, с ней приключились судороги. С каждым мгновением гайцы все больше отдалялись от нас.

— Ну, ты даешь, учитель! — заорала она.

— Да это не я даю, это девственница твоя дает! Надо же испечь пирожки размером и формой с боевую гранату!

— Что дальше? — спросила Беда.

— Дальше нужно сменить маршрут. Иначе гайцы по рации передадут, в каком направлении мы несемся, и там что-нибудь для нас придумают.

Беда кивнула, но было уже поздно. Впереди, на кольцевой развязке, где она собиралась свернуть в сторону, путь нам преграждала высокая и плотная стена. Мы летели в нее с неизбежной стремительностью, и была одна возможность ее миновать — взлететь.

— Руль на себя! Приготовиться на взлет! — заорал я, но как всякая баба, Беда сделала все по-своему. Когда расстояние до нашей ловушки стало таким, что стало понятно — это выстроенные в ряд две огромные фуры, она, не сбавляя скорости, вылетела на разделительную полосу и, пропахав неглубокий сугроб, нырнула в узкую щель между двумя «Уралами», также стоявшими поперек дороги. Я поставил ей пять и даже добавил плюс, учитывая, что мы ехали на ободе, и что она точно вписалась в узкий проем. Я видел, как за нами рванул патрульный джип, он попытался повторить наш маневр, но с грохотом застрял между «Уралами» как пуля в стенке. Гайцы накупили толстомордых джипов, а водить их не научились — ездят как с габаритами «шестерки». Развернувшись назад, я смотрел, как мы уносимся прочь от ловушки.