От убийства до убийства - Аравинд Адига

Молодой учитель закивал:

– Да, да, как это верно. Но ведь всегда можно ввести чрезвычайное положение, сэр, – разве оно чем-то хуже?

– И этот шанс мы тоже упустили, – ответил мистер Д’Мелло. – А теперь они убили единственного политика, который знал, как исцелить нашу страну.

Он снова закрыл глаза, дабы сосредоточиться на образе пустынного берега и тем изгнать из своего сознания мистера Бхатта.

Однако мистер Бхатт сказал:

– В утренней газете упомянуто имя вашего любимца, мистер Д’Мелло. На четвертой странице, вверху. Вам есть чем гордиться.

И прежде, чем мистер Д’Мелло успел остановить его, мистер Бхатт зачитал следующее:

Городской «Ротари-Клуб» назвал имена победителей Четвертого ежегодного конкурса англоязычных ораторов.

Тема: «Наука – благо или проклятие рода человеческого?»

Первая премия: Хариш Паи, мужская средняя школа Святого Милагреса («Наука как благо»).

Вторая премия: Гириш Раи, мужская средняя школа Святого Альфонса («Наука как проклятие»).

Заместитель директора школы вытянул газету из рук своего младшего коллеги.

– Мистер Бхатт, – пророкотал он, – я множество раз повторял всем вам: любимчиков среди моих учеников у меня нет.

Он снова закрыл глаза, однако мирное состояние разума уже покинуло его.

«Вторая премия» – эти слова вновь уязвили мистера Д’Мелло. Весь позапрошлый вечер он трудился с Гиришем над этой речью – над ее содержанием, манерой произнесения, позой, которую мальчику надлежало принять, подойдя к микрофону, над всем! И всего лишь вторая премия? Глаза его наполнились слезами. Что ж, в наши дни мальчикам полезно привыкать к поражениям. Но тут в учительской поднялся шум, и мистер Д’Мелло, даже не разомкнув век, понял: появился директор и теперь преподаватели подхалимски вьются вокруг него. Сам же мистер Д’Мелло так и остался сидеть, хоть и знал, что покой его будет недолгим.

– Мистер Д’Мелло, – услышал он подрагивающий голос. – Какое ужасное недоразумение… половина наших мальчиков останется в этом году без дарового кино.

Директор взирал на него, замерев у сандалового стола. Мистер Д’Мелло скрипнул зубами. Он свирепо сложил газету, неторопливо поднялся на ноги, неторопливо повернулся лицом к учительской. Директор промокал платком лоб. Отец Мендонза был человеком очень высоким и очень лысым, хоть голую макушку его и прикрывали скудные пряди сильно напомаженных волос. Большие глаза директора таращились сквозь толстые стекла очков, огромное чело с поблескивавшими на нем бисеринами пота напоминало древесный лист, покрывшийся после полива каплями.

– Могу ли я кое-что предложить, отче?

Рука директора замерла, оставив носовой платок прижатым ко лбу.

– Если мы не поведем мальчиков в «Говорящего Ангела», они сочтут это признаком нашей слабости. И хлопот с ними у нас лишь прибавится.

Директор покусал губы:

– Да, но… опасности… эти ужасные афиши… невыразимая словами греховность…

– Я все устрою, – веско произнес мистер Д’Мелло. – И позабочусь о соблюдении дисциплины. Даю вам слово.

Иезуит обнадеженно закивал. А перед тем как покинуть учительскую, взглянул на Гопалкришну Бхатта и сказал – с благодарностью в голосе, не услышать которую было попросту невозможно:

– Вам придется сопровождать моего заместителя, когда он отправится с мальчиками в «Говорящего Ангела»…

Слова отца Мендонзы эхом звучали в голове Д’Мелло, пока он шел к своему классу, чтобы начать наконец свой утренний урок. «Моего заместителя». Он знал, что был не первым, кого иезуит избрал на этот пост. И давнее оскорбление по-прежнему уязвляло его – даже по прошествии немалого времени. Пост принадлежал ему по праву старшинства. Тридцать лет он преподавал в школе Святого Альфонса язык хинди и арифметику, тридцать лет поддерживал в школе порядок. Однако отец Мендонза, приехавший из Бангалора с прикрывавшими лысину напомаженными власами и шестью чемоданами, набитыми «современными» идеями, заявил, что ему требуется человек «тонкий». И мистер Д’Мелло, у которого имелась пара глаз и зеркало (дома), немедля понял, что означает это слово.

Он был человеком тучным, доживавшим последние из своих «средних лет», он дышал через рот, и ноздри его уже заросли густым волосом. Главным украшением его тела было массивное брюхо, тугой узел плоти, чреватый внезапной остановкой сердца – и далеко не ею одной. Шагая, Д’Мелло вынужден был оттопыривать зад, наклонять вперед голову, морщить нос, подбирая его к наморщенному же лбу, отчего казалось, будто он злобно косится по сторонам. «Людоед, – хором кричали мальчишки, завидев его. – Людоед, людоед, людоед!»

В полдень он усаживался у своего любимого окна в учительской и съедал морского окуня под соусом карри, которого приносил в школу в кастрюльке из нержавеющей стали. Коллегам Д’Мелло запах карри не нравился, и потому питался он в одиночестве. А покончив с едой, неторопливо относил кастрюльку во двор, к раковине общего пользования. Мальчики, игравшие во дворе, при его появлении замирали. Поскольку о том, чтобы склониться к раковине, нечего было и думать (брюхо, ничего не попишешь), ему приходилось наполнять кастрюльку водой и поднимать ее ко рту. Он несколько раз подряд прополаскивал рот, изрыгая шафрановые струи. И каждый раз мальчики визжали от счастья. Когда же он возвращался в учительскую, они сбегались к раковине, чтобы полюбоваться кучкой собравшихся у отверстия стока тонких рыбьих костей, похожих на отложения, из которых еще вырастет когда-нибудь коралловый риф. Трепет и отвращение смешивались в голосах мальчишек, когда они принимались скандировать в унисон, все громче и громче: «Людоедлюдоедлюдоед!»

«Главное затруднение, сопряженное с избранием мистера Д’Мелло в мои заместители, состоит в том, что он питает чрезмерную склонность к отходящему ныне в прошлое насилию над учениками», – писал в правление ордена иезуитов молодой директор школы. Мистер Д’Мелло сек учеников слишком часто и слишком подолгу. Бывало, он писал что-нибудь на классной доске, а левая рука его уже тянулась к тряпке, предназначенной для вытирания оной. Дописав же, мистер Д’Мелло поворачивался и запускал тряпкой в задний ряд, и сидевшие там ученики с визгом ныряли под стол, опрокидывая при этом скамейку.

Числилось за ним и кое-что похуже. Отец Мендонза в подробностях изложил правлению рассказанную ему пугающую историю. Однажды, это случилось много лет назад, сидевший в первом ряду, прямо перед мистером Д’Мелло, маленький мальчик заговорил с одноклассником. Учитель никакого замечания ему не сделал. Просто сидел, наливаясь гневом. И вдруг – так об этом рассказывали – мозг его словно заволокло мглой. Он сорвал мальчика со скамьи, поднял его перед собой и понес в дальний конец классной комнаты, а там запер несчастного в шкаф. И до конца урока мальчик бил кулаками в дверь шкафа. «Я задыхаюсь!» – кричал он. Удары кулаков в дверь становились все громче и громче, потом все тише и тише. Когда же дверь наконец открыли – целых десять минут спустя, – воздух класса наполнился вонью мочи, а мальчик выпал из шкафа на пол недвижным кулем.

Да и в прошлом мистера Д’Мелло имелись темные пятна. Шесть лет обучался он на священника в Валенсийской семинарии, а потом вдруг покинул ее, разругавшись с начальством. Если верить слухам, он оспорил священную Догму, заявив, что в такой стране, как Индия, политика Ватикана в отношении контроля рождаемости решительно нелогична, – и потому ушел, махнув рукой на потраченные впустую шесть лет жизни. По другим же сведениям, он оказался вольнодумцем, пренебрегавшим регулярными посещениями храма.

А затем настал день, когда школу посетила христианка из самой Британии, щедро жертвовавшая средства на поддержку осуществлявшихся в Индии достойных начинаний. В то утро отец Мендонза с особым усердием напомадил еще сохранившиеся на его голове пряди волос. Он упросил мистера Пандита сопровождать вместе с ним британскую леди во время осмотра школы. Преподаватель языка каннада с превеликой учтивостью рассказывал иностранке о славной истории школы Святого Альфонса, о ее выдающихся выпускниках, о роли, которую она сыграла в насаждении начал цивилизации в этом варварском уголке Индии, бывшем некогда дикой пустыней, перенаселенной слонами. Отец Мендонза начал уже склоняться к мысли о том, что мистер Пандит и есть самый тонкий человек, какого только можно сыскать в этой части света. И вдруг иностранка завизжала, да как! Она в ужасе растопырила перед собою пальчики. На последней скамье класса, за спинами попискивавших от смеха учеников, возвышался Джулиан Д’Эсса, отпрыск владельцев кофейной плантации, выставив всем напоказ свои причиндалы. Мистер Пандит бросился, разумеется, к безумному негодяю, но вред, и вред непоправимый, был уже нанесен. Иезуит увидел, как заграничная благотворительница пятится прочь от него с полными ужаса глазами, как если бы он-то и был эксгибиционистом.