Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков

старшине за головной болью.

— А вдруг заберут на войну! — вздыхала Думасара, и Лю со страхом думал про себя: «Чем же это грозит отцу усатый, весь в серебре Гумар, всегда такой важный и с таким большим кинжалом на поясе?»

И в самом деле, было над чем задуматься Лю. Что верно, то верно: серебра, пошедшего на украшение ножен Гумарова кинжала, хватило бы на кувшин! За одну сафьяновую кобуру люди готовы были отдать пару быков. Лю хорошо знал все эти подробности, о них часто судачили мальчишки. Знал Лю и то, что взрослые кабардинцы крепко побаиваются тяжелой руки старшины, а сам Гумар посмеивается: «Разве это я бью людей? Это мой кулак таков, что я не в силах удержать его…»

Удивительно ли, что, отправляя Астемира к старшине, мать и бабка охали и вздыхали, а Лю крепился, чтобы не зареветь и не осрамиться перед старшим братом, с которым они так славно разделили успех на койплиже. Хотя, с другой стороны, ему было интересно думать, что отца тоже, как лучших джигитов, могут взять на войну.

Хорошо ли, плохо ли — Астемир встретил Гумара на полпути. Старшина был в седле и на приветствие Астемира отвечал, не останавливая коня:

— Если ты искал старшину, ты его нашел, Астемир. Я слушаю тебя.

Астемир пошел рядом с конем.

— Говорят, я тебе нужен.

— Нет, ты мне не нужен. Ты нужен большому человеку. Ты должен завтра же пойти в город, к его высокоблагородию господину полковнику.

— Господину Клишбиеву?

— Да. Он ждет тебя. По пустякам не вызывает к себе начальник округа.

— Это так… А в чем же дело, старшина? Наверное, ты знаешь.

— Ты сам знаешь лучше меня, какая вина за тобою.

— И зачем начальнику вспоминать обо мне, объездчике? — недоумевал Астемир.

— Валлаги-таллаги, как это Клишбиев узнал, что у твоей матери есть такой сын, как ты!.. Не для парада же ты нужен!

В Нальчике предполагался парад добровольцев пополнения для Дикой дивизии, изрядно потрепанной в последних боях.

— Словом, Астемир, иди, там узнаешь, — заключил старшина и пустил коня рысью. В самом деле, старшина не знал, для чего начальник округа вызывает к себе простого объездчика из Шхальмивоко.

В доме всю ночь не спали. Отец приводил в порядок лучшее свое снаряжение, о чем-то все шептался с матерью и рано утром, еще раз осмотрев коня, выехал со двора, провожаемый напутствиями женщин. Приунывшие, со слезами на глазах, мать и бабка ушли в дом, а Лю, забравшись на старую грушу, долго еще смотрел, как пылил по дороге все дальше и дальше конь отца. В ясные дни Нальчик был хорошо виден из аула, а с груши и совсем хорошо, но Лю еще ни разу не побывал в городе и с нетерпением ожидал того дня, когда его поведет туда Эльдар в награду за подвиг на койплиже.

Через какие-нибудь час-полтора, оставив коня на дворе у знакомых в слободке, Астемир уже шагал вверх по Елизаветинской улице.

В городе было заметно предпраздничное оживление. То и дело навстречу Астемиру попадались офицеры в парадных черкесках, при шашках с темляками и в погонах, поблескивающих на солнце. Многие, кроме того, были украшены башлыками, с изящной небрежностью заброшенными за плечи. Тут, на Елизаветинской улице, возвышалось несколько двухэтажных домов, пестрели товарами лавки. Из окон небольших ресторанчиков-харчевен несся приятный запах шашлыка, тушеных овощей, слышались веселые голоса. В компании с офицерами, съехавшимися в город по случаю предстоящего парада, кутили местные князья. Иногда звучал женский смех. Нарядные дамы встречались и на улице.

Было известно, что не сегодня-завтра должны прибыть начальник Дикой дивизии и командир Кабардинского полка.

Несмотря на близость аула к городку, Астемир не часто бывал здесь, а сегодня это оживление, множество начальников и господ особенно смутили простого кабардинца. Но раз полковник Клишбиев приказал ему явиться, ослушаться Астемир не смел и, преодолевая робость, шагал дальше, к дому начальника округа…

Наконец он добрался до цели. К дому примыкал большой сад, лучший в городе, а неподалеку над обрывом, откуда открывался вид на долину речки и дальние аулы, стояло самое большое здание Нальчика — только что отстроенное реальное училище. За ним виднелись больница и тюрьма.

Около канцелярии толпились кабардинцы и балкарцы; многие прибыли верхами, другие же в тележках и на ишаках, на арбах с впряженными быками, а кто побогаче — на конных бричках. Самые разные дела вели сюда людей, но все с трепетом ожидали приема у строгого полковника. Не сразу решился войти в канцелярию и Астемир, но так как он пришел сюда по требованию самого Клишбиева, все же отважился и перешагнул неприветливый порог.

В просторной и прохладной приемной пожилой военный человек в очках в простой оправе усердно писал, не обращая внимания на привычные для него шум и крики, доносившиеся с улицы в открытое окно.

— Здравствуй, начальник! — произнес Астемир, но и это не отвлекло писаря от дела.

Через некоторое время, однако, он вдруг поднял голову и спросил:

— По делу князя Жираслана?

— Никак не знаю, — совсем растерялся Астемир, — не знаю, начальник, какое дело.

— А ты кто?

— Объездчик.

— Откуда?

Астемир назвался. Писарь, очевидно, что-то вспомнил и успокоился.

— А… жди! Стань вон там, у окна.

На улице усилился шум. Взглянув в окно, Астемир увидел в толпе пеших и конных людей высокого и худого богато одетого осетина, который наседал, размахивая плетью, — на кого бы вы думали? — на Жираслана. Да, перед разгневанным осетином стоял не кто иной, как Жираслан, — стоял спокойно, держа под уздцы нетерпеливого своего Шагди… Что кричал осетин?

В этот момент через приемную, звеня шпорами, прошли в другую комнату два блестящих офицера, а за ними показался знакомый нам Аральпов, Залим-Джери, в полной парадной форме полицейского офицера. Он остановился у притолоки входной двери. В глазах его была тревога, и даже сухие, желтые щеки, на этот раз тщательно выбритые, слегка зарумянились. Увидев Астемира, он пробурчал что-то вроде: «А, ты тут… Ну, ну…»

Писарь при появлении офицеров встал навытяжку, руки по швам, и долго не садился, хотя офицеры уже скрылись в кабинете, откуда сразу послышались голоса. Астемир узнал громкий, начальственный бас Клишбиева и отвлекся от того, что происходило на улице.

Вот дверь опять распахнулась, и в приемную быстрым шагом вошел толстый полковник в белой парадной черкеске с газырями из слоновой кости и в большой серой папахе. Усы, взгляд — все в лице полковника подчеркивало его суровость; крутой и властный нрав сказывался в движениях и походке.

Это был князь Клишбиев, человек, перед которым трепетали все.