О.Д.И.Н. (сборник) - Сергей Елисеенко

Тысячи линий вероятности подвластных мне. Люди, жизни, все привычно. Скука. Стремление все изменить. Дар или проклятье? Где-то я уже слышал это… Другой мир или другой я? Попробуем все вместе. Война, созданная моими руками, миллиарды смертей, и моя память, закованная вместе с умением управлять вариантами окружающего мира. Я другой не помнящий себя в чужом мире, осыпающемся пеплом после огня хаоса. Новая жизнь или нелепая попытка? Не знаю, просто живу, как обычный человек. Путешествия, приведшие меня к клубку вероятностей. Я умираю на космической станции, мой дар спасает меня, заставляя одного недочеловека сойти с ума и убить своего создателя, чтобы помочь мне. Битва с этим «существом». Победа чуть не убившая меня. Я вновь ощутил вкус к жизни. Странные мысли. Непривычные эмоции. Раскаянье о содеянном. Пытаясь обрести себя, уничтожить весь мир. Вновь взять невидимые нити вероятностей, но в этот раз, чтобы вести людей к великому будущему. Забыть эгоизм и гордыню. Пожертвовать собой ради всех. И понять, что дар должен нести благо. Все-таки дар, а не проклятье, понял я…

Человек взглянул на проплывающую внизу голубую планету. Он видел всё, что могло случиться с теми, кто жил на ней. Он знал, что теперь у него другая судьба. И он не может изменить её, так как осознал своё предназначение. И пусть теперь мир знает, он в надежных руках…

№ 5. Оставь свой след

— Подбавь-ка огоньку, Семеныч. А то я вижу, совсем расслабились ироды проклятые, — покряхтывая, произнес кряжистый дед, сидевший на громоздком табурете.

Смачно сплюнув прямо на пол, невысокий мужичок с засаленными волосами поднялся со своего места и лениво побрел к стоявшей рядом небольшой печке буржуйке. Открыв дверцу и пошурудив внутри кочергой, он подбросил пару поленьев.

— Так-то лучше. Пущай получше прожарятся иноземцы гадюшные, — подбодрил вновь взметнувшееся пламя дед.

А корявые карликовые фигурки стали еще ожесточеннее извиваться на стальном противне, размещенным на печи. Кричать они не могли, так как ртов у них не было, а вырваться мешала стальная проволока, наглухо перетянувшая их тела словно паутиной. Но в их больших и темных глазах застыло чудовищное страдание. Треск кожных покровов и мокрый хруст костей, выламывающихся от безумной боли, единственные звуки, которые отражали эту бесконечную пыточную какофонию.

— Капитон, может стоить Мишку разбудить, пора уже вахту-то сменить, — обратился к деду Семеныч.

— Да пусть поспит еще малой, весь день носился с поручения от старосты. А ты не ленись, пойди, сходи острог проверь. А то караульщики, небось, опять браги обпились и дрыхнут, — ответил Капитон.

Семеныч нехотя хмыкнул и вышел за дверь. Очень уж ему не хотелось в промозглую сырость ночи выходить из теплой избы. Но слово отца старосты было закон. И он, накинув тулуп, отправился проверять окружающие становище посты.

— Можешь уже глаза-то открыть. Ушел твой дядька, а тебе, небось, опять охота историю стародавнюю послушать. Так ведь, Мишутка? — задорно прищурившись, взглянул в сторону мальца Капитон.

Высунув голову из-под тряпичного одеяла, Миша, протерев сонные глаза, кивнул, и осторожно покосившись на иноземцев, растянутых на противне, отодвинулся к дальнему углу топчана.

— Ишь ты, боишься их еще что ли? Сколько раз говорил тебе, пока дух в тебе силен, ничего не сделают тебе они. Ладно, давай лучше чаю тебе налью, да с вареньем брусничным вприкуску.

Миша радостно помахал головой, сладкое он любил. Да и баловали его вкусным чем-то редко, все больше редька, да капуста квашенная, изредка рыба, ну и на празднике мясца чуток перепадает. Вот и весь сказ. Ну а коли дед предлагает, так отказаться глупость просто будет. Так что спустя пару минут мальчишка, подогнув под себя ноги и уютно устроившись, тихонько дул на жестяную кружку со свежезаваренным чаем.

— Ну что хочешь, небось, былину услышать о подвигах прошлых? Да как раньше люди всей землей правили, и не было страха в сердцах их? Вижу, что да. Раз так, то и быть посему, — отхлебнув чая и закусив ложкой варенья, дед Капитон, прикрыв глаза, опять вернулся почти на 30 лет назад. Тогда когда всё начиналось….

г. Вологда, ул. Дальняя, сквер возле дома № 17.

— Ох, ну и что ты думаешь, правда, всё это? Или опять лишь бы простой народ окрутить, да денег выманить, — прищурившись, произнесла Клавдия Матвеевна, сплюнув на утоптанную землю шелуху от семечек.

— Да как тебе сказать. Вроде и не врут совсем, всё учёные эти по полочкам разложили, что и дураку понятно. Только еще нужно проверить на обычном человеке. Вот и ищут добровольцев. И даже как будто сами готовы платить деньги, — ответил ей степенно Степаныч, бывший школьный учитель, а ныне здравствующий старожил этого двора.

— А по мне, так все это надувательство. Опять, небось, хотят на простом люде выехать. Опыты-то понаделают, а что после этого будет, кто знает? Вона, тут после прививок некоторые дохнут, а тут на лекарство от всех болезней замахнулись. То еще будет, попомните мои слова, — недовольным тоном пробурчал Люсёк, как всегда, беспардонно влезший в разговор.

Эти три фактурных персонажа продолжали свою степенную беседу, несмотря на вертящуюся рядом непоседливую стайку детей. Были они словно три грани настоящего русского человека. Клавдия Матвеевна была полной женщиной среднего возраста, с незапоминающимся лицом, но крепкими покатыми плечами. Про таких говорят и в горящую избу войдет и коня на скаку остановит. Была в ней основательность и напористость, но в то же время покорность судьбе. Словно сошедшая со старых плакатов «Родина — мать зовет!», она видела везде подвох, но если верила, то истово и всем сердцем. Степаныч же был более пожилого возраста и олицетворял собой степенную мудрость и неторопливость. В движениях его сквозила скрытая внутренняя сила, а глаза, прикрытые слегка набрякшими веками, смотрели все так же остро и цепко, как и во времена его буйной молодости. Несмотря на седины, убелившие его виски, ум у бывшего учителя остался таким же пытливым.

Третий же участник этого «скверового диспута», некто по кличке Люсёк, был личностью прыткой и дерзкой. Был он охоч до напитка белопенного и любил «поточить лясы» с дворовой шелупонью. Репутация за ним хранилась не очень хорошая, но в серьезные передряги он не попадал. Ума, а скорее хитрости у него хватало избегать действительной опасных глупостей. Что он здесь делал, был вопрос второстепенный, так как было Люську банально скучно, а все «правильные» ребята выходят во двор ближе к вечеру. Так что в этом разговоре он просто убивал время. Правда, еще успевая вставить и свои «5 копеек».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});