В горах и на ледниках Антарктиды - Владимир Бардин

Не уступает Грише в умении стропить грузы и наш иностранный коллега, геолог из ГДР Ганс Пейх. Он тоже впервые в Антарктиде, но сразу освоился. В яркой не-продуваемой пуховой куртке, в шерстяной шапочке с помпоном, с пунцовыми щеками, он похож на сказочного тролля с рождественской открытки.

С Гансом мы плыли в Антарктиду в одной каюте и подружились. Он хорошо знает русский язык, не раз бывал в нашей стране. Характер у него легкий. Ганс общителен, на редкость сообразителен. Все схватывает буквально на лету.

И еще один иностранный коллега - американский геолог Эдвард Грю трудится в нашей бригаде. Ему тоже нельзя отказать в трудолюбии. Огромные трехсоткилограммовые бочки он катает по настилу из досок с редкостным упрямством, что называется, не разгибая спины. И при этом совсем не обращает внимания на то, что делается вокруг. Несколько раз его приходилось оттаскивать в сторону, оберегая от накатывавшихся сзади бочек. И все-таки его слегка придавливало. В таком случае Эдвард недоуменно оглядывался, словно не сразу понимая, что случилось, потирал ушибленное место и снова с прежним рвением принимался за работу.

По характеру Эдвард медлителен, флегматичен. Зато упорства, целеустремленности ему не занимать. И русский он освоил не хуже Ганса. У Эдварда в арсенале такие поговорки: «Первый блин комом», «Поспешишь - людей насмешишь». Только манера говорить у него другая, неторопливая. Эдварда многие знают в экспедиции. Он не новичок в Антарктиде. Однажды уже зимовал -у нас на «Молодежной».

Пока не все ладится на разгрузке, порой возникает неразбериха. Вот бригадир, он же глава нашего геологического отряда, посылает меня с одним из геологов на «Дружную» принять там бочки. Мы послушно заползаем в приземлившийся по этому случаю вертолет. Но на «Дружной» нас встречает начальник базы. Он считает, что здесь людей и так достаточно, и отправляет нас обратно. В течение двадцати минут нас трижды перебрасывают с одной точки на другую. Руководители впали в амбицию, не хотят уступать друг другу. У вертолетчиков глаза на лоб лезут: они не могут взять в толк, почему нас надо возить через рейс то туда, то обратно. В конце концов начальник базы одолел нашего бригадира, и мы вернулись на прежнее место.

Против ожидания «Дружная» оказалась не слишком занесена. Снег засыпал домики на треть или наполовину, лишь кают-компания погребена почти по крышу. Но бригада, проводящая расконсервацию базы, раскопала вход, и повар уже хлопотал у плиты.

Наш домик стандартный, собранный из панелей, пригнанных друг к другу и стянутых болтами. Такие дома давно используются в Арктике. Название их мудреное - ПДКО, что означает «полярный дом Канаки-Овчинникова». Дом простой, незатейливый. Коробка пять метров в длину, два с половиной в ширину. До потолка можно достать рукой. Вход через обычную дверь, без тамбура. Окна маленькие, квадратные. Толщина стен невелика, но сквозь них не продувает. У входа установлена венгерская печь, работающая на солярке или керосине. В отличие от газовых плит, которыми мы отапливались в полевых лагерях в прошлом, она удобнее и безопаснее.

Домов ПДКО на «Дружной» несколько десятков. Четырьмя рядами выстроились они на расстоянии 40-50 м друг от друга, образовав подобие улиц. И ни одного пустующего помещения. Идет сборка новых зданий: база должна принять 135 человек.

Летчики привезли с собой жилище собственной конструкции- огромный металлический цилиндр, своего рода цистерну на колесах. Очень гордятся этим сооружением. В нем весу тонн тридцать. Внутри три отсека: кухня, столовая и спальня. Пока чудо-дом сгружали с корабля и доставляли на «Дружную», немало крепких слов было сказано в адрес того человека, которому взбрело в голову везти в Антарктиду это громоздкое металлическое сооружение. Поселились в цистерне начальник авиаотряда и его заместитель.

В нашем домике мы устраиваемся вчетвером: начальник отряда, он же наш бригадир на разгрузке, Ганс, Эдвард и я. Словом, интернациональный домик. Бригадир еще не отошел после схватки с начальником базы и компенсирует сейчас свое поражение тем, что занимает своими вещами все ящики единственного письменного стола.

Затаскиваем в помещение все, что боится мороза. Остальное снаряжение складываем вблизи дома на фанеру и закрываем брезентом. Потом приколачиваем гвозди для вешалок, сооружаем полочки. Работы не так уж много: дом обжит прошлой экспедицией.

Напротив двери - нары. Как в железнодорожном купе- два верхних места, два нижних. Наш начальник, заняв нижнее место с правой стороны, предлагает устраиваться нам. Мы с Гансом размещаемся наверху: я над начальником, Ганс - над американцем.

Подошло время обеда. На улице пуржит. В столовой влажно, как в бане. Снег на крыше тает, струйки воды просачиваются внутрь, заливают пол, капает на столы и лавки. Кают-компания составлена из нескольких домиков ПДКО, но места на всех не хватает, в часы пик не протолкнуться.

Поварам на кухне работать и вовсе не легко: помещение тесное, к тому же электроприборы пока бездействуют- не хватает электроэнергии. Все готовится на газе, а конфорок очень мало.

На улице пуржит пуще прежнего. За обжитым нами узким пространством все погружено в молочную пелену. Ни моря, ни судовых мачт не видно. Если сейчас расколется ледник и мы окажемся на айсберге, то, пожалуй, и не заметим. Удивительное ощущение затерянности, изоляции от окружающего мира.

Ганс, Эдвард и я отправляемся на послеобеденную прогулку. Подходим к цепи бочек, которыми оконтурены границы станции. За бочки ходить строго-настрого заказано: под снегом могут быть трещины. Шельфовые ледники, на первый взгляд ровные и безопасные, полны коварных ловушек, укрытых с поверхности снежными мостами. К тому же при плохой видимости, потеряв ориентировку, можно оказаться на барьере и свалиться в море. Не так далеко от нас, на побережье Земли Королевы Мод, однажды разыгралась такая трагедия. Четверо участников международной норвежско-британско-шведской экспедиции упали в ледяную воду. Ценой неимоверных усилий спасти удалось лишь одного.

Я рассказываю эту историю Гансу с назидательной целью. Он новичок, чрезвычайно любознателен. Обожает дальние прогулки, особенно на берег океана.

- Какова толщина нашего ледника? - обращается Эдвард ко мне.

- Геофизики говорили, в районе базы около 400 метров, к берегу - меньше.

- А подо льдом океан? - Да, еще около 300 метров до дна. - А известно, с какой скоростью движется ледник?

- Геодезисты уже сделали прикидку. За год «Дружная» сместилась почти на два километра к северу. Эдвард задумывается.

- Шесть метров в сутки делаем по направлению к дому,- подводит итог нашему разговору быстрый Ганс.

Наконец погода, как выразился Эдвард, «разгулялась». Оба наших иностранных коллеги щеголяют русскими выражениями и пословицами. Эд без улыбки, серьезно. Ганс весело, непринужденно, с какой-то, можно сказать, французской легкостью. Излюбленное его выражение на данный момент - «вкривь и вкось». Увы, часто оно весьма метко бьет в цель. Наша бригада снова идет грузить бочки. Только на этот раз не к борту корабля, а на базовый склад. Вертолеты один за другим доставляют сетки с бочками, опускают их на снег. Машина уходит с пустой сетью за новой порцией, мы же разбираем кучу, ставим бочки на попа, тесно друг к другу. Оставишь их лежать - первая же пурга занесет, не отыщешь.

Несколько в стороне от нас, вблизи своего металлического чуда-дома, летчики разместили взлетно-посадочную полосу. Начальник авиаотряда ходил по полосе, остался доволен, даже отказался от ее укатки. Говорят, он решил сегодня сделать пробный взлет на Ил-14. С самого утра у самолета копошатся техники, уже который час гоняют моторы.

Короткая передышка между рейсами вертолетов. Можно взобраться на бочки, осмотреться. Ряды их выстроились широкой полосой. Большая часть бочек выкрашена в зеленый цвет. На ослепительно белом снегу россыпь зеленых предметов ласкает глаз. Слышим, моторы Ил-14 взревели на полную мощность. И вот самолет стронулся с места, заскользил по снегу, набирая скорость. - Пробует полосу,- авторитетно заметил бригадир.

Движется Ил неровно, рывками, покачивая носом. Но пилот, а за штурвалом сам начальник авиаотряда, набирает скорость. За хвостом вздымается облако снежной пыли. Неожиданно самолет словно спотыкается, клюет носом, хвост его вздергивается высоко вверх.

Почти одновременно каждый из нас издает какой-то нечленораздельный возглас. По полосе вслед за самолетом уже бегут летчики. Летевший к нам вертолет сбросил сетку с бочками где-то в стороне и тоже пошел к месту аварии. И мы, не раздумывая, побежали туда.

Зрелище тревожное - нос самолета помят, винты изогнулись колесом. Я впервые свидетель такого происшествия в Антарктиде. Раньше только в документальном фильме видел, как капотировал при посадке американский легкий аэроплан. Американским авиаторам в Антарктиде не везло: они разбили здесь не одну машину. Были при этом и трагические исходы. Наших же летчиков на этот раз бог миловал - все уцелели. И самолет не загорелся. Только вот сможет ли он когда-нибудь подняться в воздух? Для геофизиков это вопрос немаловажный. Ведь машина оборудована как летающая геофизическая лаборатория, на нее возлагались большие надежды. Вот уж поистине «первый блин комом», как любит выражаться Эд.