В горах и на ледниках Антарктиды - Владимир Бардин

Пионеры подводной Антарктики.

(Интервью на шельфовом леднике)

Во второй половине февраля наш отряд возвратился из полевого лагеря в горах Принца Чарльза, где мы прожили больше месяца, на основную базу геологов Советской антарктической экспедиции. Сюда, к краю ледника Эймери, дней через десять за нами должен был прийти корабль.

Настроение было отличное. Я шел от самолета к палаткам, почти не ощущая тяжести рюкзака, заполненного образцами горных пород, и удивлялся происшедшим на базе переменам.

Палатки и домики заснежены. Заснежена и единственная, находящаяся вблизи базы скалистая сопка. День был солнечным. Мои последние очки были раздавлены в самолете, и я щурился от нестерпимо яркого света, льющегося, казалось, отовсюду.

Антарктическое лето закончилось. «Минус восемнадцать,- сказали летчики,- после вчерашней пурги захолодало». Мокрой снежной каши, в которой мы утопали месяц назад, и в помине не было.

Сторонясь от оголтело мчащегося навстречу вездехода, я оступился в скрытую от глаз заснеженную колею, рюкзак потянул меня назад, и я уселся прямо в снег. Мимо, не сбавляя скорости, профыркал вездеход. За ним на прицепе скользила плоская металлическая волокуша. На ней на брезенте полулежал большой человек в гидрокостюме в обнимку с двумя аквалангами. Лицо человека на волокуше - он был без маски, - стянутое со всех сторон темной резиной, было бледно и хранило, как мне показалось, грустное выражение. Во рту у него торчала сигарета. Волокуша проскользила всего в двух метрах от меня, и аквалангист, взглянув на меня, нелепо сидящего на снегу, пыхнул сигаретой.

Так состоялось мое знакомство с Евгением Грузовым, руководителем группы биологов-аквалангистов 16-й Советской антарктической экспедиции, научным сотрудником Ленинградского зоологического института, кандидатом биологических наук.

Вечером я уже сидел в его палатке, и мы разговаривали, с интересом разглядывая друг друга. В Антарктиде после долгого пребывания в однообразной обстановке испытываешь своего рода жадность к любым встречам, связанную прежде всего с желанием почерпнуть что-то новое. Со старыми товарищами уже настолько все переговорено, что наперед знаешь, кто что скажет.

Женя без гидрокостюма выглядел совсем по-иному: среднего роста, щуплый. Совсем не таким представлял я себе антарктического подводника.

Он расспрашивал меня об озерах в горах, ему хотелось успеть побывать и там, посмотреть, есть ли жизнь на дне пресных водоемов. Хотя позади был год зимовки в «Мирном», он был полон новых планов.

Я знал, что Грузов - один из пионеров подводного плавания в Антарктиде. В 1966 г. вместе с Михаилом Проппом и Александром Пушкиным он открыл этап подводных гидробиологических исследований у берегов ледяного континента. В тот год я тоже был в Антарктиде, но о другой ее части, в горах Земли Королевы Мод, и нам не довелось встретиться.

- Тогда мы начинали с нуля,- говорил Женя.- Никто из наших еще не спускался под воду в Антарктиде. Мы не знали, что нас ждет. А нас пугали всякими неожиданностями- косатками, которые только и ждут, чтобы нас слопать, низкими температурами. Мало кто верил тогда в успех. Одни считали наши планы слишком опасной затеей, другие - эксцентричной выходкой, чисто спортивным мероприятием.

Приходилось по многу раз доказывать бесспорную истину, что акваланг - это аппарат, имеющий неоценимое значение для науки, что именно благодаря ему возможно непосредственное изучение подводного мира, контакт человека с подводной средой, в том числе и подо льдом в Антарктике.

- Теперь-то все пошло как по маслу,- продолжал Женя.- В «Мирном» нас пятеро жило на острове, километрах в трех от станции. Своя, можно сказать, зимовка. Два сборных домика, соединенных крытым переходом. Ездили в «Мирный» в основном только в баню. Зимой на вездеходе по припаю, а летом - на моторной лодке. Причала в «Мирном» не было. Один сидел в лодке, другие мылись. Потом менялись. Перезимовали хорошо. Через день, редко два, делали погружения. Нам ведь нужно было проследить годовой цикл жизнедеятельности подводных организмов, все изменения от сезона к сезону. Всего сделали около двухсот погружений.

- А не холодно там, в воде? - не удерживаюсь я и задаю этот тривиальный вопрос.

- Сейчас я уже не мерзну,- улыбается Женя.- Под резиной у меня несколько свитеров, штанов шерстяных, А потом больше получаса мы в воде старались не задерживаться. Раньше в Баренцевом море приходилось работать при плюс 6. А это всего на восемь градусов теплее. Здесь почти постоянно минус 1,8°.

Я говорю Жене, что когда увидел его на волокуше, то пожалел: такой вид у него был несчастный. Женя хмыкает.

- Это точно, несчастный. Лежал и думал, почему здесь на дне не так, как в «Мирном», растительность не такая пышная. Что это, общая закономерность или просто в том месте, где мы ныряем, снега на льду много скапливается и световой режим для растений неблагоприятный? Вот лежу, мучаюсь и вдруг вижу - человек с рюкзаком на снегу посреди лагеря сидит, странный… Обессилел, думаю. Вот уж у кого вид был несчастный.

- Нет. У меня было отличное настроение,- не соглашаюсь я,- просто оступился.,

- Выходит, зря друг друга пожалели,- смеется Женя, поджигая от газовой плитки очередную сигарету.

- А растительность в «Мирном» действительно пышная? - спрашиваю. - Да,- кивает Женя,- насколько на поверхности пустынно, кое-где мох или лишайник найти только можно, настолько под водой богато и красочно. Контраст удивительный! Там внизу настоящий природный музей: красные кораллы, ярко-желтые губки, пурпурные морские ежи, фиолетовые морские звезды, черви в метр длиной и даже гигантские морские пауки - 15 сантиметров в диаметре. И все живое располагается под водой не хаотично, а по своим глубинным этажам. На первых 15-20 метрах жизнь сравнительно бедна. Около самой станции склон вообще замусорен - чего только на дне нет: вездеходы, волокуши, не говоря уже о мелочах. А глубже- настоящие джунгли. Теперь смело можно сказать, что подводная антарктическая флора и фауна - уникальное природное явление, а всего несколько лет назад мы и не подозревали о таком изобилии. Вот бы подводную лабораторию создать,- Женя мечтательно прищуривается,- так, наверное, через несколько лет и будет. Вот тогда поработаем по-настоящему. А то тридцать минут в воде - это же кот наплакал. Только спустился - уже подниматься надо. - Фотографировали?

- Да. Вон у нас в углу аппаратура; эта, с рогами,- лампа-вспышка,- показал Женя на агрегат в углу палатки. Снимки делал Сергей Рыбаков,- он кивнул на спящего «под рогами» товарища. Понизив голос, Женя продолжал:

- В последние дни Сергея предчувствие стало мучить, что должен произойти обвал барьера. Поругался я даже с ним. Если мы станем верить в предчувствия, то тогда работать нельзя. Эх, еще хотя бы пяток погружений, чтобы выяснить, почему же здесь, на Эймери, такая аномалия в подводной жизни, а потом можно было бы и в горы на озера, там бы всего одно погружение…

…Работа на шельфовом леднике была уже позади, когда наконец мне удалось поговорить с Сергеем Рыбаковым- тем самым товарищем Жени Грузова, подводным фотографом. В отличие от Жени он имел крепкое телосложение и не курил. Теперь он совсем не походил на того замкнутого человека, каким показался мне вначале. Я сказал ему об этом.

- Тогда меня предчувствие мучило, чувствовал, что обвал должен произойти. Даже с Грузовым поссорился из-за этого. А после того как это произошло, все как рукой сняло.

Этот обвал на леднике, как ни удивительно, действительно произошел и как раз вскоре после моего разговора в палатке с Женей Грузовым. Была очередь Сергея дежурить на барьере, ждать возвращения товарищей, уплывших на резиновой лодочке за скалу на очередное погружение. Он и гулял вдоль берега, смотрел, как волны разбиваются о ледяные уступы. Припай в заливе осенними штормами полностью разломало и вынесло в море, только отдельные льдинки с неподвижными тушками тюленей медленно дрейфовали по заливу. И вдруг…

- Все качнулось, затрещало. Прыгнул инстинктивно, ничего не соображая. Как успел перескочить, до сих пор не знаю.

Находящиеся поблизости ребята видели этот отчаянный прыжок. Они рассказывали, что, когда подбежали к Сергею, он странно улыбался.

- Ну, ты счастливчик,- сказали ему,- теперь до ста лет жить будешь.

Сергею действительно повезло. Новоявленный айсберг тут же перевернулся, и если бы Сергей остался на нем, мог просто раздавить его. А кроме того, падение в ледяную воду с шестиметрового обрыва само по себе очень опасно. Внизу у отвесной ледяной стены не за что зацепиться, и все решают считанные минуты. В Антарктиде так не однажды погибали.

По профессии Сергей инженер. Работает в Теплоэлектропроекте, изучает вибрационные перегрузки на турбинах. Но подводному спорту он отдает едва ли не большую часть своего времени. И в Антарктиде он тоже не новичок, уже нырял четыре года назад на станции «Беллинсгаузен».