Сувенир - Нина Шевчук

и растрескаться раньше времени.

Марья Алексеевна вновь забрыкалась, но держатель сомкнулся намертво.

— После того, как закрепили ведьму в слегка наклоненном положении, убедитесь, что ее горлышко не направлено на соседа или на вас самих, чтобы под действием высокой температуры она не изрыгнула на вас смертельное проклятье. И тогда можно начинать сжигание. Для начала проведите ее сквозь пламя несколько раз…

Марья Алексеевна исхитрилась и повернулась в держателе вниз лицом. Прямо под ней разверзлось адское пламя спиртовой горелки. Она открыла рот, чтобы крикнуть, но тут же проснулась от телефонного звонка.

— Ну что, знакомая, очнулся ваш Георгий Щерба. Прогнозы очень утешительные. Можете приехать, — сообщила медсестра голосом сонным, но довольным. Было слышно, что объявить приятную новость ей самой было в радость.

— Слава Богу! — выдохнула Марья Алексеевна, все еще мокрая от висения над горелкой.

— В восемь можете подходить.

— Ну, я не знаю, наверное…

Зубкина замялась, не зная, что сказать. Мысль о том, что придется увидеться с почти убиенным ее злыми чарами мотоциклистом, испугала не меньше Марты Химички.

— Его жена и дети так и не пришли, — заговорщически уверила медсестра. — Можете приходить. Он вас ждет.

Ну и намеки! Марья Алексеевна совсем растерялась.

— Да мы с ним едва знакомы. Он меня и не вспомнит. Наверное.

— Так и есть! — обрадовалась почему-то медсестра. — Он, действительно, не помнит никакой Марии. Это и не мудрено после такого приключения. Но я ему все рассказала: что, мол, подруга, красивая женщина, сильно переживала, лучшие лекарства купила и все такое. Так что, приезжайте, не бойтесь.

И с этими словами она повесила трубку.

Переплет, в который невольно попала Марья Алексеевна, из недолговечного мягкого превращался в основательный твердый, и, соответственно, история приобретала все новые главы, явно ведущие к драматической кульминации. Как ни крути, а заканчивать повествование нужно было тотчас. Пусть незнакомец думает, что он, действительно, знал какую-то Марию до того, как расколол голову о самосвал. Учитывая то, что за двое суток жена к нему ни разу не пришла, этот Георгий, наверное, знал в своей жизни очень много «Марий». Главное, чтобы любопытная медсестра не дала ему номер телефона, если он станет просить. Хотя, не особенно, должно быть, он благодарный человек, раз близким так насолил.

«И все равно, будь у меня муж — даже самый последний юбочник, я бы его в таком положении не бросила, — ни с того ни с сего подумала Зубкина. — И что такого он мог наделать, чтобы заслужить подобное равнодушие? Ведь не убийца же, в конце концов? Может, наркоман? Но ведь и юбочник, и наркоман все равно человек!»

Жалость к одинокому мотоциклисту снова защемила сердце Марьи Алексеевны. Она все сидела с телефоном в руках и думала, как, наверное, хочется бедняге, у которого все болит, чтобы его пожалели, сказали доброе слово. Пусть он даже распоследняя свинья.

И вообще, чего это она его сразу записала в свиньи? Может, дело вовсе не в нем. А в остальных. Шампанское они ей, апельсины! Да чтоб вы сами одним шампанским с апельсинами питались!

Марья Алексеевна злобно глянула на часы: шесть утра. Еще целых два часа. Если спуститься в круглосуточный за углом, то хватит времени, чтобы сварить слабенький куриный бульончик. Другого ему точно пока нельзя. Разве что, картофельное пюре на воде да кефирчик. Нужно поторопиться…

— Доброе утро, голубчик. Как чувствуешь себя? — спросила медсестра перебинтованную мумию, лежащую в неестественном положении на высокой кровати.

Марья Алексеевна испуганно мялась в дверном проеме, мысленно коря себя за то, что пришла. Теперь только спортивная сумка с диетической снедью оправдывала ее глупый поступок. Хотелось поставить ее на пол и бежать прочь.

— Плоохо, — тихо простонал мужчина, стараясь приподнять голову, чтобы разглядеть сестру.

— Тихо-тихо! Вертеться нельзя ни в коем случае. А к тебе гости пришли!

Она обернулась и приглашающе махнула рукой Марье Алексеевне. Та нехотя, боком, словно сонный краб, подошла к кровати. Она с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть. Худое лицо мужчины, обрамленное ореолом бинтов, было сплошь покрыто синяками. Он чем-то напоминал индейца в боевой раскраске. С той лишь разницей, что узоры на лице индейца, как правило, несли важный смысл — говорили о заслугах в боях или о хороших навыках в каком-либо ремесле. В случае с Георгием хаотические сине-черные разводы свидетельствовали разве что о бесшабашности холста, на который их нанес злой рок.

— Это та самая Мария. Теперь вспоминаешь?

Мотоциклист медленно перевел глаза на Марью Алексеевну и напрягся, пытаясь вспомнить ее лицо.

— Неет. Не помню.

Зубкина сконфуженно улыбнулась и промолчала.

— Отдыхали вместе, что ли? — предположил мужчина.

— Можно и так сказать, — согласилась Зубкина.

— В Зеленоморске?

— Да-да, там.

Он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Теперь бедняга будет думать, что у него амнезия. Может, нужно во всем признаться? Того гляди, выпишут ему без необходимости лишних лекарств. Но признаться Марья Алексеевна не могла. Так и стояла, краснея и глядя в пол.

— Ну все, голубчик, не мучай себя. Тебе нельзя. Скоро поправишься и все вспомнишь.

Медсестра подтянула одеяло на груди Георгия повыше, так, что с другой стороны оголились костлявые ступни. Росту в нем было, наверное, под два метра.

— Вы не переживайте. Он вас обязательно вспомнит, — ободряюще сказала тетка в коридоре, едва затворила за собой дверь палаты. От вчерашней ее грубости и важности не осталось и следа. Она поглядывала на Марью Алексеевну с тревогой, будто боялась, что та обидится и больше не придет.

— Да ничего, если не вспомнит. Я вообще тогда брюнеткой была с волосами по пояс, — соврала Зубкина.

— Ну вот и ладно.

— Я тут поесть принесла, — она протянула сумку.

— Отлично. Поглядим. Ему бы бельишко еще какое, а то ведь нечего надеть совсем… Ладно. Моя смена закончилась. А трусики да маечки Галине Васильевне принесите, она вместо меня на сутки заступает.

Тетка ободряюще погладила Марью Алексеевну по руке и ретировалась в ординаторскую.

Трусики да маечки… Ну и дела!

Покинув больницу, Зубкина позвонила на работу и сообщила, что намерена использовать на этой неделе все свои отгулы, а после отправилась в торговый центр за городом. В длинных просторных галереях под прозрачными сводами ей почему-то стало так радостно, что захотелось пуститься вприпрыжку за стайкой детишек, гонявших вдоль стеклянных витрин. Она выпила ароматного кофе и съела большой вкусный гамбургер. Потом вдруг решила купить себе удобные джинсы и кроссовки — не станет же она в больницу носить свои чопорные брючные и юбочные костюмы с грозными пиджаками! В магазине мужской одежды ей вовсе повезло — там