Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

спать, завтра, рано-рано, у него начинался новый рабочий день. Многим жителям приходилось вставать в четыре часа утра.

— Хорошо тут, — восхищенно пробормотал Отт, — век бы жил в Токио.

— А кто мешает?

— Долг перед великой Германией, Рихард, — Отт хмыкнул, — я — человек военный, хожу по линейке. — Увы! — Он развел в стороны белые изящные руки.

Руки у подполковника были аристократические, это Зорге уже отметил: такие руки бывают только у представителей древних родов либо у высококлассных пианистов.

— Увы, — еще раз развел руки подполковник и спрятал их в карманы.

Зорге отвез супругов Отт домой — на квартиру военного ведомства, которую выделили подполковнику, посигналил на прощание и неспешно покатил дальше.

Обычно перед сном Рихард что-нибудь читал — чаще всего мудрые японские танки (тогда, он полагал не без основания, будет иметь возможность просыпаться утром мудрее, чем он есть на самом деле), а в этот раз словно бы что-то отрубило: в висках стоял звон, в затылке также плескался тяжелый медный звон, в груди никак не рассасывалась что-то плотное, грузное, возникшее после ужина, сердце саднило, Рихард взял в руки книгу, несколько минут подержал ее перед собой, потом положил на пол и выключил ночник — диковинную лампу, сделанную из оболочки большого тропического плода. Что это был за плод, Зорге не знал — во всяком случае, ни в Китае, ни в Гонконге, ни в Индии ему эта невидаль не попадалась.

Уснул он быстро. Во сне, даже в глухом забытьи, он привычно фильтровал звуки: вот мышка, совсем крохотная, едва приметно проскреблась по полу, вот в открытое окно влетел большой ночной мотыль, замолотил крыльями по воздуху, вот машина прошуршала шинами за углом дома… Звуки эти не вызывали у него тревоги. На любой тревожный звук он среагировал бы, но тут не было ничего тревожного — тишина была… Спокойная ночная тишь с посторонними легкими звуками, в которой свободно билось сердце.

В два часа, в вязкой темноте, Зорге проснулся, включил ночник. Сквозь тонкую кожуру тропического плода пробился неяркий свет. Рихард посмотрел на часы, стоявшие на низком, с гнутыми ножками столике. Вздохнул невольно: два часа ночи — не то время, которое способно заставить человека вскинуться на постели и больше не спать.

Успокоенный, Зорге уснул снова. Хотя внутри у него все-таки оставалось что-то мешающее — будто заноза сидела под кожей. Надо бы заснуть поосновательнее, поглубже, так, чтобы к утру проснуться с легкой головой и ясными мыслями, Рихард натянул на голову подушку, плотнее прижал ее, сверху обнял рукой и забылся.

Здорово забылся, словно бы на голове у него не обычная подушка лежала, а целый ворох сена. И пахло от этого сена детством, вот ведь как. Хороший это запах, очищает душу, выскребает из души всякую налипь, грязь, гниль, и Зорге улыбался во сне, радуясь наступающей легкости.

Неожиданно в сон проник дребезжащий, с визгливыми нотками звонок, Зорге встрепенулся, стянул с головы подушку, замер, пытаясь сообразить, наяву он слышал этот звонок или же разболтанный звук этот прозвучал во сне?

Звонок повторился. Старый, ржавый, он ломаной неприятной проволокой ввинчивался в уши, был способен причинить физическую боль. Звонили в калитку, упрямо прижимая пальцем черную глазастую кнопку к боковине ограды. Неужели полиция? Тревога полоснула Рихарда изнутри остро, он поспешно вскочил с кровати и, натянув на себя халат, подошел к окну: что там, на улице, вдруг действительно топчется полицейский наряд с предписанием на руках: арестовать такого-то и препроводить туда-то… Зорге протер глаза — он не верил тому, что видел. На улице стояла женщина. Статная, не лишенная изящества, в шелковом пыльнике с капюшоном, натянутом на голову. Невольно вздохнув — давно у него не было приключений, — Рихард спустился вниз и по влажной от ночной росы дорожке, застеленной шероховатой, чтобы не оскользаться в дождь плиткой, прошел к двери, врезанной в ограду.

За оградой стояла… Хельма Отт.

— Господи, — глухо пробормотал Рихард, помял пальцами горло, — Хельма, это вы? Что-то случилось?

— Случилось, — женщина придушенно засмеялась, — случилось, что я пришла к тебе. — Она впервые обратилась к Зорге на «ты», это что-то значило.

— А Эйген… — пробормотал Зорге смятенно и умолк — все, что он ни скажет сейчас, будет звучать глупо, — вздохнул и открыл калитку, пропуская Хельму во двор.

Она прильнула к нему.

— Я тебя запомнила давным-давно, — прошептала Хельма жарко, — еще там, во Франкфурте… Но ты ускользнул от меня.

— У тебя же был муж-архитектор.

— Верно. Но он мало что значил в моей жизни. Веди меня к себе.

— На чем ты приехала? — Зорге огляделся: нет ли где посольской машины? Машины не было, впрочем, ее и не должно было быть — дом, который снял Рихард, находился в глубоком кармане, пройти сюда машина не могла, свой автомобиль Зорге оставлял, например, за углом…

— На такси, на чем же еще, — проговорила Хельма тихо и нетерпеливо топнула ногой: — Веди меня к себе.

Зорге хотел пробормотать что-то об Эйгене, но потом смятенно махнул рукой… Как там говорят мудрые русские? Чему бывать, того не миновать? Или что-то еще?

Где-то за углом, на соседней улице, прогрохотала запоздалая машина, вонзилась лучами сильных фар в пространство, взревела вновь мотором — видать, водитель был пьяный, и все стихло.

Город спал.

Через несколько дней супруги Отт уезжали в Берлин — с рыбной кухней Японии Рихард так и не успел их познакомить.

— Это ничего, — сказал Эйген Отт уже на аэродроме, сердечно пожал руку Зорге, — мы еще обязательно встретимся, посидим за столом и отведаем сырой рыбы… Как ее тут называют? Сашими?

— Сасими.

— Один черт. — Отт засмеялся.

У Хельмы был цветущий вид. Рихард поцеловал ей руку, произнес громко — самолет, на котором должны были улететь супруги, начал прогревать моторы, почти ничего не было слышно.

— Доброй дороги вам, сударыня. Передайте поклон лучшему городу Германии — Франкфурту-на-Майне.

— Я тоже люблю этот город, очень люблю. Привет обязательно передам.

— А я могу передать кому-нибудь привет, Рихард? — спросил Отт с подначивающей улыбкой. В том, что улыбка Отта имела двойной смысл, Зорге готов был поклясться. — Поручи мне это тоже.

— Да нет, — пробормотал Зорге смущенно, — больше вроде приветов нет.

Супруги двинулись к самолету.

— До встречи! — Хельма поднялась по приставной алюминиевой лесенке наверх, в проеме выпрямилась и выкрикнула вновь, очень многозначительно: — До встречи, Рихард!

Самолет — это был немецкий «юнкерс», транспортный вариант, переделанный в пассажирский, начал выруливать на взлетную полосу.

Было жарко. Япония — страна душная, в году много сырых горячих дней, человек варится в здешнем воздухе, будто в кастрюле, имеющей воды на донышке и поставленной