Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Говорил про сухари. Дескать, съели все. Осталось травой питаться.
— Вот оно что… Доставим мы им сухари, — многообещающе проговорил Ромодановский. — Они у них еще поперек горла встанут.
— А еще о поборах и податях говорят, будто бы безмерно завышены.
Крупная голова Ромодановского озадаченно качнулась:
— Что же за народец у нас такой на Руси? О благе их печешься, скверну выкорчевываешь, а она вновь гнилым многотравьем пробивается. И кто же это на поборы жалуется?
— Купец Афанасий Кучумов из Медведкова со товарищами.
— Разберемся и с ними, — сурово пообещал глава приказа. — Есть еще что-нибудь?
— Кажись, все, Федор Юрьевич.
— Вот что, попович. С сегодняшнего дня становишься на довольстве в Преображенском приказе. В сыске подвяжешься, а там, глядишь, в приказные выбьешься!
— С божьей милостью, князь, — глухо отозвался Федор Савельев.
— Ты это брось! Не с божьей помощью, а с моей. Уразумел? — строго спросил Федор Юрьевич.
— Уразумел.
— Надеюсь, грамотен? — все тем же строгим голосом спросил стольник.
— А то как же! — почти обиделся попов сын. — С малолетства в грамоте смыслю. За харчи прошения писал. Не тужил!
— Вот и славно, нам в приказе грамотеи нужны. Прошка, дай поповичу бумагу.
— Сейчас, батюшка, — вскочил подьячий. — Малость угол запачкан, чернила опрокинул, пришлось слизать, — показал он язык, черный от проглоченных чернил.
— Ты у меня так все чернила вылакаешь, — неодобрительно пробурчал князь. — Чем тогда приказы писать станешь?
Попович взял гусиное перо, оторвал зубами разбахромившейся конец и замер в ожидании.
— Готов?
— Готов, батюшка!
— «Я, попович из Переславля, Федька Савельев, бью челом князю Федору Юрьевичу Ромодановскому, главному судье Преображенского приказа… Хочу служить верой и правдой великому государю… хочу быть его глазами и ушами…» Написал?
— Написал, Федор Юрьевич, — отозвался попович, уставившись на князя.
— «Буду служить государю… живота своего не жалея… Коли смалодушничаю или предам интересы государя, погибнуть мне тогда лютой смертью…» — Поймав настороженный взгляд поповича, отвечал: — А ты как думал, Федька? Здесь все по правде, игры закончились… Написал?
— Написал, князь.
Взяв исписанную бумагу, заметил угрюмо:
— Коряво пишешь, попович, мог бы и поусердствовать. Это тебе не доносы строчить. Бумага-то казенная! Возьми, — протянул он исписанную бумагу подьячему. — Да припрячь ее, авось еще сгодится. Как изменников отловим, награду получишь. Может, деньгами, а может, что из вещичек перепадет.
— Федор Юрьевич, я тут еще одного крамольника хочу присовокупить.
— А ты, попович, во вкус входишь! — широко заулыбался князь. — Выкладывай, хуже не будет. Кто таков?
— Зовут Тихон Ерофеев Кобыльев, знаю, что из бывших приказчиков. Большой ненавистник государя нашего. Кровопивцем и иродом его называл. Ходит по трактирам и народ срамными речами тревожит. А иногда и грамоту может написать дурного содержания да по весям разослать. Народ читает и только дивится государевым забавам.
— Насчет забав это ты брось! — строго погрозил пальцем Ромодановский. — Где его искать?
— А кто ж его знает? — пожал плечами попович. — Сегодня он в одном месте водку пьет, а завтра в другое переберется. Слушатели ему харч дают да вином феразиевым потчевают. Тем и живет!
— Приспособился, значит. Ничего, отыщем! На то мы и Преображенский приказ. И не таких изменников отлавливали. Как он выглядит?
— Тощий, как ивовый прут, да темный. Кожа у него будто бы дуб мореный. На руках шрамы углядел, видать, от кандалов. Похоже, беглый! Руки у него длиннющие да жилистые, но силы в них немерено. На спор пальцами пятак гнул.
— Ишь ты!
— Весь кабак дивился, даже с улицы заглядывали.
— А роста какого будет? Ты записываешь, подьячий?
— Записываю, батюшка, все до последнего слова записываю, — скороговоркой отвечал подьячий.
Глаза поповича сузились, будто бы он примеривался.
— Да, пожалуй, подлиньше тебя, князь, — отвечал он, поразмыслив. — Дылда настоящая! Два аршина и с десяток вершков. Это точно. Такого и за версту разглядеть можно.
— А зенки какого цвета, не разглядел?
— Какого цвета очи, не помню, но скажу одно — темные! Дьявольские, так и горят злобою!
— Во что одет?
— Кафтан обычный, из зеленого сукна, на ногах — кожаные сапоги.
— Ишь ты… Где бывает, рассказывал?
— Про Суздаль говорил, про Владимир… Сказывал, что до Казани добрался, а там будто бы житие совсем худое. В Свияжске бывал.
Прикусив губу, подьячий быстро записывал.
— Еще что вспомнишь?
Попович пожал плечами.
— Все рассказал, Федор Юрьевич, как на исповеди.
— Ладно, ступай, нам поговорить надобно. И помни, попович, теперь ты не только за себя в ответе, но и за всю свою семью.
— Помню, князь. Как же забыть такое… — разом потемнел ликом попов сын.
— А теперь пиши, — продолжил Ромодановский, когда за поповичем прикрылась дверь. — «Я, главный судья Преображенского приказа стольник князь Федор Юрьевич Ромодановский… всем повелеваю… таких людей, которые станут без моего ведома крамольников допрашивать по слову и делу и присылать к Москве, передавать в Преображенский приказ…» Успеваешь?..
— Успеваю, государь.
— Далее пиши. «За нарушение сего указа применимы разные кары… Пусть даже если это воевода. А коли потребуется, ослушник будет бит батогами!..» Другой указ… «Всем воеводам… Разыскать и доставить в Преображенский приказ Тихона Ерофеевича Кобыльева, изменщика государева и вора!» Приметы не забудь написать…
— Пишу, государь.
— За указом должны следить приказные избы и докладывать мне еженедельно.
Грохнув входной дверью, в палаты вошел вестовой с приказным.
— Федор Юрьевич, тут письмо от шведского посла перехвачено.
— От Кинэна, что ли?
— От него самого.
— Чего же он там пишет, злодей эдакий?
— Пишет, что в нашей армии упадок и разгильдяйство…
— Ишь ты! — невольно хмыкнул князь.
— Полки составлены из одних молодых солдат, которые едва умеют обращаться с мушкетами. Пишет, что полки укомплектованы не полностью. В некоторых и вовсе не набирается одной трети. Пишет, что русских не стоит бояться, и чем быстрее Карл XII на Москву двинется, тем будет лучше!
— Вот он как заговорил, супостат! — все более хмурился князь Ромодановский. — Ведь мы его каждый раз водкой потчевали, а он даже не поперхнулся. Как же после этого скверным людишкам верить? На дыбу бы его, да розгами! — почти мечтательно протянул главный судья. — Да не поймут… Хорош, гусь! Как же вы грамоту его прочитали?
Приказный широко растянул губы:
— Как и прежде. Напоили его, князь, а когда он дрых, так грамоту и прочитали, — честно признался он, широко улыбаясь.
Судья расхохотался:
— Молодцы! Курьер-то ничего не заметил, когда проснулся?
— А чего ему? — отмахнулся приказный. — Пожалился, что голова болит. Вот мы его и далее лечили от похмелья. Два дня из трактира выбраться не мог.
— Может, он на словах чего сболтнул? По пьяному делу оно часто случается.
— Да много чего было говорено. Говорил, что ихний король с турками очень задружился. Только того и ждут, чтобы России-матушке напакостничать.
— Ничего, образумим, — пообещал Ромодановский. — А теперь пиши давай! Государю обо всем доложить надобно.
Глава 10 ПРИКАЖИ, ВСЕ ПОЛЯЖЕМ!
По велению государя Петра Алексеевича царевну Софью спровадили в Девичий монастырь.
Все произошло с месяц назад, когда стрелецкие полки, намаявшись от безделья, покинули дворец. К воротам, не мешкая, подошел полк рекрутов и, заняв оборону вокруг, встал лагерем. Полковник, седой широкобородый дядька лет пятидесяти, прошел без шапки до самых палат государыни и, слезно повинившись, поведал тяжелый приказ: «Следовать царевне Софье в монастырь! А ежели царевна будет упорствовать, так силком грузить ее на телегу и, приставив стражу, спровадить до самой кельи».
Опечалилась Софья Алексеевна, попросила на раздумье часок, а когда взглянула в окно на расположившихся во дворе солдат, решила согласиться.
И потекла для нее размеренная монашеская жизнь.
* * *Стрельцы не забывали свою благодетельницу и едва ли не каждый день отправляли к ней курьеров. В этот раз в монастырь прибыл полковник Ефим Туча. Облаченный в рясу и оттого непохожий сам на себя, он выглядел смиренным иноком.
— Ты только прикажи, матушка, так мы все за тебя поляжем! — яростно уверял полковник Туча, не смея приблизиться к государыне.
Через узкое оконце в келью проникал свет, освещая полноватую фигуру монахини. Темный куколь скрывал лицо, только один нос и виден. Нет более царевны, а есть богобоязненная инокиня, скрытая от государева гнева за толстыми монастырскими стенами.
- Алмазный остров - Евгений Сухов - Боевик
- Бой «быков» - Евгений Сухов - Боевик
- Смотрящий по России - Евгений Сухов - Боевик
- Медвежатник - Евгений Сухов - Боевик
- Месть смотрящего - Евгений Сухов - Боевик
- На той стороне - Шарапов Кирилл Юрьевич - Боевик
- Заповедь Варяга - Евгений Сухов - Боевик
- Побег - Евгений Сухов - Боевик
- Стоять насмерть! - Андрей Дышев - Боевик
- Звездная Кровь-4. Одиссей - Прокофьев Роман Юрьевич - Боевик