Изгнание - Чарльз Паллисер

– Я уеду.

– Слава богу за это, – сказала она и отвернулась, чтобы я не увидел ее лица. Она промокнула глаза носовым платочком, а потом посмотрела на меня снова и сказала:

– Здесь для тебя всегда будет место.

– Я подумал кое о ком, у кого можно остановиться в Торчестере. Напишу прямо сейчас и получу ответ ко вторнику. Уеду в тот же день. Достаточно ли скоро для тебя?

Она положила свою руку на мою и ничего не сказала.

Должно быть, догадалась, что я говорил про Бартоломео, но теперь все ее недоверие к нему теряет силу от желания поскорее выставить меня из дома!

Половина двенадцатого

Когда все стихло, я тайком спустился на кухню и, как я надеялся, нашел там служанку, все еще занятую чисткой сковородок и уборкой. Свет исходил от единственной масляной лампы на комоде, и когда Бетси повернулась, то в тусклом свете показалась мне почти красавицей. Я спросил, понравился ли ей мой маленький подарок, она кивнула и опустила глаза.

– Ты здесь счастлива, Бетси? – спросил я.

– Счастливее, чем где бы то ни было, мистер Ричард.

– Я уезжаю, Бетси. Покидаю дом во вторник и не знаю, когда вернусь.

– Думаю, так будет лучше, сэр, – сказала она, повернувшись ко мне спиной и поднимая сковороду на верхнюю полку.

Я рассчитывал совсем на другую реакцию и довольно раздраженно сказал:

– Почему все женщины так хотят, чтобы я уехал? Неужели у вас какой-то заговор против меня?

Она смущенно повернулась ко мне. Ротик ее слегка приоткрылся, а глаза в полутьме казались огромными. Несмотря на раздражение от слов Бетси, я почувствовал сильное желание наклониться и поцеловать ее.

Воскресенье, 20 декабря, 10 часов

Только что написал Бартоломео. Стыдно просить его об одолжении.

Два часа

Отправились в церковь. Когда мы приблизились к деревне, мама велела мне скорее отправить письмо, а потом догнать их. В маленьком темном помещении никого не было, если не считать миссис Дарнтон, с хмурым видом забравшую у меня послание.

Памятка: ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ БАЛАНС: 9 ш. 9 1/2 ц. РАСХОД: марка: 1 d. САЛЬДО: 9 ш. 8 1/2 ц.

Мне вдруг пришло в голову спросить у нее почтовый адрес Давенанта Боргойна. Она уставилась на меня с нескрываемым отвращением и сказала:

– Зачем? Неужели вы собираетесь послать ему письмо?

Какое ей дело? И почему она так выделила это имя, как будто знала, что я намерен послать письмо кому-то другому?

Когда я выходил из магазина Старой Ханны, письмоносица выбежала следом и позвала:

– Эй, парень! – Я остановился, и она меня догнала. – Не говори мадам Брюзге, что я тебе сказала, но племяш герцога живет в задней части дома своего дядюшки.

– На Касл Парейд? – спросил я.

– Не совсем. Задний фасад особняка расположен по Хилл Стрит.

Я ее поблагодарил и побежал догонять маму и Евфимию. К церкви мы подошли вместе.

* * *

Интересно, мама ввела меня в заблуждение намеренно или же она не знала, что два адреса относятся к одному и тому же зданию?

* * *

Генерал Куэнс взгромоздилась на крыльце и созерцала свои войска. В ответ на наши поклоны и улыбки мы получили всего лишь слабое приветствие.

В этот момент в воротах появилась миссис Пейтресс и радостно поспешила к нам, на ходу поднимая с лица вуаль. Мама пристально посмотрела на нее, и когда та была всего в нескольких ярдах, повернулась к бедной женщине спиной. Все это время Евфимия теребила ленточку у себя на платье, потом повернулась, не поднимая глаз, и последовала за мамой в церковь. В лице миссис Пейтресс я заметил смятение. Она опустила вуаль и замедлила шаг. Я попытался встретиться с ней взглядом, но не думаю, что дама вообще меня увидела.

Миссис Куэнс наблюдала всю сцену маленькими бусинками глаз, и я заметил, что она одобрительно кивает маме и сияет от удовольствия. В конце службы, когда мы выходили, она вознаградила матушку притворно сладкой улыбкой, а потом вовлекла нас в беседу. Как мы обустроились? Не требуется ли нам какой-либо совет или информация, чтобы благоустроить свою жизнь еще больше?

Мы пересекли линию фронта, и теперь маршировали под знаменами Куэнс! Мне стыдно за маму.

Полчаса после полуночи

Тепло только в кровати. Воздух, словно тупой нож, скребет по коже. У нас у всех озноб и лихорадка, хотя носим варежки даже в доме. Руки у нас потрескались от мороза.

[Здесь страница в дневнике оставлена пустой. Прим. ЧП.]

Понедельник 21 декабря, девять часов вечера

Все изменилось, Евфимия хочет, чтобы я остался! И сопровождал ее на бал!

И в довершение ко всему миссис Ясс уезжает.

Тем не менее день начался плохо. После того как Эффи ушла к леди Терревест, Старая Ханна принесла маме еще одно письмо от дяди Томаса. Когда мы сидели над остатками завтрака, она прочла его и нахмурилась.

Потом она сказала:

– Ничего не понимаю. Кто-то по имени Вебстер требует у Томаса семьдесят четыре фунта.

Когда-нибудь это должно было случиться. Пришлось объяснить, что он отец друга, который одолжил мне деньги.

Матушка снова нахмурилась и сказала:

– Думаю, твоему дяде это не понравится.

* * *

Незадолго до ланча в парадную дверь настойчиво постучали. Мама и Бетси в ужасе уставились друг на друга. Я отправился в прихожую и открыл дверь. Там стоял высокий слуга в ливрее с конвертом, адресованным Евфимии от миссис Куэнс. Мы с матушкой умирали от любопытства. Неужели это знаменитые билеты? – размышлял я.

Целый час я паковался и готовился к отъезду утром.

* * *

Как только Эффи вернулась в полдень, я заметил, что ее настроение изменилось и она впервые относится ко мне по-дружески. Я понял, что дело не только в билетах. Наверняка на настроение сестры повлияло и содержание письма. Ей и маме были предоставлены два билета. Эта приятная новость была изложена в записке от миссис Куэнс, пригласившей Эффи и маму на чай в воскресенье после Рождества.

Мое имя упомянуто не было. Таким способом мне выразили пренебрежение или намекнули на мою незначительность? Пренебрежение – в каком-то смысле знак признания.

Я выразил огорчение, что не иду на бал.

– Тебе тоже стоит пойти, – снисходительно произнесла Эффи.

– Ты забыла, что я уеду задолго до девятого числа.

– Зачем уезжать? – воскликнула Эффи. – Мама, Ричард ведь может остаться?

Вот так новость! Я не смог расшифровать мамино выражение лица. Она изучала лицо Эффи.

– Если ты так хочешь, – сказала она.

– Хочу, – сказала Эффи.

Потом она повернулась ко мне:

– Попрошу миссис Куэнс выдать льготный билет.

– Дорогая девочка! – воскликнула мама. – Разве мы можем его себе позволить? Это же полгинеи. Пусть Ричард возьмет мой.

– Нет, мама. Я заплачу за все.

– Но надо еще денег за комнаты и за экипаж.

– Не беспокойся, – таинственно произнесла Эффи.

Где Эффи достанет полторы гинеи?

– В любом случае, – сказала она, – мы сэкономим на увольнении миссис Ясс.

– А мы ее увольняем? – спросила мама дрожащим голосом.

– Конечно. Она не умеет готовить.

Потом сестра многозначительно посмотрела на матушку и сказала:

– Кухарка нам больше не понадобится.

– Дорогая девочка! – воскликнула мама, вскочила, забегала, обняла ее и поцеловала. Она села снова почти в слезах. – Какое облегчение, что этой женщины в доме не будет.

Матушка обрадовалась при мысли о бале, подняла руки над головой и сделала несколько скользящих шагов в танце, который был в моде лет двадцать или тридцать тому назад. Эффи подбежала к пианино и заиграла старинную польку, а мама затанцевала по комнате. Как странно. Я представил, какой она была много лет назад, и отвернулся.

Кажется, Эффи мне улыбается. Играя, она встряхнула головой, и волосы упали ей на щеки. Евфимия не сводила с меня глаз.

* * *

За обедом сестра предложила сыграть с ней дуэтом, потому что теперь у меня есть флейта. Мы вместе исполнили несколько небольших пьес. Мама послушала и сказала Евфимии:

– Я так рада, что хотя бы один из вас унаследовал мои музыкальные способности. В молодости у меня был замечательный голос. Все это говорили. Ради детей пришлось все бросить, в том числе и многие другие мои увлечения.

Я догадался, что она плачет.

* * *

Когда я заиграл сегодня утром, Эффи коснулась моей руки и минуту не отнимала ее.

Одиннадцать часов

Должно быть, причиной сменившегося настроения Евфимии стало предложение Давенанта Боргойна выйти за него замуж. Мама это знает, поэтому и заплакала.

Четверть часа после полуночи

Только что услышал повышенные голоса. Я спустился с лестницы и увидел, что мама и миссис Ясс ссорятся в гостиной. Слов я не разобрал.

Потом миссис Ясс вылетела в коридор в сопровождении мамы. У двери кухни она повернулась и сказала:

– Вы со мной плохо обращались, из-за вас я потеряла деньги, миссис Шенстоун. Но я вас не виню. Вот что я вам скажу: никогда не слышала, чтобы кто-то вот так менял свое решение. По крайней мере, не с таким запозданием.