Волшебный горшочек Гийядина - Светлана Багдерина

– И чего дальше? – Сенька позабыла расстраиваться и восхищенно уставилась на менестреля.

– А дальше они поженились… – с уморительной гримасой отвращения договорил бард. – Пока меня по усадьбе гоняли, познакомились поближе, почуяли друг в друге родственную душу, и нате-пожалте… Трое детей уже. Я у них на свадьбе играл. В почетные гости приглашали, так за это денег не платят… А когда гости упились до нужной кондиции… простые, непочетные… ну, и я тоже с ними… я им ту самую серенаду исполнил, в двух вариантах. Слышали бы вы, как они на мой реагировали!.. Я ж сразу говорил, что он лучше, так нет… собаками кидаться…

– А с собачкой-то что случилось? – вспомнила завязку и забеспокоилась за его спиной Эссельте.

– Так чего ей будет, волкодавше-то… От нее и убегать стал поначалу-то…

– А во второй раз тебя молодожены не прибили? – не поднимая головы, полюбопытствовал Агафон загробным голосом с места своего упокоения.

Служитель прекрасного закатил под лоб глаза и вздохнул.

– Ну как без этого-то… Ведь каждому известно, что совместная деятельность укрепляет молодую семью. То есть опять от старого доброго Кириана польза вышла. Два в одном, так сказать…

Так общими усилиями Серафима была успокоена, подбодрена, развеселена, взята под руки, уведена от постели погруженного в глубокий, всеисцеляющий сон мужа, усажена за стол и наделена куском пирога с финиками и фигами и кружкой кислого, разбавленного до самого некуда контрабандного вина. За столом уже сидели Селим, Абуджалиль и Яфья с аналогичным продуктовым набором, предоставленным любезным Маджидом с фонтаном.[21]

Вежливо отодвинув скамью с сулейманами в сторонку, Олаф развернул стол, чтобы лежащему так, как доктор прописал, Агафону были видны и полуночные гости, и всё, чем они занимаются, и подтащил от стены еще одну лавочку – для своих.

Около получаса ушло у обеих воссоединившихся половин антигаурдаковской коалиции чтобы поведать друг другу во всех красках и полутонах свои ночные приключения и подсчитать потери.

Плюс все живы. Плюс встретились. Минус посох Агафона. Минус топоры Олафа. Минус весь багаж и припасы. Минус один наследник. И последнюю потерю, в отличие от всех остальных, ни компенсировать, ни заменить было невозможно.

– …Хозяин говорит, что все сестры калифа замужем в других городах или странах. За кем – не знает. Братьев было немного, но и те разъехались – семейная традиция правящей фамилии, объясняет. Калифы конкурентов не любят. Поэтому сразу, как наследник восходит на престол, те его братья, которых еще не угрохали, пока за трон боролись, немедленно собирают манатки и в двадцать четыре часа убираются из страны. Пока добрый калиф не передумал. Так что…

– Будем брать этого? – скептически подытожил Кириан.

– Взяли бы… – поморщился сквозь скрежет зубовный на своем лежбище Агафон. – Да как его, гада, возьмешь…

– Подкрасться незаметно, по башке – и в мешок, – резонно предложил отряг.

– А когда очухается? – не менее резонно вопросил шершавый мохеровый голос с широкой полки под потолком.

– А не давать очухиваться, – мстительно проговорил конунг. – Чуть только зашевелится – опять по башке и опять в мешок. До места долетим, из мешка достанем, дело сделаем, да там его и бросим – пусть пешком домой добирается, может, мозг-то проветрит.

– Чтобы достать колдуна из мешка, надо его сначала туда посадить, – Сенька – кладезь воодушевляющей народной мудрости – была тут как тут.

– Странный он у них какой-то всё-таки… – задумчиво произнес Масдай. – То по улицам бегает – всех осчастливить хочет, то головы рубит почем зря, крыши на гостей роняет, ассасинов собственным женам подсылает…

– Наложницам, Масдай-ага… – автоматически поправил Абуджалиль, успевший переодеться в одолженную Маджидом рубаху и штаны и, соответственно, избавившийся от одного – но не единственного – комплекса неполноценности. – Госпожа Яфья не жена, а наложница его сиятельного величества.

– Какая разница? – раздраженно отмахнулась Сенька.

– Большая, позволь заметить твоему недостойному почитателю, о нетерпеливая пэри морозного севера, – покачал головой Охотник. – Если жена надоест калифу, то он может с ней развестись. А если надоест наложница – то просто продать. Или прогнать.

– Но это несправедливо! – вспыхнули голубым огнем очи принцессы.

– Зато практично для казны, – незамедлительно, хоть и без особого одобрения проинформировал Селим. – Попробуй обеспечь достойное существование – не хуже, чем в браке – сотне с лишним женщин! А вы знаете, какие у них после пребывания в гареме представления о прожиточном минимуме!..

– Разводиться не надо, – сурово не согласилась Эссельте. – Если бы я была на месте ваших законодателей…

Но совершить внеплановую юридическую революцию в Сулеймании не позволила царевна.

– Кстати, о наложницах…

Не дожидаясь, пока гвентянка вынесет на всеобщее обсуждение свой проект основопотрясающего и традициепереворачивающего закона о семейном праве, Серафима вперила цепкий оценивающий взор на притихшую, как былинка в штиль перед бурей, избранницу калифа.

– Теперь твоя очередь нас развлекать, девушка. Почему Ахмет подослал к тебе убийцу?

– Я… не знаю… – не поднимая глаз, прошептала поникшая и сжавшаяся в комок нервов и дурных предчувствий Яфья и замолкла, считая разговор на эту тему законченным. У Сеньки по этому поводу было диаметрально противоположное мнение, о чем она и не преминула безапелляционно и во всеуслышанье заявить. Ответ несостоявшейся жертвы ассасина, к ее раздражению, остался неизменным.

– Клянусь премудрым Сулейманом… я не знаю… и догадаться не могу… ибо… ибо… не совершала за жизнь свою ничего такого… за что бы повелитель мой мог… на меня прогневаться…

– Слушай, лапа, – нетерпеливо фыркнула царевна. – Те, кто ничего не совершает, ничего не видит, и на кого нельзя повесить что-нибудь криминальное, самим калифом содеянное, сейчас не по трущобам скрываются, а во дворце десятый сон досматривают.

– Но я правду говорю, что я ничего… – огромные карие глазищи девушки, почти девочки вскинулись умоляюще-затравленно на хмурый лик лукоморской царевны.

В другое время и при других обстоятельствах та, без сомнения, пожалела бы бедную девчонку, и как минимум – оставила в покое, а как максимум – приняла участие в устройстве ее дальнейшей судьбинушки… Но не сейчас.

– Хорошо, зададим тот же вопрос по-другому, – загнав верблюдов своего нетерпения и сочувствия в долгий ящик ожидания, сменила тактику и вкрадчиво проговорила Серафима. – Яфья. Посмотри мне в глаза и честно ответь. Что ты совершила такого, за что бы твой повелитель мог на тебя прогневаться, если бы узнал?

По отхлынувшей с лица девушки краске и рваному испуганному вздоху все поняли, что на этот раз стрела вопроса угодила точно в цель. Дальше отпираться было бессмысленно.

Яфья уронила голову, уткнулась в ладошки, и ее длинные черные спутанные волосы цвета полуночного шелка занавесили от пытливых, соболезнующих и просто любопытных взглядов изменившееся миловидное личико, на котором за мировое господство боролись две равновеликие силы – страх и стыд.

– Ну, давай, давай, Яфа, рассказывай. Хуже не будет.

– Я… не могу… я… не должна была… я… это… преступление… наверное… он узнал… и за это… за это…

– Ну же, ну же, ну, деточка, – мягкая теплая длань Селима легла безудержно дрожащей наложнице на плечо, и тут тщательно возводимую уже несколько минут дамбу слез прорвало. Жалостно всхлипнув, Яфья бросилась на грудь старого стражника, уткнулась лицом в жесткую, пропахшую потом и специями рубаху и заревела, горько и безутешно, как маленькая девочка, какой, по сущности, она и была: пятнадцать лет – разве это возраст?..

История, рассказанная Яфьей, была стара, как пра-пра-прадед пра-пра-прадеда Селима и проста, как его же тюбетейка.

Великий визирь Гаран-эфенди купил Яфью у ее семьи – кочевников-бедуинов, и подарил калифу на именины с полгода назад. Калиф визиря поблагодарил, погладил девочку по головке, сказал пышный как его именинный торт комплимент, и… забыл. Со дня дарения прошел месяц, другой, третий, четвертый… Калиф приходил в гарем почти каждый день, выбирал себе подругу на ночь, но мимо Яфьи его глаза каждый раз проскальзывали, как будто она превратилась в невидимку. Яфья ревела по ночам в подушку, днем красилась, румянилась, делала умопомрачительные прически, покупала у приходящих из города торговок самые откровенные и вызывающие наряды, тратя за раз все отпущенные ей на неделю деньги, но ничего не шло впрок. Девушки постарше стали над неудачливой новенькой ехидненько подхихикивать – сначала за ее спиной, а на пятый месяц уже и прямо в лицо. Бедняжка уже подумывала, а не покончить ли ей с ее ужасным положением одним глубоким и долгим нырком в бассейн, или иным нетрудоемким, но эффективным способом, но тут подвернулся один невероятный по своевременности шанс, отказываться от которого было бы глупо.