Пляска в степи - Виктория Богачева

отряхнуть испачканное платье, и вскоре на заднем дворе показался сам князь Ярослав — он шел в конюшню проведать лошадей.

Мужики как раз растащили отроков порознь, крепко держа за плечи и руки. У обоих по лицу сочилась кровь, в кровь же были разбиты кулаки и носы. У Бажена заплыл синевой глаз, а Горазд морщился всякий раз, когда кто-то касался левого плеча.

— Так, — только и сказал князь, поглядев сперва на одного да на другого отрока. Он завел пальцы за воинский пояс на спине и недовольно нахмурился.

Люди обступили их тесным кругом, внутри которого оказался князь, двое провинившихся мальчишек и почему-то Звениславка. Верно, вид у нее был такой, что мыслили, будто она в драке замешана али причастна как-то. Она поспешно провела ладонями по подолу, отряхивая пыль, и тыльной стороной запястья стерла кровь, сочившуюся из уголка губ. Когда токмо успела?..

Горазд разглядывал пыль у себя под ногами и на князя не смотрел. Мало кто решился бы обвинить его в трусости, и уж точно не Звениславка. Каким был князь, когда отравили его воеводу — вспоминать страшно. Она, девка чужая, над которой он не имел власти, и то не отваживалась поднять на Ярослава Мстиславича взгляд. Горячее сочувствие к отроку зародилось в ней.

— Что, стыд лицо жжет? — князь хмыкнул, но в голосе веселье не звучало.

— Отчего столпились здесь? — к ним шагал дядькин воевода, отец Бажена. Увидев сына, отрока из чужой дружины и, наконец, чужого князя, мужчина застыл на пару мгновений.

— А ну пошли отсюда, делом займитесь! — гаркнул он на слуг и холопов, когда прошла первая оторопь.

Праздных зевак как водой смыло.

— Ты-то подожди, — велел воевода Храбр, придержав Звениславку за локоть.

Вскоре они остались впятером: князь, воевода, два глупых отрока и девка. Холопы и дворовые слуги поглядывали на них издалека.

«Княгиню позовут», — с тоской вздохнула Звениславка. Она жалела, что оказалась посреди двора в столь неурочный час.

— Что не поделили-то? — спросил Храбр. — Неужто девку? — фыркнул он и покосился в сторону Звениславки.

Насупленный Горазд смотрел в землю, Бажен — наискосок на терем, старательно избегая отца.

— Она мимо шла, — буркнул кто-то из них сквозь зубы.

— А что тогда? — продолжал допытываться воевода.

Звениславка покосилась на князя: скрестив руки на груди, тот молчал и неотрывно, пристально смотрел на своего отрока.

— Говори, Горазд, — велел он наконец. — Да не смей лгать в этот раз.

Мальчишка мотнул головой, и Ярослав Мстиславич свел на переносице брови.

— Тебе приказывает твой князь.

— Нет, господине, — отрок выпрямился и поднял голову, отбросив с лица слипшиеся от пота русые волосы. — Лгать не стану. Но и сказать — не скажу.

— Вот как, — ледяным голосом произнес князь. — Ступай за мной.

Он развернулся и пошел в сторону конюшни, и Горазд послушно зашагал следом. Воевода с сыном и Звениславка смотрели им в спины, пока оба не скрылись внутри. Когда из конюшни послышался свист рассеченного воздуха и звуки ударов, Звениславка вздрогнула и зажмурилась. Втянув голову в плечи, она поспешно ушла со двора, слыша, как позади сердитый воевода бранил Бажена. Мимо конюшни она даже пробежала, старательно отворачивая в сторону лицо.

К полудню о драке двух дурных отроков позабыли все, кроме Звениславки да них самих. У нее хоть и было дел не счесть, но нет-нет да и лезли в голову дурные мысли: что, да почему, да отчего драку затеяли, коли князю не смог признаться. Уж точно не из-за девки какой сцепились. Тут-то нет стыда ответить.

Из-за охватившего ее смятения да дурных, спутанных мыслей Звениславка отговорилась замешивать тесто на караваи. Не получится вкусный хлеб, коли душа тревожится. Заместо она подрядилась таскать из погреба кувшины для вечери. Она как раз шла с одним из них в руках, когда ее остановила Забава. Доброгнева Желановна приставила ее стеречь Рогнеду в горнице.

— Княжна тебя кличет, — сказала ей девка.

Звениславка подула на лоб, чтобы смахнуть выбившуюся из косы прядь, и недоверчиво посмотрела на нее в ответ.

— Меня?

Она удивилась. Прежде Рогнеда нечасто звала ее к себе в горницу.

— Скучно ей там, — Забава нетерпеливо пожала плечами в ответ.

Растерянно кивнув, Звениславка отнесла кувшин и покорно поднялась по всходу в горницу княжны. У дверей и впрямь стояли холопы, знать, правду говорили девки. Забава же неотступно следовала за ней по пятам.

— Шибко уж ты стараешься, — не сдержалась Звениславка. — Здесь княгини нет.

Острая на язык девка дернулась, но смолчала. Любимая али нет, да все же принадлежала Звенислава роду князя Некраса; была княжной, хоть никто ее так в тереме отродясь не величал. Увезут Рогнедку в чужие земли, и неизвестно, что будет…

Княжна Рогнеда встретила их растрепанная и простоволосая, в одной исподней рубахе, и Звениславка закусила изнутри щеку, чтобы ничего не сказать. Она уж и не помнила, когда видела двухродную сестру такой — может, в далеком-далеком детстве.

Окромя, Рогнеда сняла обручья. Они небрежно валялись на самом краю лавки, того и гляди — упадут на дощатый пол. Так не полагалось. Не ты обручья надевала, не тебе и снимать. Разомкнуть их должен муж уже после свадьбы, в первую ночь, когда жена его разует.

Звениславка решила, что ни на лавку, ни на голые запястья Рогнеды она смотреть не будет.

— Ты звала меня, — вместо этого она посмотрела княжне в глаза и поняла, что та проплакала не одну ночь.

Дрогнуло жалостливое девичье сердечко, и Звениславка едва не бросилась к двухродной сестре, раскрыв руки для объятий. Остановил лишь взгляд княжны да Забава, присевшая на лавку у двери.

— Повышиваешь со мной, сестрица? Скучно, нет мочи уже! — звонко ответила Рогнеда, подводя Звениславку к лавке подле окна, где лежала незаконченная вышивка княжны.

Под тяжелой рукой Рогнеды Звениславка опустилась на лавку, и та сама поднесла ей и другую вышивку, и нужные нитки. Она вскинула на княжну изумленный взгляд, когда нащупала в полотне сложенный комок с чем-то острым внутри.

«Молчи, — одними глазами велела ей Рогнеда, нахмурив брови. — Спрячь и молчи».

Под вышивание затянули песню, прося богиню Макошь о милости:

— Уж ты гой еси, Макошь-матушка! Макошь-матушка, всему люду отрадушка! Освяти ты мою долюшку! Убери со стези горюшко, всяку беду да маяту! Нить моя ровным-ровна, а доля счастьем полна! И в поле и в доме!

Звениславка искоса поглядывала на княжну: та не вышивала, как подобало, рубаху жениху. Пускала по ткани красивый узор, да и все. Она закусила губу: коли прознает, выругает княгиня, что попусту на лавке они юбки просиживают, нитки да полотно переводят.

Темные