Сны листопада (СИ) - Юлия Леру

он, взрослый человек, росчерком пера решающий судьбы стольких людей, в этот раз оказывается бессилен. — А Лида, как назло, на вахте и приедет только в среду.

Он потер лицо уже хорошо знакомым мне жестом усталости и раздумий.

— Я поеду, Юстин. Сама доложишься? Все в рабочем порядке.

— Да без проблем, — кивнула я уверенно, прижимая к груди рабочую папку, — ни о чем не думай, иди.

Ростислав кивнул и направился вслед за мной к выходу из кабинета, надевая куртку, и я, хоть и знала, что это лишнее и наверняка не стоит, не удержалась: обернулась уже в коридоре, остановилась рядом, глядя, как он запирает дверь на замок.

— Ростислав.

Он повернулся ко мне, чуть сведя брови в ожидании очередного рабочего — и такого несвоевременного сейчас, когда мысли совсем не о том — вопроса.

— Позвони мне, когда узнаешь, что и как, ладно? Я буду волноваться.

Какое-то мгновение он смотрел на меня с выражением легкого удивления на лице, и я почти пожалела о том, что спросила, влезла со своим неуместным волнением в его семью…

— Я позвоню. — И он быстрым шагом направился прочь, оборвав мои мысли.

Сережку положили в больницу с острой пневмонией. Оказалось, они с ребятами в честь первого снега уже несколько дней подряд после школы играли в снежки, и он приходил домой весь распаренный и мокрый. Одежду до прихода Ростислава сушил, но организм в какой-то момент решил, что с него хватит, и выдал температуру под сорок и жутчайшую интоксикацию.

Сережку тошнило, рвало, он бредил и все время звал папу. Скорая забрала его в Первую детскую. Ростислав провел бессонную ночь и наутро выглядел так, что краше в гроб кладут, и срывался на всех подряд, включая меня — еще и из-за того, что никак не мог дозвониться до Лиды и рассказать ей, что случилось.

Я старалась не огрызаться в ответ, понимая, чем вызвано такое настроение… было только хуже.

— Ты-то что глаза отводишь, Юстин, ты-то что со мной, как с больным, обращаешься? — цедил он сквозь зубы. Я молча подавала документы. — Что на этот раз?

— Приказы на сверхурочную работу и на работу в выходной.

— Опять под конец месяца всех скопом и задним числом? — Ростислав отодвигал приказы в сторону, даже не заглянув, отворачивался к компьютеру, не удостоив взглядом и меня. — Где согласия работников на привлечение к работе?

— Приколоты к приказам. Я просмотрела, все на месте.

— Она просмотрела. — Тон был издевательским, но я молчала. — Ладно. Потом гляну. Завтра зайдешь.

— Хорошо.

— Если пошлю куда подальше, тоже скажешь «хорошо»?..

— А если я? — взрывалась я, уже поднимаясь со стула, и Ростислав резко оборачивался и хватал меня за руку свободной рукой.

— Извини. — Выражение лица, голос, тепло его ладони на запястье — все это било в меня наотмашь, и я безвольно опускалась обратно за стол, хотя мгновение назад была готова пулей вылететь из кабинета. — Погоди две минуты. Сейчас согласую.

В субботу я собрала пакет с яблоками, апельсинами и всей той глупостью, что носят в больницу взрослые, ничего не понимающие в детях, и пришла к квартире Макаровых, решив отдать Ростиславу, чтобы тот передал Сережке. Но его дома не было. Степанида Назаровна, вышедшая на трезвон из соседней квартиры, сообщила мне, что Сережке стало хуже, и Ростислав уехал к нему еще рано утром.

— Господи ты боже мой, мальчишка-то какой хороший, так жалко, — запричитала вдруг она, и я вцепилась в пакет мгновенно омертвевшими пальцами и уставилась на бабку, как на кликушу, не зная, что делать, и испытывая жгучее желание рявкнуть на нее, чтобы она заткнулась и не смела говорить о Сережке так, словно его нет. — Такой славный мальчишка-то… И всегда поздоровается, и «баб Степ, идем-ка чай попьем», и пакеты поможет дотащить, и улыбнется всегда, такой парнишка добрый, такой молодец, как же так, ну как же так-то случилось…

Я не выдержала и позорно сбежала.

Как в тумане, не соображая, что делаю, добралась на такси до больницы, рванула бегом к отделению мимо стола справок — «Вы куда? Женщина, а ну стойте!» — думая только о том, что если эта идиотка Степанида наговорила чего-то подобного Ростиславу, то я ее просто задушу!

Я увидела Ростислава, сидящего на кушетке возле палаты, и вся моя злость в мгновение ока прошла, сменившись бурей других эмоций, среди которых было все: от облегчения до жалости и какой-то щемящей радости, которую я не могла понять. Он обернулся на звук шагов, поднялся и молча стоял и смотрел, как я иду к нему, а я, не замедляя шага и не думая о том, что делаю и как это может выглядеть, врезалась в него, обняла свободной рукой за шею и на мгновение просто прижалась щекой к его щеке.

Его рука машинально скользнула вверх по моей спине, притягивая меня ближе, и я опрометчиво закрыла глаза.

Кедр, сандал, что-то еще…

— Все наладится, наладится, вот увидишь. — Я еще раз вдохнула его запах и все-таки отстранилась, но Ростислав словно этого не заметил и разжал это полуобъятье, только когда я заставила себя отступить. — Как Сережа?

Он не спросил, что я здесь делаю и как вообще меня пустили, и ответил так, словно ждал вопроса:

— Стабильное. Доктор сейчас у него, жду.

— Все наладится, — снова уверенно повторила я и, не удержавшись, погладила его по плечу. — Лида знает? Ты ей дозвонился?

— Не дозвонился, — сказал он, снова будто не замечая прикосновения. — Она с ума сойдет. И так узнала только вчера, что Сережка заболел. Я штук двадцать СМС написал, ни одной доставки.

— О, вот и мама появилась, — сказала ласково доктор, выходя из палаты, и я отпрянула от Ростислава, чувствуя себя так, словно нас застали во время поцелуя или чего-то похлеще. — Ну, не переживайте, температура упала, скоро ему станет лучше. Зайдите, но только недолго, он слабенький еще…

И Ростислав, забыв обо мне, шагнул в палату.

Пальцы мои вдруг сами собой разжались, и пакет с фруктами упал на пол. Рыжий солнечный апельсин выпал из него и покатился, словно смеясь и радуясь тому, что услышал, и я опустилась на колени на серый линолеум и подняла его, не зная, что теперь с ним делать… как и с