У дороги - Герман Банг

Хус едва не прибил его.

Они шли по улицам. Кругом стояли закрытые, пустые палатки. Только какой-нибудь запоздалый торговец еще складывал свой товар при свете одинокого фонаря.

С постоялого двора на улицу вырывался шум. Сонные, понурые парочки разбредались по домам.

В дверях показалась Мария, заспанная, ко всему безразличная.

Катинка ждала, стоя у коляски. Вокруг нее запрягали лошадей и разъезжались ярмарочные гости. «Соловушки» громко пели в саду.

Все четверо расселись по местам. Бай захотел править и устроился на козлах рядом с Марией.

О милый Вальдемар,Я так тебя люблю…

– Молодчины, – сказал Бай. – Еще держатся.

Они ехали в полной темноте. Опушкой леса. Потом полями.

Мария клевала носом, согнувшись над корзиной, которую держала на коленях. Хус и Катинка молча глядели на луга. Бай время от времени нарушал молчание.

– Но-но! Залетные! Пшш-шел помаленьку… И снова воцарялась тишина.

Баю захотелось «промочить горло», и он стал тормошить Марию, пока она не извлекла из корзины бутылку с портвейном.

– Хотите? – предложил Бай.

– Нет, спасибо, – отозвался Хус.

– А зря. – Бай отнял бутылку ото рта. – В ночной прохладе полезно выпить чего-нибудь горячительного.

Бай отхлебнул еще вина.

– Походная жизнь всему научит, – сказал он. Он начал рассказывать о войне и о пруссаках.

– Славные ребята, если взять каждого по отдельности. Золотые ребята, правда, горазды жрать, обжоры, каких свет не видел, но сердце у них золотое – поистине золотое, – если взять по отдельности… но когда они в строю… пропади они пропадом…

Никто не отозвался. Мария снова склонилась над корзиной.

Катинке хотелось одного– чтобы Бай замолчал.

– Обжоры, каких свет не видел, – опять заговорил Бай. В нем проснулся патриот, и он начал рассуждать о старой Дании и об окровавленном стяге. Но так как никто не отзывался, он впал в молчаливую созерцательность.

Слышалось только, как поскрипывает подпруга. Да изредка где-то вдали кричал петух.

– Накиньте шаль, – сказал Хус. – Холодает.

И он бережно закутал синей шалью плечи Катинки. Над равниной медленно занимался рассвет.

– Надеюсь, нас покормят завтраком, – заявил Бай. Они приехали на станцию и стояли у дома в неурочный час, в сером утреннем сумраке.

– Если хочешь, – сказала Катинка.

Но Хус торопился восвояси. Он и так уже задержался.

– Ну что ж, – сказал Бай. – Дело ваше. – Он зевнул и вошел в дом. Мария потащилась за ним с корзинами.

Хус и Катинка остались одни. Она прислонилась к дверному косяку. Оба молчали.

– Спасибо за поездку, – сказала она. Голос звучал тихо и неуверенно.

– Это а должен вас благодарить, – вырвалось у него. Он схватил руку Катинки, дважды, трижды поцеловал ее горячими губами.

Потом бросился к коляске.

– Какая муха его укусила? – спросил Бай, выйдя на порог. – Уже удрал?

Катинка стояла неподвижно.

– Да, – сказала она. – Он уехал.

Потом оперлась рукой о косяк и тихо вошла в дом.

Катинка сидела у открытого окна. Рассвело. Над лугами заливались жаворонки и другие птицы. Летний воздух был напоен пением, солнцем и щебетом.

4

Во дворе на припеке сладким сном спал цепной пес. На солнце сушились вычищенные ботинки.

Катинка открыла входную дверь, – в светлых прохладных комнатах слышалось только жужжание мух.

Она прошла через гостиную в сад. Ни души, ни звука. На крокетной площадке валялись шары и молотки. Розовые кусты поникли от жары.

– Никак это вы, милая фру Бай, – раздался приглушенный голос из беседки, и пасторша закивала Катинке. – А Линде готовится к проповеди… Остальные за домом, в саду, – приехал Кьер с домочадцами да навез еще кучу своих гостей… Не очень-то это кстати… Линде как раз готовится к проповеди.

– Кьер с домочадцами, – повторила Катинка.

– Да… приехали попить кофейку… Они в саду, и новый доктор с ними… А вы, я знаю, побывали на ярмарке… Хус нам рассказывал.

– Да, мы очень хорошо съездили, – сказала Катинка. Она с трудом выговаривала слова – так колотилось ее сердце.

В дверях дома показался пастор Линде. Его голова была повязана носовым платком. Носовой платок извлекался на свет Божий вечером по пятницам, когда пастор садился за свою проповедь.

– А-а, это вы, милая фру Катинка, – сказал пастор. – Как поживаете?

Старый пастор вошел в беседку. Ему хотелось послушать про ярмарку.

Катинка едва соображала, что говорит. Она рассказывала, а сама чувствовала только одно– мучительную тоску о Хусе.

– Вот уж воистину хороший человек, – сказала фру Линде в ответ на какие-то слова Катинки, и Катинка пунцово покраснела.

– Превосходный человек, – поддержал пастор.

Он снял с головы носовой платок и положил его перед собой на стол. А сам продолжал расспрашивать о ярмарке.

– Наши люди вернулись домой только под утро, – сказал он. – Да ведь надо же им когда-нибудь и погулять.

Старый пастор расспрашивает о том, о сем, и Катинка отвечает, сама толком нее зная, что говорит.

– Дорогой Линде, не забудь о проповеди…

– Правда твоя, матушка. Да, милая фру Бай, не успеешь оглянуться, как уже суббота.

И старый пастор плетется в дом с носовым платком в руке.

– А вы не хотите пойти к гостям, милая фру Бай? – спрашивает фру Линде…

– Не могу ли я вам помочь… по хозяйству…

– Да нет, спасибо… накормлю гостей чем Бог послал… у меня есть окорок да горошек…

Катинка встает.

– Пройдите двором, – советует фру Линде.

Катинка не видела Хуса три дня, с самой ярмарки. Как она ждала и надеялась и боялась своих надежд. А сейчас она его увидит.

Смех и шум в саду были слышны еще издали. Катинка отворила калитку и вошла в сад.

– А вот и моя прелесть, – закричала Агнес. На большой лужайке играли в горелки.

Катинка видела только одного Хуса – он стоял посреди играющих. Как он был бледен и подавлен…

Катинка подумала: «Он тоже не спал эти ночи». И она робко улыбнулась ему, чуть склонив голову набок, как девочка.

Она оказалась в паре с Агнес, и они вдвоем подошли к Хусу.

– Знаем мы вас, – сказала Агнес Хусу. – Опохмелялись небось. Вот и не показывались три дня… А вас тут ждали… Вчера фру Бай даже кофе нам не подала, все хотела, чтоб мы дождались вас.

Катинка потупила взгляд, но не перебивала Агнес. У нее было такое чувство, будто это она сама говорит ему, как его ждала.

– Разве так ведут себя, когда у вас на попечении две нежные голубки, – сказала Агнее.

Те двое молчали. Катинка чувствовала, что он смотрит на нее, и так и стояла перед ним, склонив голову.

Игра в горелки продолжалась. Она видела только его одного. Они обменивались только теми словами, что полагались по правилам игры, да и то вполголоса. Ни ему, ни ей не хотелось говорить громко.

Катинка не замечала, что ее рука задерживается в его руке и выскальзывает из нее словно нехотя.

Ужин решили накрыть в беседке. Пришли старый пастор с Андерсеном, а с ними Луиса-Старшенькая и фрекен Иенсен.

– Ага, – сказала Агнес. – Кажется, нас все-таки попотчуют окороком.

До ужина Луиса-Старшенькая успела попрыгать перед новым доктором и продемонстрировать ему свое «украшение».

Когда все расселись вокруг стола в беседке, старый пастор выглянул в сад:

– Не засиделась ли какая-нибудь парочка на скамье любви?

«Скамьей любви» называли старую прогнившую скамью между двумя деревьями у плотины.

– Тьма там хоть глаз выколи… – сказала фру Линде. – Помню, когда сыновья еще пешком под стол ходили, вечно оттуда появлялась какая-нибудь парочка… вернее, приходили-то они врозь– и прямо сюда, в беседку… да, как сейчас помню…

«Скамья любви» была неиссякаемой темой для фру Линде.

– Что ни говори, Линде, а кое-кто нашел там свое счастье, – сказала она.

И она стала перечислять всех тех, кто нашел жениха или невесту в пасторской усадьбе. Такой-то, такая-то и такой-то…

И начался веселый застольный разговор о романах и помолвках.

– А помнишь… то лето, когда обручились оба, и Рикард и Ханс Бек?

– Агнес небось все знала, недаром, бывало, гремит засовом, прежде чем открыть дверь.

– А тропинка-то в орешнике…

– Вечно там кого-нибудь да вспугнешь…

– Так и слышишь, как кто-то шмыг в кусты…

– Помню, у фрекен Хортен была препротивная желтая юбка… она просто пылала…

– Вот-вот, – говорит старый пастор, – острегайтесь носить яркие юбки…

– Но в орешнике уж очень хорошо! – вырывается вдруг у какой-то девушки.

И все хватаются за животы от хохота.

– Линде, а Линде, – восклицает пасторша. – Не забудь, сегодня суббота.

Пастор хохочет так, что заходится кашлем.

– А ведь правда, там из-под каждого кустика слышатся поцелуи…

– Ну и что ж, – отзывается пасторша, которая смотрит на дело с практической стороны. – От этого вышло немало добра…