Россия и Англия в Средней Азии - Михаил Терентьев

Такое полное подчинение коканского хана видам нашего правительства внушило генерал-губернатору мысль помочь Кокану овладеть территорией Кашгара. Мысль эта казалась тем заманчивее, что вместо двух соседей мы бы имели одного и в добавок нам преданного; однако-же нерешительность Худояр-хана помешала осуществлению этого плана. Вместо этого хан изъявил готовность просто быть только посредником между нами и Якуб-беком. Сношения его по этому случаю с кашгарским деспотом не повели сначала ни к чему, но нельзя отрицать, что оне имели некоторое влияние на решимость Якуб-бека сделать первый шаг для сближения с нами.

Кроме услуг политического характера хан коканский имел возможность неоднократно показать свою готовность служить нашим пользам и в других отношениях. Так в зиму с 1870 на 1871 год, когда после неурожая цены на хлеб поднялись до небывалых размеров и когда мы запретили вывоз его в Бухару, хан коканский, не смотря на дороговизну в самом Коканде, все-таки дозволил хлеб к вывозу в наши пределы. Летом же 1871 года и в течение 1872 хан принял на себя поставку провианта на войска, расположенные в Ходженте, Ура-тюбе и Нау по значительно пониженным ценам.

Желая показать, на сколько мы ценим такую услужливость, генерал-губернатор пригласил наследника коканского престола Сеид-Нуреддина, бека Андиджанского, посетить Ташкент, где принц и был почтен торжественным и почетным приемом. Теперь для окончательного подчинения нашему влиянию коканского ханства и низведения его на степень вассального владения мы должны неуклонно стремиться: 1) к водворению в Кокане нашего торгового агента; 2) к установлению контроля над назначением лиц на важнейшие должности в ханстве; 3) к устранению существующей ныне бековской полунезависимой, почти удельной системы управления и 4) к сокращению войск в ханстве до возможного предела и к низведению военной силы на степень простой полицейской стражи.

Меры эти тем удобнее провести в действительность, что сам Худояр-хан вполне сознает невозможность существования его власти помимо воли и поддержки России. Во время последнего востания киргизов летом 1873 года хан обращался в Ташкент с просьбою о помощи, но мы уклонились на этот раз от всякого вмешательства в дела ханства. Нет сомнения, что противоположный образ действий в связи с хивинскою экспедициею, значительно усложнил бы наше положение. Весьма возможно, впрочем, что выполнение нашей программы завлечет нас за пределы наших теперешних желаний. То-же самое может случиться и в том случае, когда Худояр-хана заменит другое лицо, а это, при непрерывных возмущениях в Кокане, легко может случиться — не сегодня — завтра.

Хан-Заде, наследник престола, хотя и кажется прогрессистом, ибо строит дома на русский лад и пьет шампанское, но во-первых, никто не знает, что из него выйдет впоследствии, а во-вторых, из-за популярности он не остановится и перед риском возбудить неудовольствие ташкентского начальства.

Известно, например, что во время своего приезда в Ташкент хан-Заде сделал визит бывшим шахрисябзским бекам, и выразил им соболезнование о том, что отец его выдал их русским и тем совершил поступок позорный для истого мусульманина. — Все это разглагольствие ничем не вынуждалось и может быть объяснено только невинным намерением приобрести популярность даже и в ущерб своему папаше.

Что касается до народных волнений, то чаще всего восстают кипчаки, давние враги Худояр-хана, и дикокаменные киргизы. В последнее время чрезмерность налогов вызвала довольно серьезные беспорядки, начавшиеся еще весною 1871 года под руководством Батыр-хана, родственника Худояра. Заговор был выдан одним из сообщников и 17 главных руководителей, с Батыр-ханом в том числе, погибли в прудах ханского дворца. Восстание же было подавлено.

Если бы хан оказался не в силах справиться с бунтовщиками, то конечно нам пришлось бы вмешаться в дело. Рано или поздно это и случится. Впрочем, включение Кокана в нашу территорию уничтожит черезполосность, спрямит границу и примкнет ее к снежному хребту, а это все весьма важные удобства.

В последнее время отношения наши к Худояр-хану несколько испортились и, кажется, главным образом из-за того, что мы не вмешались в междуусобия его с киргизами и кипчаками, не помогли ему подавить восстание, а предоставили это его собственным силам.

Бывший секретарь американского посольства в Петербурге — г. Скайлер, посетив в 1873 году Туркестанский край и побывав в Кокане — вынес затем следующее впечатление:

«Торговый договор с Коканом был заключен в 1868 году; в силу этого трактата, русские негоцианты пользуются гостеприимством хана, имеют право свободного проезда чрез Кокан и платят не свыше 2 1/2 % с суммы вывоза и ввоза. По ратификации трактата и донесению о том из Ташкента, петербургскому кабинету показалось, что Кокан приведен в вассальное отношение к России. Но на деле этого далеко нет: статьи договора соблюдаются совсем не строго; пошлины торговцы платят до 6 % и, на представления со стороны русского правительства не обращается никакого внимания ханом. Он относится к России положительно враждебно и с трудом разрешает въезд в свои владения. Русские купцы, проживающие в Кокане терпят сильнейшие стеснения. Одного из них едва не убили. Факт этот всем известен, однакож хана никто не привлек за то к ответственности. Такое бездействие, конечно, имеет мотивы: войны, помимо абсолютной необходимости, начинать не желательно, в виду неодобрения ее из С.-Петербурга, а тем менее желательно показать, что политика, какой держатся относительно Кокана, не достигает цели».

Стоит только перебрать в памяти всю переписку с ханом, все наши сношения, чтобы убедиться в неточности выражений г. Скайлера: хан не только обращает особенное внимание на требования генерал-губернатора, но старается даже предупредить их. Что касается того будто хан с трудом разрешает въезд в свои владения — то я знаю несколько случаев такого въезда не только без разрешения, но даже и без предуведомления хана.

Опасность, которой подвергается тот или другой купец, в той или другой местности — конечно несправедливо относить к злонамеренности местной администрации если преступление совершено не ею. — Конечно, если бы мы захотели придираться, то из всякого ничтожного повода легко могли бы создать «casus belli», поэтому наша сдержанность в этом случае доказывает только, что мы не на одних словах но и на деле, тщательно избегаем затевать ссору. Интересно одно: до сих пор нас упрекали в излишней придирчивости, в стремлении к завоеваниям, а теперь нашелся человек, который упрекает нас в послаблении дерзкому соседу! Мало того: г. Скайлер даже учит: как устроить дело, чтобы присоединение Кокана произошло на глазах всего мира самым незаметным образом.

«Открытая сила в применении к ханству вызвала-бы критику или вопросы, преимущественно со стороны Англии, чего министерство иностранных дел весьма тщательно избегает. Между тем, если-бы генерал-губернатору было доподлинно известно, как произошел этот случай (с купцом) или если-бы соблюдаема была иная политика, то весьма было бы легко привести Кокан в вассальное положение, без всякой огласки и без малейшего замечания со стороны Англии: стоило бы только взять для образца хоть один лист из истории Англии в ее индийских владениях — отправить русского резидента в Кокан под охраною казаков и содержать его там на счет русского или коканского правительства. Вокруг естественно сгруппировались бы русские торговцы, коканцы присмотрелись бы к русским, и вместе с тем никогда бы не осмелились ни оскорблять, ни притеснять их, само коканское правительство мало по малу привыкло бы повиноваться воле генерал-губернатора, чрез посредство присланного от него агента. По прошествии нескольких лет такая политика вполне облегчила бы возможность присоединения, в случае нужды, Кокана к империи, по смерти хана, или даже ранее».

Способ действительно верный. В печати однако высказано было мнение, что для поддержания значения такого резидента потребуются не казаки, а целый самостоятельный отряд, потому что при малочисленном отряде легко может повториться кровавая катастрофа кн. Бековича-Черкасского.

Мне кажется, что именно то Бекович и не может служить примером. Во первых, у него был далеко не малочисленный отряд — 3000 человек с 6-ю орудиями могут считаться силою весьма почтенною — достаточно припомнить, что генерал Черняев взял Ташкент, имея в строю только 1951 человека! Во-вторых, катастрофа произошла не из-за малочисленности русских, доказательством служит то, что незадолго перед тем этот же отряд выдержал блистательно трех-дневный бой с хивинской армией близь г. Порсу.

Единственное нравоучение, какое можно извлечь из катастрофы Бековича — разве то, что отдаленные экспедиции не следует поручать сумасшедшим, а если начальник рехнулся во время самого похода, то подчиненные не должны ему повиноваться {20}.