Россия и Англия в Средней Азии - Михаил Терентьев

Ко времени возвращения генерал-губернатора в Ташкент, хан прислал Судура-Сарымсака-ходжу с любезным и витиеватым письмом, которое было представлено в торжественной аудиенции 3 декабря. «Мы рабы Бога и молимся чистым сердцем, писал хан. Все люди происходят от Адама и потому да царствует кротость между царями! Бог указал нам, прежде всего, жить в мире друг с другом. Исполнив заповедь Бога, создавшего 18,000 народов я начинаю: дружба и приязнь есть вино — кто попробует одну каплю, тот забудет все горе, все неудовольствия и развеселится...» Далее хан просил не верить несправедливым слухам и объяснял сборы войска тем, что «и у нас есть обычай ежегодно смотреть войска и выдавать им: летом — летния, а осенью — зимния одежды». Посланник был торжественно принят в присутствии всех чинов управлений и некоторых наиболее почетных жителей Ташкента. В ответной речи своей генерал-губернатор сказал, между прочим, следующее: «я не трону тех, кто дорожит дружбой великой русской земли, но горе тем, которые не поймут благодетельных видов миролюбивого Белого Царя: войска Его Величества всегда готовы, по знаку моему, наказать беспокойного соседа, и никакие крепости, никакие вооружения не спасут тогда виновного.»

В переговорах с коканским посланцем и с азиятцами вообще, генерал-губернатор решился держаться одного правила: всякое слово должно дышать правдивостью и даже откровенностью.

Твердость, соединенная с умеренностью и правдивостью вот средства, которыми генерал фон-Кауфман всегда рассчитывал достигнуть успеха {16}. На этом основании, коканскому посланнику, с первого же дня, были высказаны все наши требования и в тех именно выражениях, в которых оне были, впоследствии, заявлены письменно. На возражение посланника, что он прислан только для осведомления о здоровьи Белого Царя и для заявления дружеских чувств своего государя, а не для заключения торгового трактата, генерал-губернатор категорически объявил, что первым и непременным условием нашей дружбы должно быть принятие Худояр-ханом всех статей, предложенного ему взаимного обязательства относительно равноправности в торговле. Затем генерал-губернатор заявил послу, что, с своей стороны, он считает дело решенным, так-как не допускает и мысли, чтобы хан мог не согласиться на такие справедливые требования. Отпуская посланника 19-го декабря, генерал-губернатор вручил ему для передачи хану письмо, в котором писал: «слова, сказанные мною вашему посланнику, при торжественном приеме, будут вам переданы. Я говорил с ним откровенно, как с посланником дружественного с нами народа. Кто почитает, как следует, Великого Белого Царя — тот отличит в словах моих лишь те выражения, которые относятся к миру и дружбе.» К письму приложены были и взаимные обязательства, относительно обеспечения свободной торговли в порядке взимания пошлин. Всех статей предложено было пять:

1-я, о праве наших купцов посещать все города ханства;

2-я, о праве учреждать караван-сараи, где пожелают;

3-я, о праве иметь караван-башей во всех городах ханства;

4-я, об уравнении русских купцов в пошлинах с мусульманскими;

5-я, о свободном пропуске чрез Кокан русских караванов в соседния с Коканом владения.

Вместе с коканским посланником, было отправлено в Кокан посольство, которому и поручено было собрать обстоятельные сведения о стране, тогда еще мало нам известной. В течение переговоров, хан согласился на все условия, кроме первого и пятого, так как он не мог поручиться за своих фанатиков-подданных при появлении русских купцов. Кроме того, хан просил дозволения отправить посольство к Высочайшему Двору, а если это не будет признано удобным, то по крайней мере исходатайствовать у Белого Царя грамату за Его печатью, что, по мнению хана во первых: подняло-бы авторитет его в глазах его подданных, а во вторых — служило-бы ему прочным залогом неизменности добрых отношений, независимо от перемены русских губернаторов, ибо при всем к ним уважении, хан не мог не заметить, что в течение 3-х лет их сменилось четверо {17} и каждый предлагал свои условия. В подтверждение своих доводов относительно граматы, хан указывал и на пример своих предшественников, из которых Омар-Хан и Мадали-Хан имели такие граматы.

Вместе с возвратившеюся нашей миссией прибыл тот же коканский посланник и предъявил письмо хана касательно посольства в С.-Петербург и невозможности ручаться за безопасность наших купцов, приезжающих в Кокан {18}. В ответе своем, от 29-го января 1868 г., генерал-губернатор написал, между прочим: «Великий Русский Царь никогда не дозволит, чтобы в сопредельных с нами государствах было разногласие между ханами и народом... Ваше Высокостепенство пишете, что не можете отвечать за проступки некоторых ваших подданных в отношении к русским торговцам. Отвечу вам на это: или они должны исполнять ваши повеления, или они не признают вашего главенства над ними. Народ должен иметь главу над собою. Те из жителей, которые, вопреки ваших повелений, нанесут вред русским купцам — должны будут подчиниться моим распоряжениям. Я не могу допустить в соседстве своевольных жителей. Общее спокойствие требует подчинения их либо вашей, либо моей власти.» К письму приложены были: два экземпляра, подписанных генерал-губернатором взаимных обязательств, для утверждения их ханскою печатью, а также выписка из Высочайше дарованного ему политического полномочия, в доказательство права решать все дела на месте, не прибегая к такой чрезвычайной мере, как посольство к Высочайшему двору.

Другому доверенному хана, Мирзе-Хакиму, присланному вскоре за первым, генерал-губернатор указал на нерешительность хана, как на признак сомнения его в прямодушии и правдивости представителя русской власти в крае. «Если-бы я хотел завладеть ханством, прибавил генерал-губернатор, я не стал-бы тратить времени и слов, а приказал-бы только двинуться войскам и давно все было бы кончено.»

Категорический тон последних сношений подействовал, наконец на хана и рассеял его сомнения: 13-го февраля прислано было новое письмо от хана, отказывавшегося на этот раз от всяких притязаний на сношения помимо генерал-губернатора и изъявлявшего готовность исполнить всякое его требование, ради сохранения только дружественных отношений. Хан писал, между прочим: «теперь я вижу, что Величественный Белый Царь предоставил вам вести все дела и вполне вам доверяет, а также что Он, считая вас самым достойным — передал вам свои права, а потому, — все, что будет вами установлено, подписано и утверждено вашею печатью — все это я буду считать как-бы утвержденным самим Белым Царем».

С этих пор отношения к нам коканского народа видимо улучшились и наши купцы не встречали уже такого недружелюбия и брани, к которым наши уже стали было привыкать. Слово: «кяфир» — неверный — заменилось словом: «тамыр» — приятель.

24 февраля были присланы ратификации договора. В знак искренней дружбы хан прислал генерал-губернатору свой перстень (большой изумруд) и одну лучшую свою лошадь. «Глядя на них, писал хан, сочтите как будто меня самого видели». Хан велел очистить в Коканде один из занятых караван-сараев и передал его русским. С товаров и даже хлопка, пошлину с которого Хан отстаивал особенно упорно — стали взимать уже не 15 %. Тем не менее однакоже, коканское правительство не считало себя на столько сильным в собственной стране, чтобы приступить к исполнению договора без всякой предварительной подготовки общественного мнения, и потому Сарымсак-Ходжа просил написать к хану такое письмо, которое-бы можно было прочесть во всех городах ханства, для успокоения народа, как ручательство за мир даже и во время отсутствия генерал-губернатора из края. Посланник заговаривал также о разграничении наших территорий, но, вследствие отсутствия каких бы то ни было географических и этнографических данных, вопрос этот был отклонен, чтобы не связать себя преждевременными решениями, которые могли-бы оказаться, впоследствии, невыгодными для России. Генерал-губернатор сказал, что теперь самое главное: — заключить мир и жить дружно; беспокойного же соседа не спасут никакие границы.

Так как отъезд генерал-губернатора в С.-Петербург был уже назначен 9-го апреля 1868 года, то об этом уведомили Худояр-хана, причем было добавлено, что остающейся за старшего, генерал Дандевиль, получил соответственные приказания, т. е. «жить в дружбе с друзьями, держать в страхе врагов России и защищать ее подданных». Вместе с тем, хану было поставлено на вид, что до нас доходили слухи о вооружениях Кокана и каких-то союзах против России; сказано было, впрочем, что ничему этому мы не верим и потому внимания на слухи не обращаем, так как война против России служит только к возвышению нашему, а ружья никого не спасут от нас.