Сицилиец для Золушки - Штогрина Анна

услышала, что машина Дарио отъехала от дома. Проследила, как его внушительная фигура, облаченная в черную рубашку и брюки, скрылась внутри машины. С грустью и тоской смотрела вслед удаляющимся фарам.

Дом в Ливорно одной стеной был высечен в скале. Из углового окна моей комнаты было видно бурлящее море.

Восточное побережье Лигурийского моря выглядит мрачно. Ветер врывается в распахнутое окно, и я смотрю размытым от слез взглядом на штормовые волны. Они разбиваются об скользкие валуны, как мои надежды. Осыпаются мириадами капель и откатывают обратно, чтоб быть разрушенными новой волной. Девятый вал самый мощный. Самый высокий барашек, самая густая белая пена и самый громкий удар о скалы. Девятый вал добивает перед штилем. Именно эта волна напоминает мне Дарио. Монументального и уничтожающего все на своем пути.

В вихре негативных эмоций и чувств рождается еще одно. Самое противное и мерзкое. И имя ему ревность. Ведь на часах полночь, а муж так и не вернулся. И я прекрасно понимаю, что после тюрьмы ему, как сексуально сильному мужчине, нужна разрядка. Обратился он за сексом не ко мне. Уехал в ночь. Далеко и надолго. И, наверняка, его потребности сейчас удовлетворяют красивые девушки-модели. Я же сама снова в одиночестве.

Глупая, глупая Машка… Мне страшно! Страшно до безумия ничего не иметь в тридцать лет. Ни друзей, ни работы, ни собственного угла, ни семьи, ни мужа. Ничего. Я ноль, чистый лист. Но уже прогорклый, испачканный, истерзанный и промокший от слез.

Еще час жду мужа у окна и понимаю, что он не вернется. Устало плетусь в кровать и отключаюсь.

Дарио так и не вернулся, так и не вошел в мою комнату, так и не потребовал исполнения супружеского долга…

***

Говорят, утро вечера мудренее. В моем случае поговорка звучит иначе. Утро вечера говнее. Дверь открылась без стука, и в комнату вошел Брунетти. Натянув одеяло до подбородка, я уставилась на мужа заплаканными глазами на опухшем лице. Столько всего я успела за ночь передумать. И что люблю до безумия этого бородатого демона. И что ненавижу и готова его убить при первой возможности.

Но Дарио собран и спокоен. Всматриваюсь в его сытые и довольные глаза и понимаю, что ему плевать на меня. Равнодушие в черных зрачках пеленой покрывает все мои надежды.

На моем муже уже костюм, борода и волосы подстрижены и ухожены. От него веет острым мужским одеколоном. И вся его фигура в целом выглядит восхитительно и дерзко. Как и подобает опытному сильному мужчине.

Невольно начинаю задыхаться от его близости и готова забыть ему все обиды. С трудом сдерживаю руки, чтоб не потянуться к нему за порцией любви. Но в нем ее уже нет, все мои порывы бессмысленны. Поэтому судорожно сжимаю кулаки и закусываю нижнюю губу, чтоб не спросить, где он был всю ночь?!

— Через час приедет Арманд. Собирайся, — медленно начинает говорить Дарио. Я не верю своим ушам! Арманд?! Дарио отпускает меня?! Не будет никаких пыток и наказаний, не будет расплаты в борделях Сицилии и смертной казни мне за неверность… Не будет больше рядом Дарио…

— Звонили из реанимации в больнице в Вольтерре. Антонио Кларет выжил. Сейчас его состояние тяжелое, но стабильное. Через несколько дней будет более ясно… — Брунетти говорит медленно и лениво. На меня не смотрит. Отходит к окну и достает сигареты. Всматривается в Лигурийское море.

После вчерашнего шторма на солнце бликует штиль! После вчерашней ненависти сегодня в Дарио тоже штиль. А во мне, напротив, зарождается буря. Не верю в то, что слышу… Дарио помог Антонио, спас его! Услышал мою просьбу, выполнил, помог. Как так? Смотрю и не понимаю, что творится. Будто не с нами все это происходит, не наяву. Мой муж помог, мой муж меня выгоняет к другому. Больше не любит, считает меня предательницей. Сердце затапливает кровью, а легкие разрываются и врезаются в ребра. Почему он со мной так поступает? Это нечестно. Теперь, когда он такой благородный, его сложнее бояться и ненавидеть.

— Спасибо, спасибо, любим… Дарио, — шепчу. Откидываю одеяло. Легкая ночнушка не скрывает моего тела, и мне до безумия хочется, чтоб муж глянул на очертания фигуры, заметил меня. Но Брунетти смотрит только на море, не оборачиваясь.

— Перед отъездом подпиши документы на развод. Это не обязательно. В моей власти расторгнуть брак и без твоей подписи. Но я не вижу смысла заморачиваться. Все подпишешь и оставишь здесь на столе, — добивает меня Дарио.

Одновременно с последними словами докуривает и выкидывает тлеющую сигарету в окно, оборачивается ко мне, и на тот короткий миг, что мы встречаемся взглядами, мне становится совсем плохо. В его зрачках боль, разочарование, искренняя любовь. И если б не это чувство, он бы в жизни меня не отпустил. А так… Я лишь тяну к нему руки и плачу. Сквозь всхлипы пытаюсь оправдаться:

— Это… это было один раз с Армандом. И то ничего не произошло. Но… я виновата. Знаю, ты не простишь. Но я хочу, чтоб ты знал, я тебе благодарна за все. За Антонио… За те месяцы, что мы любили друг друга…

В неосознанном жесте сжимаю шею еще пока мужа, зарываюсь ноготками в короткие волосы на затылке. От его дубленной смуглой кожи жар. Горячий, огненный мужчина внутри, сейчас для меня айсберг снаружи. Потому что я льну к его торсу, тянусь к губам, а он скупо и сурово смотрит на все мои действия. Снимает мои руки со своей шеи и легко отталкивает.

— Не забудь подписать документы. Арманд будет через час.

Глухо рокочущим голосом повторяет Дарио и выходит из комнаты, забирая с собой весь клубок моих чувств. Хлопком двери разрывая последнюю нить, что связывала нас вместе…

Глава 14

— Малышка, ты уверена? — спросил Арманд в сотый, нет, в тысячный раз вглядываясь в мое лицо фирменно брутальным взглядом. В его голосе уже чувствовалось смирение. За несколько дней, что мы провели вместе в объяснениях, интонации наших диалогов менялись, и, наконец, с его стороны наступило озарение.

Сначала была слепая любовь и слова, что он не принимает мой отказ. Затем пьяная